[349x480]
THE DREAMERS..,
И снег. И какие-то переливы сознания по гладкой текстуре твоего шелкового халата. И маленькие человечки убираются в извилинах мозга, выметая тебя из сознания. Красные абрикосовые стружки, что валяются то тут, то там на стеклянной глади журнального столика.
Бог устал нас любить.
А я никогда не устану. Тебя.
Жалкие фонари. Желтым лимоном светят в глаза. Яблоко. Глазное яблоко. Глазное яблоко расширяется. Расширяется сознание. Сознание белесым туманом. Туманом от ментоловых сигарет, что сквозь легкие. Легкие, что расширены до предела, потому что вдыхают, потому что слышат твои запахи. Запахи, что на кончиках пальцев и между лопатками. Между лопатками любимая родинка. Родинка – отмеченный Богом.
Бог устал нас любить.
А все, что мне нужно сейчас: твои ресницы, взмах ветра в них, тонкие губы, крошки, липкие крошки, на нижней и мой язык на ней же.
Французские песни и египетские простыни. Я люблю, когда твоя печаль вытекает из вен и брызгает мне в лицо. Люблю твою злость, которая горит в глазах и скрежет зубов.
Не оставляй меня.
Я с тобой.
Вкусные волосы. Пахнут ландышами. Правда, я никогда не знал, как они пахнут. Ты свеж. Молод. Хочется тискать. До потери сознания. Коротко прижимать к себе – отталкивать. И так по кругу. Люблю дыхание. Щекотит щеки. Языком по бровям.
Яблочные солнечные зайчики всплесками в твоем сознании. Я знаю, что ты видишь темноту, когда вокруг свет, ведь там радужные колокольчики и тысячи ласточек, которые путаются в волосах и мягкие лапки на груди.
Маленькие брошюрки, что валяются по всей квартире. Хочешь чего-то нового. Новой музыки или ощущений? А может, и того, и другого и красивых бабочек между ребрами.
-Билл? Эй! Выныривай давай! – и руки, и всплеск, вдыхаем воздух, выдыхаем воду.
-Ты рано. Я думал, ты поздно, - улыбка сквозь капельки воды на губах и трепетные пальцы в волосах.
-Я тоже думал. Собирайся. Можешь еще пробыть немного под толщей воды, если тебе это надо. Но потом выныривай и бегом. Ждут, - стряхивает с себя руки, брызги и фруктовую воду.
Еще. Вдох бы. Да поглубже, чтобы казалось вот-вот и через уши потечет красная струйка. Красиво было бы. Да. Немного странно. Но, черт возьми, ведь изящно же? Так зато никто не умеет. И остается только желание, помеченное зеленой галочкой: «научиться живописеть», Живописеть. Смешное слово, чтобы можно было шутить, в бликах солнца, когда идете по выхлопному городу, и машины целуются.
Пара поворотов. Ага! Нашел!
Сладкий поцелуй в мочку. Языком по скуле. Пальцами под шероховатую просторную майку и невесомо в самый кончик носа.
-Ты сегодня играешься, - улыбается сквозь глаза, целуя кончиками души.
-Просто солнце. И в воздухе пахнет весной.
-Глупый. Сейчас середина зимы.
-Если быть точным, январь, - щелкаю по подбородку, - Улыбайся. Мне холодно. Хочу согреться, - прижимаюсь, дышу в самую ключицу, буквально дую на нее. Как бы не снесло.
-Дразни. Но не сейчас. Сейчас вкусный кофе и маленькие шоколадки-пробники. Нам скоро в путь. Ты же знаешь, они не любят, когда опаздывают. А я не люблю, когда мы опаздываем и еще пару вещей в мире тоже, - задорный смех дребезжит в чашках с черной водой, которую все называют «кофе». Просто сладкая черная вода, от нее не хочется спать и маленькие зерна.
-Бог устал нас любить, - грустно шепчу и целую под самым подбородком, накручивая на пальцы дредлоки и закрываясь ресницами.
-Ну и пусть. Я люблю тебя, - влажный поцелуй в лоб, - И ты меня, - еще один в родинку под губой, - И Бог полюбит. Ему просто нужно время. Перегруз, - смеется в губы, не касаясь.
-Не люблю, когда ты так играешь со мной. Поцелуй, - выпячиваю губы, жду дыхания, жду сладости. Тепло. Немного сливочное. Как мороженное. Самое простое ванильное мороженное в хрустящем рожке. Но самое вкусное. Детское.
-Ты пьешь мою душу. А стоило бы кофе, - кривит брови, смешно так, как мороженное, то есть, как в детстве.
Улыбаюсь небрежно так. Пусть сам разгадывает.
