Петр Лещенко. 1942-44 годы
15-06-2010 23:08
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
"...В декабре ты вновь уехал в Бухарест. Сослался на простуду, что надо показаться врачам. Я все принимала на веру. Позже от сестры твоей Вали я узнала:
Цыганский табор покидаю,
Довольно мне в разгуле жить.
Что в новой жизни ждёт меня - не знаю,
О старой не хочу тужить.
Сегодня с вами затяну я песню,
А завтра нет меня, уйду от вас.
И вспоминайте цыгана Петю,
Прощай, мой табор,
Пою в последний раз.
Потом были старые романсы, его собственные танго, а еще позднее дошло время и до добровольческих песен, Дроздовских, Корниловских, казачьих. Слушали мы, как зачарованные и никто из нас не решился ему подпевать. А сам он пел без устали, без необходимости его об этом просить. Чувствовалось, как отдыхал он душой в своей песне, слушателями которой были люди родные по общему прошлому, по идеям и целеустремленности. Прямо скажу - незабываемый вечер.
Расходились мы на рассвете. Я до сих пор помню его небольшую фигуру в желто-зеленой шинели и с румынской фуражкой, с огромным козырьком, на голове, удаляющуюся от нас в направлении центра города, с зачехленной гитарой подмышкой. Больше я его никогда не видел и ничего о нем не слышал».
О том осеннем вечере 1943 года, описанном Бодиско, я прочитала не так давно. Об авторе ничего не знала, и ты никогда не называл его имени по вполне понятным причинам. Владимир Бодиско входил в группу Русского Корпуса, состоящего из русских эмигрантов и представлявшего собой «невероятный винегрет». Боролись они за Россию, да против России. Когда читала Бодиско, то до мельчайших подробностей вспомнила другую нашу встречу с тобой, за полгода до этой, в феврале 1943 года. Ты появился у нас дома счастливый, с голубым патефоном «Коламбия» и подарочным набором твоих пластинок. Сказал, что скоро ты опять должен уехать, и эти пластинки не позволят мне забыть тебя. Ты очень старался быть спокойным и веселым, но глаза выдавали тревогу. Вновь почувствовала твое состояние и увидела твои глаза с тоской вселенской. Я поверила автору воспоминаний из Венесуэлы. Врагом или патриотом он был, не мне судить, но, что Владимир Бодиско точно угадал твое настроение, это правда. Для себя ты уже давно решил, что все эти игры в патриотов, войны, бунты, не твое. Ты хотел, чего сам не добился, в меня вложить, что не успел, со мной пройти. Ты как-то признался: «Есть Бог, Сцена и ты. Иного мне не надо. Вам хочу служить».
Развод, отказ от бизнеса, попытки вернуться в Союз, - эти шаги лишь следствие принятых тобой решений, результат твоих внутренних поисков и переживаний. Союзников у тебя не было. Ни твоя мама с ее новой семьей, ни Зинаида Закитт со своими родными и своим окружением, ни твои друзья и знакомцы по Белому движению, не могли принять тебя, как они говорили «советским». Да ты и не был таким. Ты определил свои ценности и хотел им служить, без политики, но в России. И потому ты прощался с прошлым. Никого не предавая, по-прежнему помогая, опекая, подставляя плечо, ты хотел начать жить согласно своим вере и принципам. Я была для тебя посланцем той новой жизни. Но я сама многое не понимала и не могла объяснить. Я металась между своей любовью и тобой в форме оккупанта. У меня были свои объяснения на сей счет. Они оправдывали твои поступки, но я, пусть самую малость, все же боялась услышать иное, способное разрушить наше счастье. А тебе так нужна была поддержка. Если бы молодость знала…
Твое возвращение из Бухареста было для меня радостным, но передалась твоя тревога, и я попросила тебя:
- Скажи мне правду, тебе что-то угрожает? Почему ты опять уезжаешь? С разводом не получается, ну и ладно. Подождем.
- Роднулечка моя, я в ответе за тебя. Значит я решу все проблемы. Не переживай. Кому-то очень хочется, чтобы твой старенький, кхе-кхе, Петечка пошел воевать. А Петечка и молодой бы не пошел. Петечка не хочет воевать. Понимаешь, я получил команду сдать «охранную грамоту», значит, должен явиться в свой полк. А это фронт.
