Этот парк она любила, пожалуй, больше, чем весь этот сонный северный городок. Кто-то сказал бы, что тут слишком мрачно, но София не замечала, чтобы её что-то давило или угнетало. Скорее, за всеми этими полуразрушенными строениями и печальными статуями, простирающими свои руки к озеру, она видела историю и множество других людей – тех, которые, как и она, приходили в этот парк, чтобы присесть на потеплевший от солнца камень и задуматься.
Впрочем, в последнее время София думала мало – казалось, она приходит сюда по привычке, потому что мыслей оказалось даже слишком много, чтобы с ними справиться.
Вот и сегодня, словно послушная внутреннему расписанию, она подошла к воротам парка. Они ещё были прикрыты, так что София оказалась первой посетительницей за день. Хотя не наступил ещё даже полдень, поэтому девушка мало удивилась – привычным движением налегла на створку ворот, которая с тихим скрипом послушно приоткрылась. Ненамного, но достаточно для того, чтобы София смогла проскользнуть внутрь парка.
Стоял июль, теплый даже здесь, в Скандинавии. Листва деревьев перестала быть ярко-зеленой и восторженной, в ней появились спокойствие и какая-то надежность. Идя по тонкой дорожке, ведущей к озеру, София с удовольствием прикасалась к свисающим вниз веткам, чувствуя, как листья прохладно скользят по её пальцам.
Наконец, показалось озеро, гладкое, как шелк – издалека София не заметила даже тонкой ряби. Поудобнее закинув сумку на плечо, она сделала ещё шаг, и… в изумлении остановилась.
В парке у Софии был свой камень. Камень, где она сидела часами, где рождалась тысяча мыслей в её голове, камень, нагретый энергией самой Софии. И вот сейчас этот ЕЁ камень был занят. София видела узкую спину в темном плаще и волнистые волосы до плеч, и подумала, что эта женщина, наверное, пришла сюда впервые, иначе бы они пересеклись раньше… Но, даже если этой женщине, как и Софии, захотелось предаться думам у озера, все равно было не слишком приятно, что для этого она выбрала именно ЕЁ камень…
Внезапно фигура на камне передернула плечами и обернулась. София не шумела и даже едва дышала от удивления, поэтому было странно, что её заметили…
А ещё страннее было то, что это оказалась не женщина. Это был мужчина. С печальным, необычно красивым лицом – таких София ещё не видела ни разу в жизни. Трудно было сказать, с каким выражением он смотрел на неё – скорее всего, со смесью того же удивления, раздражения и любопытства. И в то же время, его глаза были спокойными.
- Доброе… доброе утро, - София не отвела взгляд, но и не улыбнулась.

… Он только собрался с мыслями, только нащупал внутри себя тот стержень, что дает принимать окончательные решения… как вдруг ощутил чей-то взгляд на себе. Ощущение было таким резким и настойчивым, что он даже не стал оборачиваться в тот же момент – ему хотелось прочувствовать того человека, который сейчас смотрел на него. Самым сильным ощущалось изумление – и, когда он понял это, то обернулся.
В нескольких шагах от него стояла девушка. Светлокожая брюнетка с небрежно сколотыми на затылке волосами и густой челкой, одетая в какой-то серо-синий балахон, сползающий с одного плеча. На этом же плече, беззащитно-голом, висела сумка-торба внушительных размеров.
- Доброе… доброе утро, - проговорила девушка так, как будто они были на светском рауте, где надо соблюдать все приличия.
Сумка вместе с балахоном соскользнула с её плеча, но она отточенным движением поправила конструкцию, не отводя от него взгляда.

… Что за странный человек, подумала София, когда наступило неловкое молчание! Она поздоровалась, а он, как смотрел на неё пронзительно-зелеными глазами, так и продолжал смотреть. «У него тяжелый взгляд, - пронеслось в её голове. – И эти его волосы…». Словно в ответ на её мысли, по парку пронесся ветерок. Озеро перестало быть шелковой гладью, челку Софии взметнуло, открывая округлый лоб, глаза незнакомца на секунду скрылись за волнистыми прядями…
- Мне кажется, это утро перестало быть для вас добрым, как только вы увидели меня здесь, - произнес мужчина наконец все так же спокойно и размеренно. У него был приятный и глубокий голос, который так подходил этому месту, этому парку, что София едва в это верила.
- Я просто удивилась, что кроме меня в это время кто-то может здесь быть, - возразила София и слегка изогнула губы. – Не сгущайте краски.
