Елена Дьякова 

«Новая газета», / Выпуск № 58 от 31 мая 2013/

 

Европа закатывается. Уже 99 лет

Венский фестиваль-2013: «Последние дни» Марталера и «Тартюф» Люка Бонди

 

Венский фестиваль всегда социален, но у программы 2013 года — особый привкус. 

Первая мировая — пролог Второй. Братская могила четырех империй, истинная колыбель русской революции, кладбище надежд XIX века: технический прогресс, гуманизм, просвещение… Век вывихнул сустав именно в 1914-м. 2014 год Европа будет встречать (уже встречает) поиском ответа на главный вопрос: стал ли минувший век закатом Абендланда?». 
Спектакль знаменитого швейцарца Кристофа Марталера «Последние дни. Кануны» — об этом. На гастроли его не вывезти: проект реализован в Историческом зале Парламента Австрии. Статуи античных богов подпирают по кругу его зрительскую галерею, их золотые венцы служат капителями колонн. Фрески, живописующие форум Древнего Рима, призваны вдохновлять отцов отечества, наследников римлян. 

Эти Зевсы, Аполлоны, Цицероны и Катоны так же грозно глядели со стен Исторического зала 28 июля 1914 года. В тот день Австро-Венгрия объявила войну Сербии, положив начало Первой мировой. Несомненно, виновны амбиции всех держав: кому была желательна Лотарингия, кому крест над Айя-Софией. Но зал Парламента в Вене завораживает: зритель сидит в драконьем яйце. Вот из этого темного, орехово-золотого варева дерева, мрамора, бронзы, псевдо-Рима и псевдоготики — выполз в мир «настоящий XX век», медленно разматывая чешуйчатый хвост мартиролога в миллионы имен. 
«Последние дни. Кануны» посвящены 100-летию Первой мировой. Построены на музыке композиторов, ставших жертвами Второй мировой. Но действие происходит сегодня. 
Часть резной галереи заклеена газетами, забита грязной фанерой, затянута красно-белой лентой, какой огораживают место происшествия. Это декорации. Зрители занимают верхние скамьи. В амфитеатре нижней палаты вяло трудятся несколько уборщиц в зеленых халатах: все явно переселились в Евросоюз недавно. Вываливает стая любимых персонажей Марталера — благополучных лузеров, несостоятельных наследников в галстуках от Бриони. Они дудят в карнавальные дудки, жгут бенгальские огни, надевают поролоновый нос мраморной Афродите. Уборщицы обмахивают их тряпками, поправляют галстуки, вытирают носы — и вот уже гремят речи. Все тексты документальны, взяты из речей в парламенте и из прессы от 1890-х до 1980-х. Те же споры о чистоте крови, о полноценном и неполноценном населении, о культуре Европы — за сто лет они мало изменились. 
Потом вступает томительная, джазово-кабаретная музыка 1920-х. Автор — Эрвин Шульхофф — умер в 1942 году в концлагере. Чешский еврей, чудо-ребенок, принятый в Пражскую консерваторию в 10 лет, солдат своего кайзера на Первой мировой, изгой с 1933 года (он работал в Германии), поклонник Коминтерна. Был арестован в 1941-м. Вместе с сыном. 