- Тебя могут убить?!
- Нет дитя мое, если подчинюсь, нам с тобой на чужбине век коротать. Не подчинюсь, еще хуже, всех близких беда ждет. Из двух зол выбирать третье, тоже не хочу. Но я что-нибудь обязательно придумаю. У меня много друзей. Нас Бог в беде не оставит.
Ты показал мне то распоряжение из примарии: срочно сдать документ о мобилизации на месте и явиться в 16 пехотный полк. В голове не укладывалось, что ты пойдешь с румынами против своих воевать. Я боялась с мамой об этом говорить. Страшно стало, но я очень верила, что ты найдешь выход.
И ты нашел. Знакомый гарнизонный врач предложил тебе подлечиться в военном госпитале. Десять дней пролетели, приходит новое извещение явиться уже в другой полк. Врач больше не мог тебя держать в госпитале, предложил сделать операцию по удалению аппендицита, хотя в этом не было необходимости. Ты согласился. Еще десять дней ты выиграл, а потом еще двадцать пять дней положенного отпуска. Наступил май, ты отправился в Фалтичены, в мобилизационный штаб, оттуда в полк в город Турну Северин. Но тебе удалось получить новое назначение в дивизию, которая находилась в Керчи, в Крыму. Но вместо Крыма ты приехал в Одессу. Первая годовщина со дня нашей встречи. Ты не мог оставить, по твоему признанию, меня без цветов. Я начинаю верить, что ты всесильный. Тебе удается устроиться в военную артистическую группу. Тогда я впервые увидела тебя в военной форме. Промолчала, видно было тебе в ней неуютно, не стоило «подливать масла в огонь». До октября 1943 года ты выступал сначала в румынских воинских частях, потом в госпиталях. Раза два я ездила с тобой. Ты перевел на румынский язык танго «Голубые глаза» и это единственное, что ты иногда пел по-румынски. Были еще румынские народные песни, которые в твоем переводе исполнялись по-русски, по крайней мере, при мне так было. Твой репертуар был известен слушателям, и они тебя просили петь еще и еще. Уже тогда я поняла, что румыны тебя любят и в обиду не дадут.
В октябре 1943 года командованию дивизии, при которой ты был в артистической группе приходит приказ: отправить Лещенко на фронт в Крым. До середины марта 1944 года ты был при штабе переводчиком. Единственное, чего ты смог здесь добиться, так это убедить военачальников, использовать твой опыт работы ресторатора. Сработало. Тебя назначили заведующим офицерской столовой. В марте тебе удалось выхлопотать отпуск, ты самолетом вылетаешь из Джанкоя в Тирасполь, но далее, вместо Бухареста приезжаешь в Одессу.
Ты умудрялся передавать мне письма. Как? Не знаю, но точно не почтальон приносил. Кто же были те люди? Мне ты не объяснял. Может, опасался за тех, кто оказывал тебе услуги. Письма с фронта обречены на минор, твои, напротив, были все радостнее и веселее. По ним можно было предположить, что оккупация Одессы близится к концу. Ты писал мне стихи про «крымский ветер, который повернул». Тогда же появились три новых песни: «Любимая», «Черные косы» и «Веронька». Я с теми листочками, твоей рукой исписанными, не расставалась.
Крымский период твоей жизни долго не давал мне покоя. Мне удалось найти подшивки газет «Голос Крыма», упоминания о передачах на радио «Голос Крыма». Эти СМИ были рупором германского правительства. Не случайно, следователь, на допросе так подробно расспрашивал тебя о публикациях и передачах 1943-1944 годов:
- ВОПРОС: Вы принимали участие в выпускавшихся оккупантами газетах и журналах?
- ОТВЕТ: Никаких моих корреспонденций, а также Белоусовой, в газетах не помещалось.
- ВОПРОС: Кто писал в газетах в отношении вас?
- ОТВЕТ: В газетах иногда помещались отзывы о наших выступлениях на концертах, но, кто их писал, мне неизвестно. Правда, в одну из газет, название которой не помню, по моей просьбе было помещено объявление о том, что такого-то числа в театре «Обозрение» состоится мой концерт с Белоусовой Верой. Никаких других корреспонденций я в редакции не посылал.