- Не могу упрекать вас за вежливость, фрекен… и все же вы лукавите, - он тоже чуть усмехнулся в ответ, и отвернулся от Софии, так что она снова наблюдала лишь его спину.
Её это почему-то возмутило. Да, возмутило и обидело – получалось, что в этом разговоре она как бы проиграла, и было бы совершенно глупо теперь класть руку ему на плечо и вежливо просить освободить ЕЁ камень.
Ну и пусть! София пожала плечами, поправила сумку на плече и, развернувшись, пошла к выходу из парка. Да, обидно. И чем теперь занять себя на несколько часов? Вот это, наверное, и называется недостатком городов – слишком много людей, чтобы уединиться. Слишком много – даже здесь, в этом сонном северном городке, где она живет уже несколько лет…
Низко склонившаяся ветка провела по щеке Софии, слегка напугав её и заставив вздрогнуть. Да что это с ней! Никогда она не сдавалась, и именно поэтому до сих пор была жива! Уж если она решила подумать на берегу озера в своем любимом парке, то и не отступит! В конце концов, можно и не сталкиваться с этим мрачным типом – озеро-то круглое! «Вот пойду и сяду на другом берегу!» - решила София и повернула направо.
Наконец, она вышла на дальний берег пруда. Сюда уж совершенно точно давно никто не забредал, поэтому здесь было чище и как-то… древнее. Камни у воды были покрыты мягким теплым мхом – тогда как СВОЙ камень София давно уже очистила и отполировала.
- Да уж, этот кадр ни за что бы ни сел своим роскошным плащом на мох! – пробормотала София, стряхивая рукой с мха упавшие веточки и пылинки. Сама она не имела ничего против мха, поэтому села на камень, прислонила к нему сумку и посмотрела на озеро. Отсюда оно казалось ещё волшебнее, словно солнечный свет менял его до неузнаваемости. Поверхность снова стала зеркальной, настолько, что деревья казались растущими из воды…
София подняла голову, чтобы разглядеть на противоположном берегу того мужчину, но оказалось, что ЕЁ камень…. пуст. Там никого не было! София вскочила на ноги, чувствуя, как бешено забилось сердце. Неужели в парке действительно живут призраки? Или она со своими мыслями уже дошла до галлюцинаций? Да ещё до каких галлюцинаций – красивых темноволосых мужчин… Необычно красивых, но все же…
Сзади зашуршал гравий на дорожке, и София обернулась, сохраняя на лице то же испуганное выражение. Ещё один призрак?
- Вижу, вы не сдаетесь, - мужчина улыбнулся ей, отводя рукой ветку ивы.
София молча посмотрела на него, чувствуя, как заливаются краской щеки. Так он шел за ней! Дурацкий эксперимент какой-то, что ли – проверить, как она поступит в такой раздражающей ситуации?
- Я просто не вступаю в конфликты с посторонними, - коротко и четко ответила она, подхватывая сумку с земли. – Особенно с хрупкими мужчинами. Боюсь их покалечить.
Мужчина рассмеялся в ответ приятным и задорным смехом, в котором все же была некоторая сдержанность. София заметила ямочки на его щеках, и ещё больше рассердилась.
- А вы острословная дама, - заметил он, отсмеявшись.
- Я закончила философский факультет, - сквозь зубы ответила София.
- О, это очень хорошо, - мужчина посмотрел на неё с уважением. – Значит, вы умная женщина. А я сам не закончил ничего. Только школу.
- И то не очень успешно, да? - съязвила София, не понимая, почему стоит и разговаривает с этим человеком, вместо того чтобы молча пройти мимо него.
- Да, были проблемы… - он посмотрел куда-то чуть выше Софииной головы, острым и пронзительным взглядом, потом перевел глаза на неё. – Мне интересно, почему вы так на меня злитесь. Я ведь сразу предположил, что чем-то вас раздосадовал!
София вдруг подумала, что он прав. Глупости. Это был вовсе не её камень, и кто знает, сколько ещё людей сидело на нем в её отсутствие. А тут просто не повезло, и этот мужчина столкнулся с ней, в её особом настроении… Просто не повезло. Но не объяснять же всего этого…
- Я вовсе не злюсь на вас, скорее… - она вздохнула и поправила пальцем челку. – Скорее я растерялась, увидев вас в парке. Он обычно очень безлюдный.
- Хм, я так и подумал, - мужчина сделал пару шагов вперед и уселся на тот покрытый мхом камень, где ещё недавно сидела София. 


