Где: Царицынский парк, затопленный причал.

Когда: 10.07.2010. 16.07

Кто: Фран Вария, Сквало Супербия.

 

Я сижу на шатком деревянном перильце причала, сняв балетки и поминутно одёргивая юбку короткого атласного платьица. Супербия, в лучших традициях своего чУдного (или чуднОго) характера, с рыком пытается поймать заплывающих на мелководье мальков. Естественно, из-за топота по ступеням, ведущим к воде, у него ни четра не выходит.

   -А знаешь, я всегда хотела стать лётчиком. Если будет возможность - пойду на второе высшее. На специальность испытателя. Хоть умру красиво, - смеюсь. Произношу это так обыденно, будто за обеденным столом попросила передать соль.

   -У меня отец был лётчиком, - Сквало разговаривает спиной ко мне, низко присев на последней сухой ступеньке. Его волосы рассыпались и почти касаются концами воды, где-то в золотистой толще запуталась и посверкивает заколка-зажим. В очередной раз он делает выпад рукой и снова промахивается мимо юркой стайки рыбок. Похожи на россыпь дробинок из патрона. Маленькие и быстрые. - Почему ты этого хочешь?

   -А чёрт его знает. Как впервые за штурвал села - так и всё. Ничего больше в жизни так сильно не хотела, - неодобрительно склоняю голову - Сквало полез за перила по скользкой, покрытой илом плитке. - Не ходи, свалишься ещё. Я тебя вылавливать не собираюсь.

   -И всё же - почему? - он не слушается меня. Не потому что не уважает. Мы просто птицы одного полёта - упёртые, твердолобые. И он знает, что я не в обиде.

   -Полёт обманывает своей свободой. Как будто бы ты способен сбежать.

   Он согласно, понимающе кивает головой. И залезает в воду почти по пояс, промочив завёрнутые штаны. Руками держится за столбик, царапаясь и пытаясь выбраться на сушу.

   -Дурак, - произношу я, спрыгнув с перильца и подняв маленький, секундный фонтанчик брызг. Сажусь на собственную обувь, прикуриваю. Супербия плюхается рядом - он удовлетворился игрой с рыбками, эти крошечные, сбившиеся в стайку серебристые пульки ему просто надоели. Он смотрит на мою тлеющую сигарету.

   -Что будет, если прикоснуться сигаретой к коже?

   -Ожог будет, - зачем ему это знать? Это на моих скомканных, неаккуратных руках уместно быть неровным кружочкам сигаретных шрамов. Его руки - другие: они покрыты бледной, лучистой, мягкой кожей, почти такой же тонкой, как пергамент, но матовой, и под ней не видно вен.

   -Больно? - он явно нарывается на мою метку. Слишком заинтересованно смотрит на почти невидимый уголёк, слишком внимательно ловит взглядом опадающий пепел.

   -Саднить будет. Неприятно, - склоняю голову, понимая его мысли. Перед моим лицом появляется бледная аккуратная ладонь.

   -Сделай, - я беру его за руку. Сигарета почти до фильтра сгорела, пепел добрался до серебряного ободочка. Сжимаю ладонь, пережимаю вены на тыльной стороне - ему не будет очень больно. Быстро, чтобы нельзя было сообразить, прикасаюсь раскалённый угольком к мягкой подушечке ладони, там, где в руку вливается аккуратно очерченный большой палец.

   Он даже почти не отдёргивает руку - раздражённо шикнув, смотрит на удивительно ровное покраснение в углу ладони. Мимолётно и очень, очень мягко прикасаюсь к руке губами. Окурок кидаю в пустую пачку из-под сигарет.

   -Теперь всегда буду помнить о тебе, - Супербия смеётся, а между тем его горящая ладонь бродит по поверхности воды на причале. Саднить будет недолго. А вот шрам останется навсегда. Сквало врёт - шрам не нужен ему, чтобы помнить обо мне. Ему нужно знать, что я есть.

   Я держу в руках пакет сока. Вишнёвого. Помню, как это было - я снимаю пакет с полки, и глаза Супербии чуть не вываливаются из глазниц:

   -Как ты узнала?