Пара минут
Вылетаем за порог.
Белые улицы. Хлопья.
Мы странные. Просто мечтаем ночами. Целуем подушки, чтобы запомнить даже ткань.
Играем в лото и деремся из-за последней груши. А потом душимся цветами и тычем сырными палочками.
Пачкаю дреды. Почти всегда. А ты злишься. Затем сам начинаешь крошить в них. Нас считают странными. Мы братья, а получается как-то совсем не так. Мы любим друг друга теплыми простынями и влажными пальцами. Мы ходим в кино, но чаще в театры. Там живые люди. Там звук и свет. И все как один. Все как маленькие. Аплодируют и смеются, или плачут. Мы сами все время играем тусклыми вечерами, когда свечи отбрасывают тени на наши выбеленные лица.
Мы смотрим все-все фильмы, чтобы не упустить моменты, счастья, возможно, немного печали. Любим, когда грустим. Тогда любится сильнее и хочется плакать, сжимая сердце друг друга в холодным тисках. Мы любим, делать вид, что находимся в ссоре. Пишем друг другу гневные письма. Забрасываем почтовый ящик страшилками и сыпем соль в компоты. И миримся. Как-нибудь под вечер, когда готовим кофе и рисуем на стеклах. Мило так.
-Прости. Иногда устаю любить.
-Как Бог?
-Ты богохульствуешь, - кривишься.
Ты веришь и в Моисея, и в Христа, и в крест. Ты ходишь в церковь и ставишь белые воски. Ты любишь запах ладана и икон.
Гуляем. Почти всегда. По разным уголками нашей квартиры. Как будто каждый раз, как новый. Ищем приключений под заборами и места под солнцами. Дышим пылью из-под дивана, и радостный клич, когда находим старый диск.
-ЭЙ! Том! Плыви сюда! – босыми пятками по дереву пола.
-Вау! Этой пластинке тысяча лет!
-Принеси граммофон! Мы мчимся в прошлое!
Нас почти никто не понимает. А оно нам надо? У нас есть мы и наши вкусные поцелуи, когда кусаем губы. Почти в кровь. Почти. Не любим боль. Не любим резкость. У нас плавно. Мы скользко-нежные.
Улыбаемся. Почти всегда.
-Чего улыбаешься?
-А ты?
-Тебе улыбаюсь…
-Смотри наулыбаешься! – и смех.
А иногда нам страшно. Когда думаем, что теряем. Когда сочимся сквозь облако городских проблем и, кажется, что нас заметает.
Не может расставаться. Мы давно решили, что мы сиамские близнецы. Что мы срослись сердцами и кончиками пальцев.
Читаем мысли. Но только друг друга. Иногда днями не общаемся.
Придумываем, что ревнуем. Тогда начинаем рисовать губы на рубашках, подкидывать сладкие валентинки, якобы «от других». Устраиваем истерику и валимся от смеха на жесткие полы. Катаемся и сливаемся друг с другом.
Но один раз я сильно ревновал. Это было по-настоящему. Во мне проснулся зверь. Он скребся-скребся. И я даже думал уйти. Я хотел бросить тебе в лицо. Все. И сбежать, чтоб никогда больше не. Ты тогда схватил меня за запястье. Заглянул в глаза. Вправду. Ты так никогда не заглядывал. Серьезно. Стал похож на папу.
-Не смей никогда думать, что я уйду.
-А я и не думал. Я сам уходил, - гордо так.
-Ты неисправимо тупой.
-Не говори так. Я не тупой. У нас мозг один. И сердце. Забыл?
Зрительный контакт. Вызов. И между нами спертый воздух.
Резкий поцелуй. Кусаемся и стукаемся губами.
-Выбесил.
-Черт.
-Так люблю! Что готов убить!
-Прости. Не буду больше.
С того дня зверя в себе убил. И закопал. И отправил на луну.
А еще люблю нас по утрам. Когда сонные и пахнем снами и кроватью.
Мы нежные. И улыбаемся немного хмуро-криво. Но так красиво. Обнимаемся душами и глядим в одно небо.
-Я.
-Ты.
-Мы.
-Вместе.
-Навсегда?
-Ты этого хочешь?
-Да.
-Тогда бери сердце. Мое.
-Оно у нас одно на двоих. Забыл?
-Тогда пусть хранится у тебя.
-Я иногда буду давать тебе его поносить.
-Держишь меня? За запястья?
-За душу.
-Дарю ее тебе.
-Щедрый.
-Люблю. Просто. Как в первый день.
-У нас всегда первый день. Один большой. Он не заканчивается.
-Как и любовь.
-Наша.
И снег.