Простенькие вопросы, честные ответы, а в результате, еще одна строка в обвинении по статье «измена родине»: соучастие во вражеской агитации. «Голос Крыма» — так называлась газета, мифическое сотрудничество с которой больше всего ставилось в вину и тебе, и мне. Издавалась она на русском языке симферопольской горуправой в период фашистской оккупации (1941-44). Первый номер «ГК» вышел в декабре 1941 года с воззванием: «Граждане! Перед вами открывается новая свободная жизнь. Необходимо общими усилиями преодолеть временные затруднения». Все публикации в газете, по крайней мере касающиеся тебя, давались без подписи. Знал ли ты о них? Возможно. Но среди дорогих твоему сердцу вещей этих газет ты не хранил. А заметки, на первый взгляд, безобидные. В одной заметке газеты «Голос Крыма» сообщалось, что «Перекопские и сивашские позиции противника защищали довольно внушительные силы немцев и румын. Петр Лещенко начал службу в одной из частей 3-го румынского кавалерийского корпуса». Юридически газета являлась органом Симферопольской городской управы, фактически представляла интересы Третьего рейха.
Для меня «Голос Крыма» стал единственным печатным источником, который смог приоткрыть некоторые страницы твоей крымской жизни.
В номере от 5 декабря 43-го: «В пятницу 3 декабря выступил по радио известный за границей исполнитель цыганских романсов и жанровых песен, эмигрант Петр Лещенко. Он исполнил на русском языке четыре песенки, в том числе “Прощай мой табор” и свою коронную песенку – “Чубчик”. Голос певца звучал прекрасно и приятно обрадовал удивленных симферопольских радиослушателей, для которых его выступление было сюрпризом. Певец даст в Симферополе, вероятно, открытый концерт».
Выступление, якобы, было осуществлено по городской радиотрансляционной сети. Но его не было. Твое присутствие на фронте было номинальным, благодаря твоим усилиям, в том числе музыкальным. Но не использовать твое имя пропаганда не могла, вот и крутили твои песни.
Заметка от 19 декабря 1943 года, «П. Лещенко в редакции «Голоса Крыма»: «В четверг, 16 декабря, радиослушатели получили снова удовольствие – перед микрофоном выступил опять певец Петр Лещенко. Он исполнил несколько номеров, среди которых есть и новые, в частности, песенка, посвященная его бывшей партнерше по театру – известной артистке города Одессы – В. Белоусовой, «Девонька». Находясь в рядах действующей Румынской армии в качестве офицера, лично принимая участие в защите Крыма от вражеского вторжения, Петр Лещенко получает любезное согласие Румынского Командования на выступление перед гражданским населением – своими соотечественниками. Он надеется, что обстоятельства позволят ему скоро дать публичный концерт в Городском театре».
Песня-посвящение называлась не «Девонька», а «Веронька», и я получила ее текст в письме из Крыма. И, конечно же, если бы Петр Лещенко, который в заметке упоминается, хоть как-то был к этой передаче и заметке причастен, он бы не ошибся в названии своей песни. Событие личное, да оно и не было интересно журналистам, цель была притянуть имя Лещенко, который любим публикой. Упоминание о Лещенко, о любезности командования, разрешившего концерты, о песне новой, прозвучавшей в передаче несуществующей, конечно, привлекло внимание читателей. Что и требовалось. Дальше можно агитлистки публиковать. В Симферополе концертов Лещенко не было, ни одного.
На любезность командования, ты любезно ответил отказом, сослался на недомогание. Нет, прости, ты рассказывал, что один концерт был. Зуб у тебя разболелся, в поликлинику обратился. Тебе вылечили зуб, а ты приехал и в благодарность всему медицинскому персоналу и пациентам их, дал двухчасовой концерт. Об этом в газете не писали. Это бы опровергло предыдущую новость.