   -По тебе видно. И я его тоже очень люблю.

   Мы видимся редко, но вишнёвый сок при нас почему-то всегда. Отпиваю сама, протягиваю пакет Сквало. Он берёт его неудобно - рука ещё саднит - и так знакомо, как-то действительно диковато пьёт. Облился, заругался. Я смеюсь - сколько я его знаю, он не меняется. Торопливо машет серой футболкой в надежде её высушить.

   -Сама высохнет. На улице жарко, - показываю куда-то мимо его лица, тыкая пальцем в то место, где должно быть солнце.

   Сквало медленно поднимается по каменным ступенькам причала:

   -Давай пройдёмся? - и он кивает в сторону тенистой аллеи.

   -Пройдёмся.

   Поднимаюсь, одёргиваю юбку, вешаю сумку на плечо. Пройдёмся. Нам ещё много о чём нужно поговорить.

 

   -Я никогда не испытывал проблем с тем, чтобы целовать кого-то. Кто мне нравится, - Сквало всё трёт и теребит свою саднящую обновку на ладони. И регулярно получает от меня по голове - пусть не смеет раздражать и без того пораненную кожу.

   -Я тоже, - склоняю голову, мягко обнимаю своими пальцами его ладонь. - Это нормально. Это просто...

   -...проявление чувств, - будто снял с языка, он говорит одним голосом со мной. Потом замолкает и вдруг выпаливает, будто это давно его глодало. - Знаешь, я отогнал всех от себя. Давно ещё. Не то, чтобы мне не нужны чужие чувства... - он запинается, пытается рукой помочь себе подобрать нужные слова.

   -Просто такое ощущение, будто все эти встречания, свидания, подарки, поцелуи, постельные сцены, вечные признания всё равно идут по одному пути и обязательно - в мусорку. С размаху. И вдребезги, - мрачно выдыхаю струйку дыма, голова сама собой вжимается в плечи. Лицо покрывается коркой усталости, внутри родилось ощущение неуютности.

   -В точку. Просто нет смысла.

   Молча киваю, кладу руку ему на затылок, зарываясь ладонью в собранные волосы. Он ластится к моей руке, едва слышно рыча.

   -Знала бы ты, как давно меня не вычёсывали.

   -Дойдём до ближайшей скамейки - так и быть, вычешу.

   Садимся там, где тень пятнышками лежит повсюду. Супербия послушно наклоняется к моим рукам, пока я расчёсываю его тяжёлую длинную копну. Это на удивление приятно - прикасаться к бликующей золотистой поверхности. Ещё тонко змеятся серебристые полосочки: я знаю, что он пытался покраситься, но вышло плохо, быстро смылось, и вообще затея была почти бесполезной.

   -Такое ощущение, будто тебя с частой периодичностью предают, - выпаливаю неожиданно для самой себя. Нежеланно. - С какой угодно стороны. С той, которой ты больше всего доверяешь. И даже не измена, чёрт бы с ней. Меняется просто человеческое отношение, и всё, всё... замерзает. Стопорится в стадии недоразвитости. А ещё они очень много мнят.

   -И говорят, что гений рождается один на тысячу, на миллион. Только каждый горазд считать этим гением именно себя, - Сквало наклоняет голову вперёд. Я закрепляю в его собранных волосах заколку. - Я не доверяю им. И себя гением не считаю. Прикидываюсь дураком - так жить легче.

   Он встаёт, протягивает мне руку. Нам пора. Но ещё слишком много стоит сказать.

 

   Да, ещё слишком много не сказано, что должно было быть, что я хочу, могу, должна ему сказать. И я очень, очень хочу приблизить его к себе. Наверное, потому что у меня никогда ещё не было такого человека - я не влюблена в него, но как-то по братски, понимающе, туманно люблю. Как-то ускользающе и до боли тепло.

   И, кажется, именно поэтому я не роняю ни слова и молча засыпаю на его плече в метро. Потому что всё, что я хочу ему сказать, он давно уже знает. Потому что это знаю я.