… Он сел на камень, а у этой странной девушки в глазах отразились изумление пополам со смятением. Интересно, что он опять сделал не так? Или этот камень проклятый? Вообще в незнакомке было что-то необъяснимое. Может, она вызывала тут духов, а он помешал?
- Меня зовут Вилле, - сказал он, поставив локти на колени и разглядывая девушку.
- Вы ждете, что я отвечу? – она помолчала и отвела взгляд. – София.
София. Это было красивое и древнее имя. Мудрое имя. И оно странным образом подходило этой чудной девушке, он даже сам не понимал, почему. 
- Вилле… Хорошее имя, - София присела на корточки, обхватив свою огромную сумку руками, и он заметил у неё на запястье тонкий браслет с сиреневым камнем. – Знаете, что я думаю? 
- Нет, откуда я могу знать, что творится у вас в голове, - он даже улыбнулся.
- Я думаю, что вы первый раз в этом парке, хотя, вероятно, слышали о нем.
- Это так заметно?
- И ещё я думаю, - продолжала София, словно не слыша его. – Что вы пришли сюда, потому что в вашей жизни что-то не так. Я права?
Вилле не ответил. Вместо этого он достал из внутреннего кармана плаща сигарету, повертел её пальцах и зажал между губ. Это показалось Софии диким. Сама она никогда не курила, даже дым переносила плохо, а уж курить в этом парке было равносильно тому, чтобы танцевать голым на главной улице.
- Правда? – Вилле прищурился, и рука с зажигалкой замерла в воздухе.
- Что - правда? – не поняла София. 
- Ну вы только что сказали, что курить в парке равносильно тому, чтобы танцевать голым на главной улице, - напомнил он.
- А… это я нечаянно сказала вслух, наверное, - София рассмеялась. – Простите, пожалуйста.
- Ну, наверное, тут действительно не очень хорошо дымить, - Вилле вынул изо рта сигарету. – Но суть в том, что я чертовски хочу закурить. Поэтому, фрекен София, я пойду обратно, к людям.
Он усмехнулся, глядя прямо на неё, поднялся с камня и прошел мимо Софии. Она слышала только, как шуршал под его ботинками гравий, и как шелестели ветки. А вскоре стихли вообще все звуки.
«В другой раз, - подумала София, поднимаясь на ноги. – Я приду сюда так, чтобы не встречать никого. Вообще никого».

***

- Это черт знает что такое, черт знает что такое! – в исступлении повторяла София, натирая пол тряпкой. От её рук полотнище становилось розовым, и немудрено.
Десять минут назад она разбила стеклянную масленку. Разбила, неловко толкнув её локтем, когда протирала со стола. Испугавшись, схватила осколки руками, и порезала ладони. Потом спохватилась, смела осколки мокрым веником, но вот масло никак не желало оттираться от пола.
О Боже, ну почему не пришла чертова домработница? Ведь болят же ладони, болят, и масла теперь совсем нет – ну разве что в мусорном ведре. Это не годится – надо собраться, обработать руки и сходить в магазин, пока не поздно. 
София выдохнула, откинула волосы со лба и снова открыла аптечку. Ваткой, смоченной перекисью водорода, провела по ладоням и еле слышно зашипела от боли. Пожалуй, надо было ещё перевязать ладони, что было достаточно сложно в одиночку – но хоть как-то, лишь бы не пугать кровью народ на улице.
На улице была непогода, поэтому она накинула плащ с капюшоном – держать зонтик такими руками все равно не было никакой возможности. 
В магазине она даже не сразу сообразила, в какой отдел ей надо. София вообще не любила людные места, ей казалось, что все смотрят на неё и недоумевают, что она здесь забыла.
- Ладно, раз уж я пришла, закуплюсь по полной, - решила она, вспоминая, чего не хватает в холодильнике. 
Масла не было – это ясно. Возле стойки с ассортиментом у неё едва голова не закружилась, но тут она увидела именно ту марку, которую всегда покупал муж, и обрадовалась ей, как родной. Вот только дотянуться до неё она не могла – возле полки стоял худощавый парень в черном пальто и черной шапке, и словно бы никуда не торопился.
«Стоит тут целую вечность, а у меня ладони болят! Что за страна!» - сердито подумала София и раздраженно сказала:
- Может быть, вы подвинетесь, и я тоже смогу себе что-нибудь выбрать?
- Да пожалуйста, можно и без хамства, - откликнулся парень и обернулся. Вязаная черная шапка была надвинута до бровей, но София все равно узнала его. По глазам.
