Сегодня все шло наперекосяк – валилось из рук, сбивалось с ног, в общем, день оправдывал свое число. 13 февраля ужасно не только числом 13 в своей дате, но и тем, что, собственно, следует за эти днем. А следует за ним этот ужасно заразный европейский праздник, который мы подцепили лет десять назад и с тех пор раз в году покрываемся, словно прыщами, розовыми сердечками, ящиками для любовных посланий, гроздьями воздушных шаров и бессмысленных трат.



Да, дорогой дневник, ты как всегда прав. Я ненавижу день Святого Валентина, потому что у меня нет никакого Валентина, ни даже какого-нибудь завалящего Коли или Жени, ни даже Эдуарда или Никодима. Я одна как перст, как участница какого-нибудь реалити-шоу в поисках своей любви и, максимум, что мне грозит в этот день – это унылая холостяцкая попойка вместе с моей лучшей подружкой Катькой Поляковой. Хотя, попойка – это, конечно, громко сказано. Мы с ней выпьем по три глотка глинтвейна, а потом включим «Пиратов карибского моря» и окончательно захмелеем от одного только вида Джоннички Деппа.













Но, как я сказала, 13 февраля не заладилось с размахом. Звонит мне, значит, Полякова и говорит таким прямо светским тоном:

- Здравствуй, Маша, как твои дела?

Я сразу поняла, что тучи сгущаются и вообще – что-то будет. Потому что Полякова в приличном воспитании замечена не была, и тем более она не была замечена в обращении ко мне по имени. Обычно наш разговор начинался так: «Слышь, Сидорова, а чего ты на себя напялила?»

- Полякова, - поэтому говорю я строго, - Полякова, ты чего? Случилось что?

Полякова сопит в трубку, отнекивается, но потом вываливает на меня очередную отнюдь не романтическую историю.
Если кто не знает, то у Поляковой папа – ректор того самого института Прозы и Поэзии, в котором я проучилась целых три месяца. Только вот с Поляковой у них отношения не то, чтобы мирно складываются. Папа-Поляков хочет, чтобы его дочь остепенилась, отрастила косу до пояса и написала роман – такой, чтоб сразу дали нобелевскую премию. Дочь – Полякова хочет брить налысо голову и бороться за права бельков. Вместо этого они борются друг с другом, с попеременным успехом.

Так получилось, что Полякова опять вложилась в какой-то фонд защиты диких саблезубых кузнечиков, а фонд возьми да и лопни вместе с кузнечиками и учредителями. И теперь Катьке срочно нужны были деньги, которые добрый папа готовы был ей предоставить в обмен на…

- Короче, Сидорова, прикинь, он нашел мне жениха! Какого-то там Ванечку из приличной семьи, все дела, мама – пианистка, папа – космонавт, и хочет, чтобы завтра мы все отобедали в непринужденной семейной обстановке! С Ванечкой, его мамой и папой, который как раз по такому случаю из космоса прилетит, наверное!

- То есть, накрылась наша вечеринка, - вздыхаю я.

- То есть, да – горько пыхтит в трубку Полякова, - я, конечно, постараюсь вырваться пораньше, но ты же понимаешь, бабла вообще нет.

- Да понимаю. Ну, удачи тебе, Полякова, в покорении космоса, - говорю я не без ехидства.

- Да иди ты, - рыдает Катька и бросает трубку.


***
14 февраля я решила забаррикадироваться дома. Никаких цветов и романтических песен, никаких милых и уютных фильмов про любовь, щас вообще поставлю себе Тарковского и испорчу настроение на неделю вперед.

И вот сижу я уныло, в телевизоре что-то крайне умное показывают и тут звонит телефон.

- Алё, Сидорова, - орет Полякова, - ты мне друг?

Наученная долгим опытом общения с Катькой, я предусмотрительно отвечаю:

- Ты-то мне друг, но истина дороже. Что случилось?

- Короче, Сидорова, ты должна меня выручить, - захлебывается Полякова.

Оказывается, ее папа выдал Поляковой денег и благословил на обед с космонавтами и женихом. Обед должен был состояться в маленьком ресторанчике недалеко от нас, но тут – о счастье! – поляковский папа предупредил Катьку, что сам пойти не сможет. Так что она окажется там одна против Ванечки и его приличной семьи.

- Ну ты же понимаешь, Сидорова, - льстиво хныкала Полякова, - у тебя бабушка – театральный работник, а лицо – как у Анжелины Джоли, когда она слушает доклад в ООН про уровень грамотности в странах третьего мира. Ну, что тебе стоит подменить меня на пару часиков? Покушаешь вкусно, а я тебе заплачу еще. Тысяча рублей, все по-честному, только спаси меня от этого сватовства.

- Да ты чего, Полякова, ты мозг в ломбард снесла? – ору на нее я. – Они же сразу поймут, что это не ты…

- Да они меня в глаза ни разу не видели, да и папу моего тоже через каких-то знакомых знают. Чего проще-то – пообедаешь с ними, а я отцу потом скажу, что не понравился мне этот Ваня, прочитаю ему монолог Джульетты, взову к его отцовским чувствам и всё – дело в шляпе. Давай, Сидорова, соглашайся, ты же мне подруга или кто? А вечером мы с тобой накоктейлимся и того, «Пиратов» позырим.

- Чур, третью часть, - говорю я ворчливо.

- Да хоть все! – радуется Полякова.

То ли Тарковский на меня так подействовал, то ли желание хоть как-то разнообразить это 14 февраля, но сдалась я быстро. «И правда, чего там сложного? – думала я, вытаскивая на свет божий свое парадное сиреневое платье и высокие сапоги. – Сиди себе, жуй креветок и молчи красиво. Как будто ты вся такая стеснительная. А тысяча рублей мне вот очень, очень не помешает».