Десять судеб описаны в буклете спектакля. Две завершились в печах Освенцима. Йозеф Коффлер, автор кантаты «Любовь», написанной на слова из Первого послания к коринфянам апостола Павла, расстрелян в 1944-м вместе с женой и сыном. Неоклассик Шимон Лакс был арестован в Париже в 1941-м. Выжил в Дахау. Сочинять после войны почти перестал. «Как могут люди, любящие музыку до слез, творить в то же время такие жестокости?» — писал он в 1942-м. 
Виктор Ульманн, ученик Арнольда Шенберга, антропософ, в 1920-х — капельмейстер театра Zuericher Schauspielhaus (в 2000-м Марталер возглавит этот театр) после ареста играл в лагерном оркестре Терезиенштадта. Перед отправкой в Освенцим передал рукописи другому узнику. Партитуры выжили: «Духовные песни» и «Fragment 1943» редкой силы звучат в спектакле. Автор погиб в газовой камере. 
В буклет «Последних дней» включен отрывок эссе Ульманна «Гете и гетто» (1944):«Терезиенштадт был и остается для меня школой формы. Прежде, когда мы не чувствовали невыносимую тяжесть жизни (ее вытеснял комфорт, эта магия цивилизации), было легко творить прекрасные формы. Но здесь, где надо так упорно преодолевать реальность, чтоб создать форму, здесь, где дыхание Музы так вопиюще чуждо всему, — здесь истинная школа мастера». 
Соавтором Марталера стал австрийский контрабасист и композитор Улли Фуссенеггер. Им собрана и аранжирована музыка композиторов, прошедших через концлагеря. Девять из них — уроженцы Австро-Венгерской империи еврейского происхождения. 
ДЕСЯТЫЙ — ЖЕРТВА СТАЛИНА, ЗАПРЕЩЕННЫЙ В СССР ДО 1970-Х ПЕТР ЛЕЩЕНКО. ЕГО РОМАНСЫ ЗВУЧАТ В «ПОСЛЕДНИХ ДНЯХ» ПЕЧАЛЬНЕЙ И БЛАГОРОДНЕЙ, ЧЕМ В СТАРЫХ ЗАПИСЯХ: АРАНЖИРОВКА ФУССЕНЕГГЕРА, КОНСЕРВАТОРСКАЯ ОГРАНКА ГОЛОСА ВЕНСКОГО ТЕНОРА МИХАЭЛЯ ФОН ДЕР ХАЙДЕ — ДЕЛАЮТ ЭТИ «ПЛАМЕНЕМ ЯРКИМ СГОРАЮ…» И ПЛЕСК РЕСТОРАННЫХ СКРИПОК ПАНИХИДОЙ ВЕКУ. И ПЕВЦУ, УМЕРШЕМУ В ТЮРЕМНОЙ БОЛЬНИЦЕ. 
Но сколько имен жертв XX века можно добавить к этим десяти… 
Самое сильное внутреннее эхо спектакля: мысленно продолжать списки». 

Музыка, написанная перед Освенцимом, прерывается острой клоунадой Марталера. То «интегрированный афроевропеец» спорит с крайне правой депутаткой парламента (и венцы умирают от хохота, явно узнавая прототип дамы). То пенсионерка дрожащим голосом рассказывает мраморному Зевсу, как страшно жить в иммигрантском предместье. Пустозвоны клянутся великой культурой. Десяток актеров перекрикивается в амфитеатре… здесь должно быть куда больше людей… Этот обезлюдевший оплот демократии — образ Европы?

И тут в стеклянных дверях коридора, огибающего Исторический зал, — появляются новые лица. Их много. Они глядят в пышную Валгаллу с почтительным любопытством. Как в музейную витрину, как в резервуар океанариума. Щелкают фотовспышки. Группа китайских туристов идет по коридору, от одних стеклянных дверей к другим. Азартно снимает на айфоны Зевсов, римлян и псевдоготику.

Мороз проходит по коже: пока мы спорим о двух мировых войнах, об исторической вине, об иммиграции, о своих и чужих — другие цивилизации входят в историю. Европа для них — живой музей. Помпеи с коренным населением.

Марталер пригласил на роли экскурсантов студентов и стажеров. Но такую же группу можно привести с улицы в любой миг: Вена-2013 полна туристов из КНР.

А несостоятельные наследники в потрепанных пальто беженцев, сгорбленные, похожие на «Слепых» Брейгеля, — уходят по верхней галерее Парламента под тихий марш миннезингеров из «Тангейзера». Тяжесть грехов раздавила Старый Свет? Истекает его историческое время? Вербальной и сюжетной логики не ищешь: спектакль строится и действует по законам музыки. Но действует сильно.

Лишь выйдя на улицу, желчно вспоминаешь: «Закат Европы» — сквозная тема Марталера с начала 1990-х. В 2004 году, на Авиньонском фестивале, шла его «Вынужденная посадка». Актер Schauspielhaus Zuerich, перегнувшись в зал, ласково говорил:

— А ну-ка, встаньте, ребята, — в память той Европы, где нам жилось так безбедно. В память любимой игрушки: ее разбили 11 сентября 2001 года. И помолчите. Наступают тяжелые времена.

