Почти каждый день на протяжении нескольких лет она проходила одной и той же дорогой – от порога дома к перекрестку. Там, от перекрестка, ее путь мог быть разным – она могла пойти направо или налево, вверх или вниз. Но до перекрестка надо было дойти.

Пятьсот тридцать девять задумчивых шагов или четыреста восемьдесят семь торопливых.

Каждый раз, направляясь к перекрестку, она была чуточку разной. Иногда она была грустна, и тогда ее глаза отражали мировую скорбь и налетавшие на город тучи. Иногда она злилась, и казалось, что воздух пронизывают миллионы крошечных молний. Однако гораздо чаще девушка улыбалась собственным мыслям, и солнце мягко светилось в ее рыжеватой гриве, а прохожие невольно улыбались ее невесомому полету где-то в полушаге над землей.

Каждый раз, подходя к перекрестку, девушка невольно замедляла шаги, вне зависимости от своего настроения. Потому что рядом с фонарем сидела большая серая кошка.

- Кис-кис, - звала девушка и растерянно встряхивала каштановой головой.

Никакой кошки не было – рядом с фонарем из земли торчал побитый временем старый пень.

Девушка пожимала плечами и шла дальше, вспоминая при этом, что уже не раз принимала запыленный пень за серую кошку, и думала о том, пора бы запомнить, что никаких кошек у перекрестка не бывает, зато есть остатки давным-давно спиленного дерева.

Дереву очень не повезло с самого рождения. Оно выросло слишком близко к дороге, и пролетавшие мимо автомашины часто задевали его ветви. Трава рядом выгорала очень быстро, едва успев проклюнуться по весне, а ближайшие деревья росли в отдалении, и оно могло лишь грустно махать им издали, напоминая о своем существовании.

Однажды к нему подошли люди, что-то обсудили, и потом пронзительно завизжала пила, лишая его ствола. Пропахшая гарью и пылью крона рухнула вниз, и ее увезли.

Дерево долго плакало вслед, понимая, что лишилось возможности даже поприветствовать своих притихших родичей. А потом оно стало учиться мечтать.

Дерево мечтало, что однажды проснется на рассвете, с наслаждением потянется, грациозно выгнув спинку, умоет ясноглазую усатую мордочку мягкой лапкой, и пойдет навстречу новому дню, гордо подняв пушистый хвост.

Хвост обернулся вокруг лапок.

Серая кошка склонила остроухую голову набок, рассматривая пасмурный осенний день.

Где-то под деревьями, которые росли неподалеку, шуршала в опавших листьях мышка. Подумав, что надо бы познакомиться с ней поближе, кошка ухмыльнулась и облизнулась розовым шершавым языком.

Среди множества запахов и звуков просыпающегося мира кошка уловила приближение кого-то знакомого.

Кошка настороженно всмотрелась в идущую к перекрестку девушку. Ей почему-то стало страшно, и захотелось стать невидимой и неброской, как старый пень.

Девушка подошла к перекрестку и, еще не успев повернуть голову, обронила:

- Кис-кис…

И замерла, во все глаза глядя на кошку.

- Ой.

Кошка почувствовала, как от девушки поплыла волна удивительного аромата – испуга, недоумения и восторга. Запах был настолько изумительным, что она невольно мурлыкнула.

- Киса, какая же ты красивая, - девушка наклонилась к кошке, протягивая узкую ладонь, - Киса-киса, у меня ведь даже ничего вкусненького нет с собой.

Кошка принюхалась к ладони и позволила себя погладить. Ей неожиданно захотелось, чтобы эта девушка гладила ее каждый день. И – что она там сказала насчет вкусненького?

Кошка внимательно посмотрела в глаза девушки и решительно замяукала.

Девушка выпрямилась, рассматривая кошку.

- Если что – имей в виду, что меня часто не бывает дома, - предупредила она.

Кошка презрительно фыркнула.

- С другой стороны, ты права, - согласилась девушка, - Должен же кто-то сторожить мой дом, пока меня нет. Пойдем?

Кошка запрыгнула ей на руки, и девушка зацокала каблучками, возвращаясь домой.

- Знаешь, возвращаться – дурная примета, но кошки… Кошки - это к счастью. Так что будем считать, что я сейчас иду к счастью, - тихо объясняла урчащей кошке девушка.

Солнце, выглянувшее из-за туч напоследок перед первым снегом, ласково поцеловало рыжую макушку.

Татьяна Сальникова