Все шло к завершению операции по освобождению Крыма советскими войсками. Но и об этом, естественно, газета не пишет. А пока, 16 января 1944 года очередной выпуск «Голос Крыма» дает информацию о третьем выходе в эфир Петра Лещенко: «В пятницу вечером по радиосети выступил снова уже хорошо известный для Симферополя певец Петр Лещенко. После ряда прекрасно исполненных песен на румынском языке он пропел несколько новых песен на русском языке. Своеобразный фурор певец произвел тем, что начал русский концерт с чтения своего стихотворения “Крымский ветер”, написанного им на фронте. Исполнение песен, как всегда, насыщенно темпераментом, веселым смехом и мягкой лиричностью. Но нужно увидеть самого певца, чтобы в полной мере узнать, сколько экспрессии вкладывается им в песню. Впрочем, этот момент, когда наши слушатели смогут увидеть завоевавшего их симпатии певца надо думать уже очень близок». Анонсируемый концерт так и не состоялся.
30 января 1944 года «Голос Крыма» впервые опубликовал твое стихотворение «Крымский ветер»:
Не страшна мне мгла ночная
И зловещий, переменный гул.
Ты со мной, моя родная…
Крымский ветер сильно дул.
А заканчивалось оно так:
Целовал твой фотоснимок,
Ослабел зловещий гул,
Час свидания наш близок…
Крымский ветер повернул!
11 января 1944 года. Крым, где-то на фронте.
27 февраля 1944 года «Голос Крыма» опубликовал твое второе стихотворение
«Солнце и ты».
Посвящается В.Белоусовой.
Зло украло мое счастье
На минуту ль, навсегда.
Угадай мое ненастье:
Выйдет солнце, и когда?
Солнце правды, солнце мира,
Солнце добрых, светлых дней,
Ты ведь радость, светоч мира,
Не оставь моих детей.
П.Лещенко. Чонгар, 24 – 1 – 44 год
«Веронька», «Солнце и ты», «Крымский ветер» были написаны в Крыму. На музыку переложена только «Веронька», более того, она была записана на «Электрокорде» в 1950 году. Пластинки те так и не увидели свет. Хочу сказать о стихах. Мне они бесконечно дороги. Но я очень прошу, не надо их анализировать: рифмы, размеры… Они шли от сердца. Я дала только те строфы, которые передают настроение автора, его радость, что наконец «крымский ветер повернул».
Помню, когда мы уже жили в Бухаресте, немного улеглись страхи, я нашла эти стихи и стала читать их, хвалить тебя:
- Не знаю, конечно, но ты и музыку пишешь и стихи. Ты очень талантливый. Я себя чувствую недостойной тебя. - Ты рассмеялся:
- Стихи пишут поэты, а я, как бродячий музыкант, что вижу, то пою, что, думаю и чувствую, тоже пою. Мне Бог много дал, многому научил, а вот стихи я, как собака, хочу сказать, а не могу. Поэтому пою...".
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
Вспоминает Вера Лещенко
Из книги
"Скажите, почему?!"
"...В декабре ты вновь уехал в Бухарест. Сослался на простуду, что надо показаться врачам. Я все принимала на веру. Позже от сестры твоей Вали я узнала:
- Зинаида потребовала, чтобы Петя приехал. Угрожать стала. Она согласилась на развод, да ресторан с виллой потребовала. Брат мой согласился. А тут о тебе узнала. Обозлилась. Стала угрожать, что на фронт отправит. У них с Петечкой ссоры начались намного раньше. Он надумал в Россию вернуться. Она была против. Вроде по ее заявлению от Пети потребовали явиться в часть. Ну, может не заявлению, но открытки домой приносили, а Петя сказал, что не получал. Ну, она и заявила, что он все знал и, где Петя, сказала. Он ей простил. Петя добрый.
Могу понять боль женщины, которой предпочли другую. Та другая вызывает раздражение, только потому, что моложе. Наверное, обидно, больно. От любви все эти страдания далеки, скорее, страдания по собственной молодости ушедшей. К тому же Закитт была танцовщицей, знала, что такое успех. Говорю об этом сегодня, на себе, собственным возрастом ощутив потерю зрителя, сцены, работы. Боль понять могу и посочувствовать искренне, но подметные письма на еще недавно близкого тебе человека писать, сдавая властям, понимая, чем может обернуться для него это, принять не могу. Это страшно. Хотела бы я верить, что это неправда. Увы, документы говорят обратное. Бог ей судья. Ты простил, ты слова плохого о Закитт никогда не сказал.