Партер покорно вставал. В ложе стояли, склонив головы, Жюльетт Бинош и режиссер Люк Бонди. Выдохнув, авиньонская публика садилась. Казалось, тяжелые времена на пороге. (Мрачные пророчества вообще обладают большой художественной силой.)

Девять лет прошло с той минуты молчания. Обреченная Европа еще стоит. Да и цветет, говоря по совести.

[показать]

Люк Бонди, бессменный интендант Венского фестиваля с 1997 по 2013 год, — прощается с Веной этим летом: он возглавил парижский театр «Одеон». Прощается двумя спектаклями: из «Одеона» приехало на гастроли его «Возвращение домой» Гарольда Пинтера. А в Венском Бургтеатре (в копродукции с Венским фестивалем) Бонди только что поставил «Тартюфа».

«Возвращение домой» — звездный спектакль. Швейцарец Бруно Ганц (Ангел Даниэль в «Небе над Берлином» Вендерса, актер Вернера Херцога и Копполы) с блеском играет лондонского мясника Макса, угрюмого главу озлобленной семьи из Ист-Энда. Эманнуэль Сенье играет его невестку Рут, жену самого успешного из трех сыновей Макса. Пара ненадолго заехала в родительский дом перед возвращением в США… но по Пинтеру — голод и похоть правят миром. Оттого он и распадается. Рут остается в родительском доме мужа, среди четырех мужиков, которыми явно будет править расчетливо и жестко. Умная, мускулистая, страшная пьеса сыграна с блеском и полной достоверностью.

Двухчасовой «Тартюф» Бонди в Бургтеатре — спектакль-фейерверк. Ришар Педуцци, знаменитый художник кино и сценограф (в т.ч. сценограф «Кольца Нибелунгов» Патриса Шеро), создал на сцене образцовый буржуазный дом с шахматным черно-белым полом, с обломками эпох по углам (там вольтеровское кресло, тут столик ар-нуво), с духом настоявшегося в поколениях, безмятежного благополучия семьи Оргонов. Истинная хозяйка дома и по мере сил приемная мать «молодых господ» — смуглая экономка Дорина. Две молчаливые горничные в форменных платьях — ее верные солдаты. Они явно знают о приводных ремнях здешней жизни больше, чем хозяйка — красавица Эльмира (Иоганна Вокалек) в темно-лиловом бархатном халате с ирисами, чем безупречно респектабельный, ворчливый Оргон (Герт Фосс) и юная, по-овечьи кроткая от хорошего воспитания Марианна — в неизменной кашемировой двойке девочки из приличной семьи. Сцена, в которой Дорина яростно внушает барышне — ты можешь иметь и свою волю! — а изумленная Марианна верит ей и не верит, была сыграна виртуозно.

Класс игры актеров Бургтеатра, звезд и всей труппы, — выше похвал. Я смотрела «Тартюфа» на генеральной репетиции. В первом ряду еще сидел суфлер — почтенная венская дама со старой латунной лампой и томиком Мольера в руках. Но текст не понадобился: уже на генералке спектакль Бонди летел к финалу, как «Мерседес»: все было отлажено и начищено, работало и сверкало. Золотые очки и скромный черный джемпер Тартюфа (Йоахим Мейерхофф), его лицемерно-звериная пластика, академическая скромность, чувственные пальцы, оглаживающие женщин, узнаваемые реплики («Я медитировал всю ночь…»), томная красота Эльмиры, перебранка Оргона с Дориной, сцена соблазнения Тартюфа — специально для мужа, сидящего под столом, — шли под нарастающий хохот. И — до поры — напоминали образцово сделанную салонную комедию. Не было ответа на главный вопрос — чем именно поработил всех этот Тартюф, что проповедует, какому Городу Солнца отписал капитал Оргон в тоске о духовном?

Ответ Бонди дал в финале. И неожиданный.

…При Тартюфе Бургтеатра состоит мальчик лет двенадцати. Лицо без речей: у Мольера его нет. Мальчик так же одет, как Тартюф. Причесан на косой пробор. Тих и елеен, как церковный хорист. Он появляется — и исчезает за бархатной занавеской по щелчку пальцев духовного наставника (момент совершенно цирковой). Тихо хлопочет, обмеряя простенки в доме Оргона. Приносит откуда-то пар пять золотых часов, сдает их Тартюфу — и тот оценивает добычу, оглаживая ученика. Мальчик начинает переставлять мебель в момент кульминации: дом перешел к Тартюфу, а «Оргоны» громоздят в гостиной старые чемоданы, переходя из образа хозяев жизни в статус перемещенных лиц.

