ПЁТР ЛЕЩЕНКО. КАКОЙ ДИВНЫЙ ТАЛАНТ...
Автор: Комсомольчанка.
10 октября 1999 года.
***
Какой дивный талант-быть лихим,
Проникать в сердце прямо.
Там, под небом чужим ,
По девчонке страдать ресторанной.
И накрашенных губ вдруг увидеть
Укор и страданье.
Грустных глаз красоту, без любви пустоту
И томительное ожиданье.
Сколько, сколько , о сколько Татьян
Помнят юности дни золотые!
Пусть аллеи пусты. Пусть сирени кусты
Лунным светом стоят залитые .
***
ИСТОЧНИК:
ПРИМЕЧАНИЕ:
Это стихотворение создано под влиянием бессмертного танго "ТАТЬЯНА". Строка "Там под небом чужим" - эхо продолжающей жить легенды о "Лещенковских журавлях."
/Г.Сухно/
Автор: Стефанович Эрнест Александрович.
ТАТЬЯНЕ
"Татьяна, помнишь дни золотые?" –
Петр Лещенко и патефон.
Я на фото гляжу – это ты ли?
Рядом я – ново-омский пижон.
В черной шапке и синей фуфайке,
В белых бурках на красном ранту –
Первый парень своей Замарайки
С нержавеющей фиксой во рту.
Возвращаются нынче фасоны
Прежних платьев и шляпок твоих.
Не нужны дамской моде резоны –
Нарасхват старина у портних.
Невозвратны года молодые,
Их святыни, любови – как сон...
Помнишь ты, "помнишь грезы былые?" –
Петр Лещенко и патефон?
2004 год.
АНАТОЛИЙ ГЛАДИЛИН.
УЛИЦА ГЕНЕРАЛОВ.
<i>( Фрагмент рассказа, опубликованного в журнале "ОКТЯБРЬ"
№ 2/2006.)
Значит, так. Во время войны нашу улицу с обеих сторон перегородили деревянным забором. В будке стоял часовой и пропускал военных по… (отбрасываем подробности). Штатским проход был запрещен, и я, чтобы попасть в свою школу в Серебряном переулке, делал огромный крюк через улицу Фрунзе или через проходной двор на Грицевец. Война кончилась, но забор остался. К вечеру детвора нашего дома высыпала на улицу (на тот клочок, что остался от улицы) и, стоя цепочкой на тротуаре, развлекалась тем, что смотрела, как из узких ворот между башней и основным зданием выезжали черные машины с генералами. Генералы располагались на заднем сидении, окна задернуты шторами, однако ребята постарше безошибочно определяли: “Поехал маршал Бирюзов. Генерал армии Антонов. Маршал Василевский”. Авторитетные были ребята, могли и в лоб дать, поэтому мы, кто помладше, принимали информацию на веру. А когда все генералы разъезжались, в эти ворота, печатая шаг, возвращалась черт знает откуда патрульная рота, причем громко распевала одну и ту же песню, которую мы ни разу по радио не слышали:
Студенточка (раз-два!), заря вечерняя,
Под липами (раз-два!) я поджидал тебя.
Счастливы были мы, наслаждаясь поцелуями (раз-два!),
И, вдыхая аромат ночной, любовался я тобой (раз-два!).
Значительно позже я понял, что пели они запрещенную песню запрещенного эмигранта Петра Лещенко, которого – значительно позже – мы покупали на рынке в Коптево, ибо только там из-под полы продавались самодельные пластинки из рентгеновских пленок… (Опять утопаю в подробностях.)
Правда, в ротном исполнении далее следовал вполне патриотический (к Лещенко отношения не имеющий) куплет:
Пожар войны нас разлучил с тобой.
За Родину пошли герои в бой…
И т.д. Тем не менее, согласитесь, весьма странный дух витал на подходе к Генеральному штабу. Или Политуправление прошляпило идеологическую диверсию?...
АЛЕКСАНДР ШТЕЙН.
ГОСТИНИЦА "АСТОРИЯ".
(Фрагмент из повести "Вечен огонь нашей памяти")
...А чуть дальше по коридору бельэтажа, из приоткрытой двери - хрипатый, залихватский, кабацкий голос:
Моя Марусечка,
Моя ты милая...
Моя Марусечка,
Моя ты душенька...
Я, привыкший к аскетическому укладу линкора, в изумлении прислушиваюсь: кого это так разобрало?
Ах, пластинка! Я слушал этот разухабистый мотив в Таллине, в ресторане "Золотой лев" в апреле сорок первого.
Белоэмигрант Лещенко поёт свою "Марусечку".
В дверях номера, откуда слышится песенка, - приземистый морячёк. Чем-то похож на Всеволода Вишневского. Во флотских ботиночках, в растёгнутом кителе, а под кителем, конечно, тельняшка, морская душа - лихой подводник, коммисар, в финскую войну награждённый орденом Ленина, а кроме того, тяжёлой простудой, перешедшей в туберкулёз лёгких.
Болезнь прогрессировала, в августе сорок первого Военный совет направил его в тыл на лечение. Вручили ему командировочное предписание, дали аттестат, выпроводили из Кронштадта в Ленинград.
А дальше куда?
"Марусечку" сменяет "Татьяна", потом "Ваня", потом "Маша" - неутомим Лещенко, неутомим подводник.
Тут же, в прихожей номера, ящик с пивом.
Ревёт сирена за окнами "Астории", к ней присоединяются свои доморощенные гостиничные трещотки и визжалки, по коридору летит грозный директор, нахлобучив каску, за ним официантка с античным профилем; всем, всем в бомбоубежище, всем, всем, всем!
Патефон в номере подводника ревёт оглушительно, ему вторят зенитки с Исаакия, где-то, сотрясая здание, уже упал тяжёлый фугас, а подводник у порога своего номера радушным жестом зазывает всех пренебречь бомбоубежищем и зайти к нему - на пиво и на Лещенко.
Так жил подводник в "Астории" сутки, другие, неделю, другую; наконец кончилось пиво, обрыдли пластинки; плюнул и уехал, в Кронштадт: полечился, довольно.
1962 год.
Примечание от Georgo:
Писатель, драматург, сценарист Александр Штейн (1906 - 1993) (собственно Рубинштейн, а по некоторым источникам - Гольдштейн) был одним из самых плодовитых труженников пера советской эпохи. Посвятил свой выдающийся талант служению Системе. В юности силой навязывал советскую власть в Средней Азии в Частях Особого Назначения. Позже работал в журналистике, послушно следуя за всеми очередными изгибами линии партии, за что власть имущие его награждали и обласкивали. Две Сталинские премии - это вам не фунт изюма. Всю войну прослужил на балтийском флоте старшим политруком, батальонным комиссаром , корреспондентом и редактором военных газет. В первые месяцы войны военный корреспондент Штейн проживал в ленинградской гостинице "Астория". На базе собранного в гостинице материала после войны была создана драма "Гостиница "Астория", а спустя несколько лет - одноимённое эссе, вошедшее в книгу документальной прозы "Небо в алмазах"
Издевательское отношение автора к прекрасным песням легендарного певца можно объяснить требованиями автоцензуры. В советской литературе во все времена о Лещенко нельзя было писать объективно. А приведенное упоминание о Петре Лещенко было одним из первых и появилось в то время, когда у цензурных церберов были ещё очень острые зубы.
А пластинки Петра Лещенко не "набрыдли". Моряк-подводник бережно пронёс их сквозь огонь войны. Слушают песни Петра Лещенко дети и внуки моряка. Будут слушать и правнуки, ибо песни эти неподвластны времени.