До нашей встречи, в октябре 1941 года, по твоим рассказам, тебя, как румынского подданного, уже призывали на военную службу. Ты явился в штаб лишь по третьему вызову, заявил, что не получал извещения и тебя судили офицерским судом. Но обошлись предупреждением и оставили в покое.
И вот через год новые извещения приходят, о них ты не упоминаешь, но, сославшись на простуду и необходимость показаться врачам, в декабре уезжаешь в Бухарест. Возвращаешься в Одессу лишь в феврале 1943 года. По твоей просьбе нас опекали хозяева ресторана «Северный», иногда они просили меня там выступить. Я очень по тебе скучала. Немного было тревожно на сердце. Чуяло мое сердечко, лихо было тебе! Как раз об этих твоих сердечных зазубринах пишет в своих воспоминаниях Бодиско из Венесуэлы, опубликованных в «Кадетской перекличке»:
«…Ко дню нашей встречи, часть в которой служил Лещенко, была расквартирована в Крыму, сам же он приехал в Бухарест в отпуск, через день должен был возвращаться. Отсюда подавленность, пессимизм, - ведь закрыть горлышко крымской бутылки, для советской армии было лишь вопросом времени. И все же в ночь нашего ужина он разошелся, и нам удалось услышать почти весь его богатый репертуар. … В «Прощаюсь ныне с вами я, цыгане» обычно поют «вы не жалейте меня, цыгане», Лещенко же заменил эту фразу своей: «Вы вспоминайте цыгана Петю», что тогда прошло незамеченным, а теперь звучит почти пророчески:
Цыганский табор покидаю,
Довольно мне в разгуле жить.
Что в новой жизни ждёт меня - не знаю,
О старой не хочу тужить.
Сегодня с вами затяну я песню,
А завтра нет меня, уйду от вас.
И вспоминайте цыгана Петю,
Прощай, мой табор,
Пою в последний раз.
Потом были старые романсы, его собственные танго, а еще позднее дошло время и до добровольческих песен, Дроздовских, Корниловских, казачьих. Слушали мы, как зачарованные и никто из нас не решился ему подпевать. А сам он пел без устали, без необходимости его об этом просить. Чувствовалось, как отдыхал он душой в своей песне, слушателями которой были люди родные по общему прошлому, по идеям и целеустремленности. Прямо скажу - незабываемый вечер.
Расходились мы на рассвете. Я до сих пор помню его небольшую фигуру в желто-зеленой шинели и с румынской фуражкой, с огромным козырьком, на голове, удаляющуюся от нас в направлении центра города, с зачехленной гитарой подмышкой. Больше я его никогда не видел и ничего о нем не слышал».
О том осеннем вечере 1943 года, описанном Бодиско, я прочитала не так давно. Об авторе ничего не знала, и ты никогда не называл его имени по вполне понятным причинам. Владимир Бодиско входил в группу Русского Корпуса, состоящего из русских эмигрантов и представлявшего собой «невероятный винегрет». Боролись они за Россию, да против России. Когда читала Бодиско, то до мельчайших подробностей вспомнила другую нашу встречу с тобой, за полгода до этой, в феврале 1943 года. Ты появился у нас дома счастливый, с голубым патефоном «Коламбия» и подарочным набором твоих пластинок. Сказал, что скоро ты опять должен уехать, и эти пластинки не позволят мне забыть тебя. Ты очень старался быть спокойным и веселым, но глаза выдавали тревогу. Вновь почувствовала твое состояние и увидела твои глаза с тоской вселенской. Я поверила автору воспоминаний из Венесуэлы. Врагом или патриотом он был, не мне судить, но, что Владимир Бодиско точно угадал твое настроение, это правда. Для себя ты уже давно решил, что все эти игры в патриотов, войны, бунты, не твое. Ты хотел, чего сам не добился, в меня вложить, что не успел, со мной пройти. Ты как-то признался: «Есть Бог, Сцена и ты. Иного мне не надо. Вам хочу служить».