- Э-э… Простите… Вы ведь Вилле? – пробормотала она, от смущения делая шаг назад.
- Даже если и так? – спокойно осведомился парень. На шее у него был замотан какой-то серый шарф, из-под шапки торчали пряди волос… До плеч, подумала София.
- Вы тогда покурили? После парка? – София уже сама понимала, что несет несусветную глупость.
Вилле на мгновение словно задумался, а потом изменился в лице – оттаял, улыбнулся уголками губ.
- А, так это вы, та странная девушка… София? 
- София, да, - она наконец дотянулась до масла. – Вы живете рядом?
Вилле взял её за руку и повернул ладонью вверх. На белом бинте проступали красные пятна.
- Ты что, сумасшедшая? – жестко сказал он, сжав её запястье. – Ты что сделала со своей рукой?
- Я… разбила сегодня масленку… - София едва ли не испугалась выражения его глаз, серьёзного и холодного. – Перевязала руки, но, наверное, плохо…
- О… Бывает, - Вилле ослабил хватку и сочувственно посмотрел на неё. – Болит?
- Да, немного, - София слабо улыбнулась. – Но я сама виновата. Нечего было хвататься.
- Ты далеко живешь? Эти бинты надо затянуть по-другому, а одна ты не справишься, - он по-прежнему держал её за руку, и это было даже приятно.
- Нет, не далеко, через улицу, - она махнула свободной рукой в нужном направлении.

…У неё дома было хорошо и уютно, и как-то очень по-женски. Вилле вряд ли мог бы точно описать, из чего складывалось это ощущение, но оно было стойким. Ничего лишнего вроде бы, ничего романтичного или гламурного – но у Софии было чудесно.
Она показала ему, где аптечка, и Вилле ловко перевязал ей ладони.
София вытянула перед собой руки и улыбнулась:
- Боже, теперь я похожа на мумию! Интересно, получится ли у меня сделать чай?
- Хм. Я бы скорее выпил кофе, - Вилле вытер руки полотенцем. – Где он у тебя?
София заметила, что он все ещё был в своей странной и смешной шапке. Сказать ему, вежливо, что в помещении её лучше снять? Но как бы он не обиделся…

- Может быть, кофе займусь я, а ты бы сделал бутерброды? – спросила она вместо этого.
- Без вопросов, так будет удобнее, - он повернулся к холодильнику, так что она могла видеть только его узкую спину. Он был похож на какую-то странную северную кошку.
София просыпала немного кофейного порошка мимо турки и тихо чертыхнулась. Надо же иметь такие неловкие руки!
- Все в порядке, - Вилле аккуратно собрал тряпкой рассыпавшийся кофе. – Тебе наверное все же трудновато приготовить даже кофе. Тогда просто посиди.
- Я… вовсе не… - глаза Софии наполнились слезами, и она просто вцепилась в турку. – Я не такая неловкая… А ты… ты сейчас говоришь ровно как мой муж!
- Так у тебя и муж имеется? – Вилле замер с тряпкой в руках и с интересом посмотрел на Софию.
- Имеется… вроде бы, - неуверенно пробормотала София и повернулась к плите.
- Только не говори, что у вас очень сложные и непонятные отношения, - скучным голосом произнес Вилле, раскладывая кружки колбасы на хлебцы. – Это было бы банально.
- Ну почему же, - София усмехнулась, не глядя на него. – У нас отношения очень простые и понятные.
Вилле, видимо, не нашелся, что ей ответить, поэтому просто молча продолжил свое занятие.
Наконец, стол был скромно сервирован, София жестом пригласила гостя садиться.
- Спасибо, что ты… что помог мне с руками, - неуверенно произнесла София, осторожно поднося к губам чашку. – Я такая неловкая иногда бываю. Вообще-то, должна была прийти убираться домработница, но не пришла…
- А я у себя убираю редко, - Вилле усмехнулся. – А посторонним это не доверяю. Скажи, у тебя дома тоже курить не положено?
- Ну, я не курю, так что пепельницы нет… - София слегка растерялась.
- А, сойдет и какое-нибудь блюдце, - Вилле взял с края стола чистую тарелку, пододвинул её к себе и закурил. София смотрела на все это с явным неодобрением, хотя не могла себе не признаться: было в его манере курить что-то необычное, развязное, как и в нем самом. И в то же время, в то же время… удивительная чувствительность, что ли… И ум. 