***

Войдя в ресторан, я, правда, слегка затрепетала. Хорошо, что в последний момент я все-таки нацепила нитку бабушкиного жемчуга и теперь, по крайней мере, была одета не хуже официанток.

Семейство, на котором Поляков-отец хотел поженить Полякову-дочь, я опознала сразу. Мама ковыряла салат с таким видом, как будто перед ней лежали ноты Шопена, папа сидел с отсутствующим видом, как будто так и не прилетел из космоса, а сын… Нет, ну могло быть и хуже. Например, у него могли быть еще прыщи, и, скажем, заправленный в джинсы свитер, хотя, честно скажу, я бы предпочла свитер тому изысканно пошитому костюму, который висел на нем, как убитая муха на стене – печально и неловко.

На меня они посмотрели даже как-то благосклонно. Я всегда знала – жемчуг добавит неотразимости любой девушке.
- Здравствуйте, - нервно сказала я.

- Здравствуйте, Катя, - нервным хором сказали они.

- Очень приятно, - еще более нервно сказала я.

- Да-да-да, - откликнулись они.

В общем, все шло именно так, как я себе представляла. Они задали мне тысячу дежурных вопросов про то, как я учусь и кем хочу стать, похвалили платье и даже посоветовали попробовать какой-то там салат. В общем, я уже приготовилась высидеть полтора часа в компании салата и рассказов ваниной мамы – она вообще единственная, кто хоть как-то разговаривал. Ваня и папа молчали, причем я подозревала, что папа молчит по привычке, а Ваня – от ужаса.

Но не тут-то было. Отыграв свой салат, мама бодро сказала:

- Ну, а теперь мы вас оставим, правда, Ванечка? – и глазами в сторону Ванечки так морг, типа «будь мужчиной, Иван, вынь взгляд из тарелки!». – Кушайте десертик, общайтесь, деточки, а мы с папой пойдем, правда, папочка?

Судя по ваниному лицу, это был удар ниже пояса. Такого от своих родителей он явно не ожидал, поэтому, когда мы остались наедине с ним и десертом, он явно решил притвориться вишенкой на пироге. Этого я тоже вынести не смогла.
- Послушай-ка, Иван, - сказала я, отложив в сторону кофейную ложечку. – Мы можем прямо сейчас расплатиться по счету и быстро свалить, тебя же никто не заставляет тут со мной сидеть.

- Они ждут снаружи, - вздохнул Ваня. – Ты уже восьмая.

- Восьмая кто? – насторожилась я.

- Ну, девушка, с которой они пытаются меня познакомить.

- А… а сам ты не умеешь знакомиться?

- Понимаешь, - честно сказал Ваня, - у меня нет на это времени. Сначала надо перезнакомиться со всем, что предлагают они.

- Слушай, ну так же нельзя, - искренне возмутилась я. – Скажи им, что тебе надоело такое обращение, что ты мужчина, в конце концов и как-нибудь сам управишься.

- Мама считает, что сам я не справлюсь. Она очень рада, что папина мама тоже так считала и поэтому проследила, чтобы папе досталась мама. Поэтому нам нужно тут посидеть хотя бы еще часа два. Тогда они точно уедут, я знаю, они в гости собирались, а я смогу спокойно поехать домой.

- Это ты здорово придумал, - говорю я. – А мне тут чего два часа делать? Пробовать все меню?

- А хочешь? – оживляется Ваня. – Деньги есть, мне папа карточку свою оставил. Послушай, выручи меня, пожалуйста, если ты сейчас уйдешь – они же заметят!

Но мне как-то не хотелось пробовать даже все десерты мира, пускай даже и за папину золотую карточку. Я немного поколебалась между желанием гордо встать и уйти или протянуть этому слюнтяю руку помощи.

- Предлагаю смыться вместе, - решительно говорю я. – Сейчас заплатим по счету, а уйдем отсюда, ну, как в кино, скажем, через окно в туалете. А затем каждый пойдет по своим делам, и пусть хоть твои родители на месяц залягут тут в почетном карауле.

У Вани даже глаза заблестели, более того – он оживился и стал похожим на человека, а не на одушевленный костюм. Мы расплатились по счету и нырнули в ближайший туалет. Нам повезло – все было как в шпионском боевике – окно и задвижка, которая никак не хотела поддаваться. В общем, пока Ваня придерживал меня за ноги, я пыталась ногтями отковырять непослушную задвижку. В таком положении нас и застал официант. Деликатно кашлянув, он сказал ужасно светским голосом:

- Окно заколочено снаружи. Если желаете, я могу провести вас через черный ход.

Мы, конечно, желали.

***

Вечером мы с Поляковой по полной запаслись попкорном, глинтвейном и Джонни Деппом.

- Смотрим третью часть, - говорю я ей, - ты обещала.

- Все для тебя, - радуется Полякова. – Скажи же, мальчик просто ужас, правда?

- Да ничего, - говорю я, - только маму очень слушает.

- Вообще кошмар, - ужасается Полякова и тут у нее звонит телефон.

- Алё, - говорит она, - Ваня? Какой Ваня? Аааа… Ваня… Телефон у родителей взял? Свидание? – и тут она умолкает и немного меняется в лице. Потом мычит что-то невнятное, прощается и поворачивается ко мне с таким видом, будто ей только что сообщили, что она заразилась чесоткой от своего хомячка.

- Сидорова, - говорит она печально. – Ты перестаралась. Мне только что звонил этот Ваня. Сказал, что еще ни одна девушка не помогала ему так, как ты, и он, кажется, влюбился…