Развод, отказ от бизнеса, попытки вернуться в Союз, - эти шаги лишь следствие принятых тобой решений, результат твоих внутренних поисков и переживаний. Союзников у тебя не было. Ни твоя мама с ее новой семьей, ни Зинаида Закитт со своими родными и своим окружением, ни твои друзья и знакомцы по Белому движению, не могли принять тебя, как они говорили «советским». Да ты и не был таким. Ты определил свои ценности и хотел им служить, без политики, но в России. И потому ты прощался с прошлым. Никого не предавая, по-прежнему помогая, опекая, подставляя плечо, ты хотел начать жить согласно своим вере и принципам. Я была для тебя посланцем той новой жизни. Но я сама многое не понимала и не могла объяснить. Я металась между своей любовью и тобой в форме оккупанта. У меня были свои объяснения на сей счет. Они оправдывали твои поступки, но я, пусть самую малость, все же боялась услышать иное, способное разрушить наше счастье. А тебе так нужна была поддержка. Если бы молодость знала…
Твое возвращение из Бухареста было для меня радостным, но передалась твоя тревога, и я попросила тебя:
- Скажи мне правду, тебе что-то угрожает? Почему ты опять уезжаешь? С разводом не получается, ну и ладно. Подождем.
- Роднулечка моя, я в ответе за тебя. Значит я решу все проблемы. Не переживай. Кому-то очень хочется, чтобы твой старенький, кхе-кхе, Петечка пошел воевать. А Петечка и молодой бы не пошел. Петечка не хочет воевать. Понимаешь, я получил команду сдать «охранную грамоту», значит, должен явиться в свой полк. А это фронт.
- Тебя могут убить?!
- Нет дитя мое, если подчинюсь, нам с тобой на чужбине век коротать. Не подчинюсь, еще хуже, всех близких беда ждет. Из двух зол выбирать третье, тоже не хочу. Но я что-нибудь обязательно придумаю. У меня много друзей. Нас Бог в беде не оставит.
Ты показал мне то распоряжение из примарии: срочно сдать документ о мобилизации на месте и явиться в 16 пехотный полк. В голове не укладывалось, что ты пойдешь с румынами против своих воевать. Я боялась с мамой об этом говорить. Страшно стало, но я очень верила, что ты найдешь выход.
И ты нашел. Знакомый гарнизонный врач предложил тебе подлечиться в военном госпитале. Десять дней пролетели, приходит новое извещение явиться уже в другой полк. Врач больше не мог тебя держать в госпитале, предложил сделать операцию по удалению аппендицита, хотя в этом не было необходимости. Ты согласился. Еще десять дней ты выиграл, а потом еще двадцать пять дней положенного отпуска. Наступил май, ты отправился в Фалтичены, в мобилизационный штаб, оттуда в полк в город Турну Северин. Но тебе удалось получить новое назначение в дивизию, которая находилась в Керчи, в Крыму. Но вместо Крыма ты приехал в Одессу. Первая годовщина со дня нашей встречи. Ты не мог оставить, по твоему признанию, меня без цветов. Я начинаю верить, что ты всесильный. Тебе удается устроиться в военную артистическую группу. Тогда я впервые увидела тебя в военной форме. Промолчала, видно было тебе в ней неуютно, не стоило «подливать масла в огонь». До октября 1943 года ты выступал сначала в румынских воинских частях, потом в госпиталях. Раза два я ездила с тобой. Ты перевел на румынский язык танго «Голубые глаза» и это единственное, что ты иногда пел по-румынски. Были еще румынские народные песни, которые в твоем переводе исполнялись по-русски, по крайней мере, при мне так было. Твой репертуар был известен слушателям, и они тебя просили петь еще и еще. Уже тогда я поняла, что румыны тебя любят и в обиду не дадут.
В октябре 1943 года командованию дивизии, при которой ты был в артистической группе приходит приказ: отправить Лещенко на фронт в Крым. До середины марта 1944 года ты был при штабе переводчиком. Единственное, чего ты смог здесь добиться, так это убедить военачальников, использовать твой опыт работы ресторатора. Сработало. Тебя назначили заведующим офицерской столовой. В марте тебе удалось выхлопотать отпуск, ты самолетом вылетаешь из Джанкоя в Тирасполь, но далее, вместо Бухареста приезжаешь в Одессу.