- Ты ведь не отсюда родом, правда? – спросила София. – Не из этого города…
- И даже не из этой страны, если честно, - Вилле стряхнул пепел в блюдце, который улегся там причудливым узором. – Я думал, ты сразу заметила это по акценту.
- Я сама - тоже приезжая, - София улыбнулась. – Я переехала в этот городок, когда вышла замуж, пять лет назад. Хотя за это время, кажется, успела в лицо запомнить всех его жителей, но тебя точно нет…
- Правильно, я тут ненадолго, - Вилле поднял сигарету вертикально, с особым тщанием, чтобы не стряхнуть пепел. – Скажи, ты когда-нибудь видела столбик пепла длиннее?
- Если честно, то никогда, хотя я редко смотрю на пепел, - София подняла взгляд к потолку, туда, где исчезал мутный дым.
- А зря, - он пару секунд разглядывал серый столбик, а потом резко дунул на него.
Хлопья пепла полетели в лицо Софии, на бутерброды, в её чашку с кофе… У неё перехватило дыхание и засаднило в горле, защипало в глазах. Надсадный кашель, вырвавшийся из неё, едва не повалил Софию на пол – но она успела вцепиться ледяными пальцами в край стола.
- Ты… ты псих! – хрипло просипела она, как только смогла выдать звуки. – Ты просто псих в черной шапке! Это же больно! Я… я могла задохнуться! У меня астма!
- У меня тоже, - спокойно ответил Вилле. – А что касается боли, глядя на тебя, трудно поверить, что это самая большая боль в твоей жизни.
София замерла посреди приступа кашля, прижав ладонь к губам. Он смотрел на неё своими болотно-зелеными глазами. Он знал. Он узнал о ней что-то такое, что вряд ли мог прочитать кто-то ещё… 
- Ты переехала в этот городок, думая, что тут все кончится, верно? – Вилле встал и неожиданно оказался так близко, что запах сигаретного дыма оказался невыносимым.
- Я притворилась, что все кончится, - прошептала София. – Все притворяются и все лгут. Играют в жизнь и убивают друг друга. Ведь все, так? – отчаянно закричала она, отталкивая его.
- Ты знаешь об этом лучше меня, девушка из парка, - он взял её безвольную ладонь и стал осторожно очищать бинт от серых разводов.
- Меня считают сумасшедшей даже здесь… даже в этом Богом забытом городе, - так же тихо сказала София. – Мой муж считает меня сумасшедшей. А я просто не могу найти покоя.
Вилле сжал её руку, и она не смогла понять, чувствует ли тепло. Все её существо билось в каком-то странном внутреннем ритме, словно он задел важную и бесконечную струну, которая никак не остановит движение. И это тоже был не покой…
- Я помню, как было… когда я была ещё совсем живая… 
- А теперь - почти уже мертвая… 
- Поэтому ты ходишь в парк?
- Поэтому я хожу туда, где есть баланс между живым и мертвым. 
- Люди почти забыли, что за искусство – изукрашивать души…. Между живым и мертвым.
Софии показалось, что пеплом пропиталась каждая клеточка её тела. Так вот он о чем. И вот зачем это напоминание о прожитой жизни…
- У меня был сын, - она отступила на шаг от Вилле. – Поэтому я сбежала сюда.

…Они шли по парку. Рядом, но молча. Все вокруг было влажным – земля, листва, воздух… Даже его волосы – впитавшие влагу, они завились тяжелыми кольцами и казались почти черными. Совсем как у Софии.
 - Мой сын, - она смотрела вперед, на приближающееся с каждым шагом озеро. – Он родился раньше срока. Он весил, как пакет молока, и был немногим больше его. Я не знаю, должен ли он был родиться, но я всегда берегла его внутри себя.
- Было от чего беречь?
- Скорее – от кого… - печально поправила София. – Его отец. И его семья. Они, наверное, желали нам сгореть в холодном огне. Иногда я просыпалась ночами и ощущала, как неспокойно ребенку во мне. Как не хватает ему сил и желания от отца, чтобы жить дальше. Ведь ребенок – это две половинки. Я выворачивалась наизнанку, я отдавала себя всю – но этого было мало… Я хотела отдать сыну мир, целый мир – лишь бы он не ощущал, что ему не хватает дыхания, чтобы жить…
- И ему не хватило даже твоей любви… - догадался Вилле.
