Это цитата сообщения Гей-удолбаный-в-хлам Оригинальное сообщение

Рассказ, без заголовка.



Однажды мне позвонил в дверь старый торговец подержанными книгами. У него была смешная засаленная шляпа, потёртый сюртук, и грустная собака. Я выбежал из душа, открыл дверь с полотенцем на бёдрах, и спросил его, чего он хочет. Он предложил мне книги на литовском. -- "Но они же на литовском", -- сказал я. Он слабо улыбнулся, и пожал плечами, -- "Ведь это всё равно книги", -- и посмотрел на собаку. Я тоже посмотрел на собаку. Собака посмотрела на книжника, посмотрела на книги, потом посмотрела на меня, и протяжно зевнула. "Наверное, они много улиц исходили, пытаясь продать книги на литовском", подумал я, и предложил им войти и выпить чаю. "Нет, мне нужно работать", ответил торговец. Собака снова посмотрела на книги. Поэтому я купил книги за 25 фунтов стерлингов, и сбегал на кухню за сосиской для собаки. Пока я бегал за сосиской, полотенце свалилось, а я грубо выругался, но ни на торговца, ни на собаку это не произвело никакого впечатления. "Спасибо, сэр", сказал старик, принимая банкноты. Потом собака съела сосиску на моём придверном коврике, а пока она ела, мы оба смотрели на неё, потому что было как-то неудобно смотреть друг на друга. Собака доела сосиску, и они ушли.

Я запер дверь, подобрал полотенце, пролистал книги в надежде найти картинки и понять о чем в них речь, но картинок не было. К тому же старик соврал -- одна из книг оказалась Библией на арабском. Она была самая толстая и увесистая из купленных книг, поэтому я подпёр ею балконную дверь, чтобы не было сквозняка. Попутно я подумал, не святотатственно ли это, но сам для себя решил, что раз она на арабском, то и думать нечего, пусть хоть какая-то польза будет, и пошёл на кухню делать себе тосты с яблочным джемом, размышляя о том, что это было, и пришёл к выводу, что это был добрый знак. Вот если бы собака не съела сосиску, я бы расстроился. Потом я оделся, зазвонил телефон; в Панаме разбился самолёт, в Замбии случилась революция, доллар упал к евро, и пошла дальше моя обычная скучная жизнь.

Несколько месяцев спустя я шёл ночью по Оксфорд-стрит, и мне навстречу попался цыган. Его голова была разбита, со лба текла кровь. Он попросил меня о помощи, и я дал ему 5 фунтов. Он спросил меня, нет ли возможности у меня переночевать и промыть раны. На него напали хулиганы, и отобрали ключи и бумажник и паспорт, и он не понимает, где находится. Я подумал, и согласился. Мы сели в такси; водитель, завидев цыгана, облил меня волной молчаливого презрения, приняв за редкостного извращенца, но мне были безразличны его праздные измышления. У дома я расплатился, и нарочно громко хлопнул дверцей. Цыган был похож на побитую собаку, ему было очень плохо. Я отпер дверь и сразу проводил его в ванную комнату, снабдив бумажными полотенцами, а сам отправился к бару, налил себе сразу много Мартини, добавил пригоршню льда, и включил телевизор. Показывали что-то про акул. Я смотрел, отпивал Мартини, и думал, как же я ненавижу акул.

Цыган вышел из ванной и робко присел на краешек стула. Я сделал ему знак рукой, чтобы он располагался поудобнее. После умывания он выглядел лучше, и даже, может быть, принял душ. Запоздало я подумал, что забыл дать ему нормальное полотенце, но махнул про себя рукой и решил, что цыгане и так высохнут, ничего с ними не станется. Он откинулся в кресле, и заметил книги на литовском языке, которые так и лежали на столе, за минусом Библии на арабском, которая всё так же подпирала дверь на балкон. Он немного переменился лицом, показал пальцем на книги, и поднял брови в немой просьбе. Я пожал плечами, отпил Мартини, и переключил канал -- там рассказывали про строительство Айя-София в Константинополе. Цыган взял верхнюю книгу, и стал читать. Я удивился, но не подал виду, а встал и постелил ему на диване, и сказал ему, что спать ему там, и что завтра ему придётся убраться восвояси. Он кивнул, и перелистнул страницу. Я налил ещё Мартини, но уже потерял мысль, почему именно Айя-София обрушилась спустя полвека после постройки; выкурил сигарету и ушёл спать.

Когда я проснулся, цыган всё так же сидел, и читал. Я удивился и спросил его, неужели он понимает по-литовски? Он смутился, потёр покрасневшие глаза, и сказал, что он соврал. Что он не цыган, а литовский еврей. Что в образе цыгана он зарабатывает себе деньги, давая представления на улице. И не хотел бы я такое такое представление сейчас в обмен на эти книги. И что он восемь лет не читал ничего на литовском. И поэтому сейчас он самый счастливый человек на свете. И что он мне очень благодарен. И отчаянно зевнул. Я подумал и предложил ему забрать ещё и Библию на арабском, а он посмотрел на меня так, будто я предложил ему полакомиться левой ногой его покойной бабушки. Я примирительно поднял ладони и сказал ему, что не надо представлений, а поспать ему надо. Что я сейчас буду сидеть в интернете, а он может спать, потому что книги и так его, и что если он невыспавшийся спустится в метро, то наверняка заснёт в вагоне, а книги украдут.

Если я что и люблю в этой жизни, так это выражение облегчения и счастья на лице хоть даже и случайного знакомого. Я налил себе побольше Кампари и добавил две пригоршни льда. А вот что я ненавижу -- так это чувствовать себя добреньким. Потому что это пошлость и самолюбование. Может, я пустил бы эти книги на растопку камина. Может, от этого было бы больше пользы. Я включил компьютер и надел наушники. Краем глаза заметил, что он всё-таки захлопнул книгу и медленно, нерешительно лёг на застеленный с вечера диван. Вчерашние раны запеклись на его лбу бордовой гофрированной бумагой. "Спи уже", подумал я, и открыл свою почту.

Не знаю, как он ушёл. Может, надо было положить больше льда в Кампари, а может, я тихо издыхаю от какой-нибудь опухоли или заразы, но, когда я проснулся, я с трудом помнил своё имя. Цыгана нигде не было, а входная дверь была отперта, хотя крепко прикрыта. Я запер дверь, сделал себе чай, плеснул туда коньяку. Осмотрелся. Книги тоже исчезли. На секунду мне представилось, как мой цыгано-литовско-еврейский друг выделывает немыслимые па в аллеях Кенсингтон-Гарденс с раскрытой книжкой в руке, и вслух, чтобы все слышали, читает мирозданию те самые книги на литовском языке. Впрочем, это невозможно -- его забрала бы полиция, а за восемь лет он наверняка научился опасаться фуражек с шахматными околышами. Значит, сидит где-то на скамейке и просто спокойно читает.

Хорошо было бы его ещё раз встретить, узнать, как он, но ведь у меня больше нет книг на литовском языке, а старый торговец с грустной собакой так больше и не появился в нашем квартале. Я подумал, что бы всё это могло значить, и в итоге решил, что это просто ещё один добрый знак, и на всякий случай вытащил Библию на арабском из проема балконной двери, и подпёр дверь ящиком с запчастями к моему уже не существующему автомобилю. Может, эта книжка тоже когда-нибудь кому-нибудь пригодится, почему бы нет?