Ты умудрялся передавать мне письма. Как? Не знаю, но точно не почтальон приносил. Кто же были те люди? Мне ты не объяснял. Может, опасался за тех, кто оказывал тебе услуги. Письма с фронта обречены на минор, твои, напротив, были все радостнее и веселее. По ним можно было предположить, что оккупация Одессы близится к концу. Ты писал мне стихи про «крымский ветер, который повернул». Тогда же появились три новых песни: «Любимая», «Черные косы» и «Веронька». Я с теми листочками, твоей рукой исписанными, не расставалась.
Крымский период твоей жизни долго не давал мне покоя. Мне удалось найти подшивки газет «Голос Крыма», упоминания о передачах на радио «Голос Крыма». Эти СМИ были рупором германского правительства. Не случайно, следователь, на допросе так подробно расспрашивал тебя о публикациях и передачах 1943-1944 годов:
- ВОПРОС: Вы принимали участие в выпускавшихся оккупантами газетах и журналах?
- ОТВЕТ: Никаких моих корреспонденций, а также Белоусовой, в газетах не помещалось.
- ВОПРОС: Кто писал в газетах в отношении вас?
- ОТВЕТ: В газетах иногда помещались отзывы о наших выступлениях на концертах, но, кто их писал, мне неизвестно. Правда, в одну из газет, название которой не помню, по моей просьбе было помещено объявление о том, что такого-то числа в театре «Обозрение» состоится мой концерт с Белоусовой Верой. Никаких других корреспонденций я в редакции не посылал.
Простенькие вопросы, честные ответы, а в результате, еще одна строка в обвинении по статье «измена родине»: соучастие во вражеской агитации. «Голос Крыма» — так называлась газета, мифическое сотрудничество с которой больше всего ставилось в вину и тебе, и мне. Издавалась она на русском языке симферопольской горуправой в период фашистской оккупации (1941-44). Первый номер «ГК» вышел в декабре 1941 года с воззванием: «Граждане! Перед вами открывается новая свободная жизнь. Необходимо общими усилиями преодолеть временные затруднения». Все публикации в газете, по крайней мере касающиеся тебя, давались без подписи. Знал ли ты о них? Возможно. Но среди дорогих твоему сердцу вещей этих газет ты не хранил. А заметки, на первый взгляд, безобидные. В одной заметке газеты «Голос Крыма» сообщалось, что «Перекопские и сивашские позиции противника защищали довольно внушительные силы немцев и румын. Петр Лещенко начал службу в одной из частей 3-го румынского кавалерийского корпуса». Юридически газета являлась органом Симферопольской городской управы, фактически представляла интересы Третьего рейха.
Для меня «Голос Крыма» стал единственным печатным источником, который смог приоткрыть некоторые страницы твоей крымской жизни.
В номере от 5 декабря 43-го: «В пятницу 3 декабря выступил по радио известный за границей исполнитель цыганских романсов и жанровых песен, эмигрант Петр Лещенко. Он исполнил на русском языке четыре песенки, в том числе “Прощай мой табор” и свою коронную песенку – “Чубчик”. Голос певца звучал прекрасно и приятно обрадовал удивленных симферопольских радиослушателей, для которых его выступление было сюрпризом. Певец даст в Симферополе, вероятно, открытый концерт».
Выступление, якобы, было осуществлено по городской радиотрансляционной сети. Но его не было. Твое присутствие на фронте было номинальным, благодаря твоим усилиям, в том числе музыкальным. Но не использовать твое имя пропаганда не могла, вот и крутили твои песни.
Заметка от 19 декабря 1943 года, «П. Лещенко в редакции «Голоса Крыма»: «В четверг, 16 декабря, радиослушатели получили снова удовольствие – перед микрофоном выступил опять певец Петр Лещенко. Он исполнил несколько номеров, среди которых есть и новые, в частности, песенка, посвященная его бывшей партнерше по театру – известной артистке города Одессы – В. Белоусовой, «Девонька». Находясь в рядах действующей Румынской армии в качестве офицера, лично принимая участие в защите Крыма от вражеского вторжения, Петр Лещенко получает любезное согласие Румынского Командования на выступление перед гражданским населением – своими соотечественниками. Он надеется, что обстоятельства позволят ему скоро дать публичный концерт в Городском театре».