…Но и когда Тартюфа уводит в наручниках вежливый и усталый еврочиновник — мальчик остается в доме. Тихо помогает горничным раскладывать вещи по местам. Придвигает стулья к фамильному столу: избавленная от лиходея, семья Оргона сразу вернулась к привычной dolce vita. Дорина несет серебряный кофейник и клубничный пирог, Эльмира закуривает темную сигарету в длинном мундштуке, звучит мягкий джаз — скромное обаяние буржуазии вступило в вековые права. И «мальчик Тартюфа» (до той поры невидимый домочадцам) — застенчиво садится за стол со всеми. Явно всерьез и надолго.

Никто не спросит — откуда он? Вышколенная горничная, блеснув серебром лопаточки, подает ему десерт. Джаз течет, кофейник сияет, все забыто, как сон. И вот он, месседж Бонди: эти люди так расслаблены долгим наследственным благополучием, так беспечны, так благодушны — что есть их может любой, с любого конца. Лишь бы хватало голода, драйва, злости. А уж передовое учение Тартюфа найдется.

Две мощных премьеры Вены-2013, «Последние дни» и «Тартюф», странно рифмуются. Сумрачный германский гений Марталера и острый галльский смысл Бонди говорят почти об одном.

К слову: гастроли Бургтеатра в Москве, со спектаклем Давида Мартона «Небесная гармония» — начинаются сегодня. А хедлайнер Вены-2013, новый спектакль Робера Лепажа «Карты I: Пики» — пройдет в Вене в начале июня и отправится оттуда в Москву, на Чеховский фестиваль. По части фестивальной — да и вообще театральной — жизни мы явно медленно, но верно возвращаемся в единый поток жизни Европы. Тот поток, из которого нас извергли почти на век последствия Первой мировой — и передовые учения тартюфов.

Ежели судить по театру (в его лучших образцах) — мы возвращаемся, мы вернулись. А ежели по всем прочим…

Для спектакля «Последние дни» парламентарии Австрии-2013 отдали свое здание Венскому фестивалю на несколько недель. (За что в программке и принесена благодарность спикеру.)

Можете вы вообразить, как в канун 100-летия Февраля 1917-го их коллеги отдают Госдуму под репетиции… ну хоть «Красного колеса» Солженицына?! (Там про Думу-1917 мно-ого сказано.)

…То-то, граждане. Так она и закатывается.

РЕЖИССЕР КРИСТОФ МАРТАЛЕР собрал команду единомышленников, в шутку называемую «семьей Марталера». Считает главными своими достоинствами - независимость и юмор. За 25-летний стаж заработал репутацию «веселого провокатора» и автора уникального театрального языка. Поставил свыше 80 спектаклей, «осквернил» гимн Родины и святыни Папского дворца, подтрунивал над политиками, военными, бизнесменами и деятелями искусств. При этом остается самым восстребованным режиссером Европы, премьеры которого вызывают волну интереса и скандалов. Женат на актрисе Саше Рау, воспитывает двух близнецов, живет в Париже. 
Родился 17 октября 1951 года, в провинциальной немецкой коммуне Эрленбах недалеко от Цюриха, где в Институте искусств изучал музыку по классу флейты, гобоя и духовых инструментов XIV-XVIII вв. Отправился повышать музыкальную квалификацию в Париж, где параллельно окончил школу пантомимы Жака Лекока. Осуществил небольшие театральные и музыкальные проекты в Швейцарии. В 1974-78 с друзьями Додо Хугом и Пепе Зольбахом основал экспериментальную театральную группу «Таро». Уже тогда возник «культ Марталера» и появились поклонники таланта после 24-часовой акции, организованной Марталером в Цюрихской аптеке в 1985 году, где нон-стоп звучали музыка Эрика Сати «Неприятности» и стихи авангардного поэта Курта Швиттерса. Рецензенты местной прессы назвали Марталера продолжателем традиции «Кабаре Вольтера» [Cabaret Voltaire], легендарного цюрихского кафе-клуба, считающегося местом зарождения дадаизма. 
В 70-80х работал в качестве музыканта в различных театральных оркестрах Германии. В 1988 году Франк Баумбауэр привел его в Театр Базеля, где он создал свои первые музыкальные программы. Именно там встретил сценографа Анну Фиброк и литературного агента Стефани Карп, с которыми работает в команде до сих пор. 
Первый спектакль по драматургической пьесе поставил в 1991 году. Стал штатным режиссером Немецкой драмы в Гамбурге в 1993 году. Европейскую известность обрел после нашумевшего спектакля в жанре патриотического вечера «Убей европейца! Убей его! Убей его! Убей его! Убей его!» 1993 года, который просуществовал в репертуаре Немецкой драмы до 2007 года. Реализовался в большей степени как режиссер музыкального театра. С 1994 года ставит оперы вместе с постоянным дирижером Сильвеном Камбрелингом во Франкфурте, Берлине, Вене, Зальцбурге, Гамбурге, Штутгарте, Дюссельдорфе, Мюнхене и Бонне. 
В 1997 году занял пост музыкального руководителя Венским ансамблем исполнителей современной академической музыки «Klangforum». С 2000 по 2004 год был режиссером Цюрихского драматического театра, который оставил из-за политических разногласий. С тех пор реализует специальные проекты для театральных фестивалей. 