- Даже моей… И он однажды просто не проснулся, мой сынок… - голос Софии сорвался. Она остановилась, закрыла глаза, а потом открыла их – огромные, почти черные, безумные. – И тогда я поняла, что его сгубила ненависть этих людей. Если бы я могла вернуть все назад, я бы ползала на коленях и умоляла их пожалеть моего ребенка и его душу. Но уже было поздно. Знаешь, Вилле, моя мудрая мать сказала, что если у родителей умирает ребенок, то значит, что он приготовил для них место в раю. .. О нет, сказала я, нет! – она запрокинула голову и холодно рассмеялась. – Я дала себе слово, что отец моего ребенка отправится в ад. Даже если мне придется упасть туда следом за ним. Даже если мне придется отвести его туда за руку.
- Подожди, ты его ненавидела за то, что он тебя бросил?
- Нет. За это я благодарна ему. Ибо такого лживого червя ещё поискать… Но сын, мой сын… Он был слишком мал, чтобы понимать, что его отец не жалеет никого, кроме себя. Не понимал, но так нуждался в нем… В частичке любви, чтобы билось сердце. Чтобы была гармония между двумя силами, что создали его…
- Странно думать об этом. Даже животные не испытывают ненависти к своим детям.
- Мы говорим о человеке, - усмехнулась София. – После похорон сына я ходила, как во сне… Я знала, что не дам жизни этому мужчине… Что он пройдет все 666 ступеней, чтобы оказаться в той же боли, что и я… Вслед за ним я приехала в этот городок. Не думаю, что он бежал от меня или от воспоминаний – просто решил изменить жизнь. Он, его эгоистичная мать, его хитрющая жена – они поселились напротив этого парка. Они хотели дышать свежим воздухом, и не думали о том, что мой сын давно не дышит… 
- А ты сама… чем дышала ты? – Вилле прислонился к мокрой статуе печального ангела, словно не боялся запачкать пальто. – Болью и злобой?
- И я была сильна этими чувствами, - София сунула руки в карманы. – Я ждала его у ворот парка, каждый день. Я сходила с ума. Я видела, что от смерти сына его жизнь никак не изменилась – он продолжал жить, искусно притворяясь порядочным и чистым… Он улыбался, тогда как я помнила тепло тела моего ребенка и не могла… А однажды он пошел погулять в парк. У него было хорошее настроение. Он шел между этих старых деревьев, этих статуй замершего горя. Он шел и насвистывал веселую мелодию…
Тогда она сорвалась. Она выскочила из-за деревьев, она вцепилась ему в лицо острыми ногтями, она выдохнула со всей своей ненавистью, чтобы он истек кровью из своего проклятого сердца, за то, что не дал биться сердцу её сына…
- Он умер, - София подошла к статуе, возле которой стоял Вилле, и коснулась холодного камня. – У меня на руках. Я даже увидела, как закатились его глаза. У него действительно что-то случилось с сердцем. Все, как я и молилась. Все случилось прямо возле того камня.
Вилле опять закурил, прищурив глаза:
- А его семья?
- Второй была его мать. Она потеряла сына. Несмотря на весь её эгоизм, она тоже подорвала здоровье. Правда, выжила. Они уехали отсюда, едва её выпустили из больницы. А я не стала их преследовать. У меня уже не было сил.
- Значит, все и вышло так – ты отвела его за руку в ад…
София кивнула, потом протянула руку и взяла у Вилле сигарету. Пепел опять не осыпался с неё, а держался неровным столбиком. София зажмурилась и дунула на него.
Ветер подхватил его и вознес куда-то наверх. София не следила за ним. Она смотрела на Вилле.
- Так всегда бывает и должно быть, - сказала она. – Гармония между живым и мертвым. Что причинило смерть – не должно жить. Что причинило любовь – должно любить. Только так.
- Только ты сама едва не умерла в этой войне, - Вилле обхватил её плечи. – И все потеряла. И живешь сейчас лишь воспоминаниями. Они тоже мертвы. Отпусти их. 
- Я не знаю, как, - глаза Софии увлажнились. – Я забыла…
- Раскрась свою душу. Заново. Какими захочешь красками. Словно витраж в церкви, чтобы через него проникало солнце. Это давно забытое искусство – изукрашивать души… Все обращается в пепел, но из пепла растут цветы, пускай мы и не видим этого.
- Цветы… - повторила София, глядя то на Вилле, то на ангела позади него. – Скажи мне только одно… Почему в тот день ты пришел в этот парк… почему ты сидел на моем камне?
- Ты узнаешь. Однажды. Смерть не преследует людей, София. Она влюблена в нас.
- У бессмертной души крылья бабочки, - София улыбнулась горестному каменному лицу. – Моего сына тоже звали Вилле.