Песня-посвящение называлась не «Девонька», а «Веронька», и я получила ее текст в письме из Крыма. И, конечно же, если бы Петр Лещенко, который в заметке упоминается, хоть как-то был к этой передаче и заметке причастен, он бы не ошибся в названии своей песни. Событие личное, да оно и не было интересно журналистам, цель была притянуть имя Лещенко, который любим публикой. Упоминание о Лещенко, о любезности командования, разрешившего концерты, о песне новой, прозвучавшей в передаче несуществующей, конечно, привлекло внимание читателей. Что и требовалось. Дальше можно агитлистки публиковать. В Симферополе концертов Лещенко не было, ни одного.
На любезность командования, ты любезно ответил отказом, сослался на недомогание. Нет, прости, ты рассказывал, что один концерт был. Зуб у тебя разболелся, в поликлинику обратился. Тебе вылечили зуб, а ты приехал и в благодарность всему медицинскому персоналу и пациентам их, дал двухчасовой концерт. Об этом в газете не писали. Это бы опровергло предыдущую новость.
Все шло к завершению операции по освобождению Крыма советскими войсками. Но и об этом, естественно, газета не пишет. А пока, 16 января 1944 года очередной выпуск «Голос Крыма» дает информацию о третьем выходе в эфир Петра Лещенко: «В пятницу вечером по радиосети выступил снова уже хорошо известный для Симферополя певец Петр Лещенко. После ряда прекрасно исполненных песен на румынском языке он пропел несколько новых песен на русском языке. Своеобразный фурор певец произвел тем, что начал русский концерт с чтения своего стихотворения “Крымский ветер”, написанного им на фронте. Исполнение песен, как всегда, насыщенно темпераментом, веселым смехом и мягкой лиричностью. Но нужно увидеть самого певца, чтобы в полной мере узнать, сколько экспрессии вкладывается им в песню. Впрочем, этот момент, когда наши слушатели смогут увидеть завоевавшего их симпатии певца надо думать уже очень близок». Анонсируемый концерт так и не состоялся.
30 января 1944 года «Голос Крыма» впервые опубликовал твое стихотворение «Крымский ветер»:
Не страшна мне мгла ночная
И зловещий, переменный гул.
Ты со мной, моя родная…
Крымский ветер сильно дул.
А заканчивалось оно так:
Целовал твой фотоснимок,
Ослабел зловещий гул,
Час свидания наш близок…
Крымский ветер повернул!
11 января 1944 года. Крым, где-то на фронте.
27 февраля 1944 года «Голос Крыма» опубликовал твое второе стихотворение
«Солнце и ты».
Посвящается В.Белоусовой.
Зло украло мое счастье
На минуту ль, навсегда.
Угадай мое ненастье:
Выйдет солнце, и когда?
Солнце правды, солнце мира,
Солнце добрых, светлых дней,
Ты ведь радость, светоч мира,
Не оставь моих детей.
П.Лещенко. Чонгар, 24 – 1 – 44 год
«Веронька», «Солнце и ты», «Крымский ветер» были написаны в Крыму. На музыку переложена только «Веронька», более того, она была записана на «Электрокорде» в 1950 году. Пластинки те так и не увидели свет. Хочу сказать о стихах. Мне они бесконечно дороги. Но я очень прошу, не надо их анализировать: рифмы, размеры… Они шли от сердца. Я дала только те строфы, которые передают настроение автора, его радость, что наконец «крымский ветер повернул».
Помню, когда мы уже жили в Бухаресте, немного улеглись страхи, я нашла эти стихи и стала читать их, хвалить тебя:
- Не знаю, конечно, но ты и музыку пишешь и стихи. Ты очень талантливый. Я себя чувствую недостойной тебя. - Ты рассмеялся:
- Стихи пишут поэты, а я, как бродячий музыкант, что вижу, то пою, что, думаю и чувствую, тоже пою. Мне Бог много дал, многому научил, а вот стихи я, как собака, хочу сказать, а не могу. Поэтому пою...".
материал представлен О. Петуховой.
Комментарии (1):
Комментарии (1):
вверх^
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник Петр Лещенко. 1942-44 годы | Вера_Лещенко - Дневник памяти Веры_Лещенко |
Лента друзей Вера_Лещенко
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»