В спектакле звучит музыка еврейских композиторов - из Австрии, Венгрии, Швейцарии, Чехии и Польши, в большинстве погибших в немецких концлагерях жертв нацизма. Вот краткие сведения о них (по материалам Сети): 
1. Эрнест Блох (Ernest Bloch) (1880-1959) - швейцарский и американский композитор еврейского происхождения. 
2. Павел Хаас (Pavel Haas) (1889-1944) - чешский композитор еврейского происхождения. В 1941 был депортирован в концентрационный лагерь Терезин. Из восьми произведений, написанных в Терезине, сохранились только три. Погиб в Освенциме. 
3. Юзеф Коффлер (Józef Koffler) (1896— 1944) - польский композитор еврейского происхождения. В 1941 г. депортирован в концлагерь в Величке. Расстрелян немцами во время ликвидации лагеря. 
4. Фриц Крейслер (Fritz Kreisler) (1875-1962) - австро-американский скрипач и композитор еврейского происхождения, один из наиболее любимых публикой виртуозов первой половины 20 в. 
5. Шимон Лакс (Szymon Laks) (1901-1983) - польский композитор, пианист, скрипач, дирижер еврейского происхождения, во время второй мировой войны был интернирован в концлагере под Орлеаном, затем в Освенциме, Заксенхаузен и Дахау. 
6. Эрих Вольфванг Корнгольд (Erich Wolfgang Korngold) (1897-1957) - австрийский композитор еврейского происхождения. 
7. Эрвин Шульхоф (Erwin Schulhoff) (1894-1942) — чешский композитор и пианист еврейского происхождения. В 1941 подал советским властям прошение о гражданстве в СССР, получил разрешение и визу, но 23 июня, на второй день войны между Германией и СССР, был арестован немцами. Умер в концентрационном лагере от туберкулёза. Погиб в концлагере Вюльцбург, Бавария. 
8. Александр Тансман (Alexandеr Tansman) (1897-1986) - польский композитор, пианист-виртуоз и дирижер еврейского происхождения. В 1941 г. удалось ему бежать в США из оккупированного немцами Парижа. 
9. Виктор Ульман (Viktor Ullmann) (1898-1944) - чешский композитор и дирижер еврейского происхождения. Погиб в немецком концлагере Освенциме ( Auschwitz-Birkenau). Ему принадлежит свыше 40 сочинений. В 1990-х сочинения Ульмана, в том числе – оперы «Падение Антихриста», «Песнь о любви и смерти», «Император Атлантиды» – активно исполняются в Австрии, ФРГ, Чехии, Великобритании, США. 

Музыкальное сопровождение венской инструментальной группы (две скрипки, кларнет, контрабас, аккордеон и фортепиано) Исполнители: Michele Marelli, Martin Veszelovicz, Hsin-Huei Huang (Синь-Хуэй Хуан), Sophie Schafleitner, Julia Purgina (Юлия Пургина), Uli Fussenegger.