Эль открывает глаза.
Тяжесть набухших век.
Эль понимает: она научилась пить.
Рядом лежит незнакомый ей человек.

От него пахнет песней лесных зверей,
Он белокож, таинственнен и небрит.
Эль понимает: ей надо уходить.
И не уходит Эль.

А остается. Готовит ему еду,
Смотрит с улыбкой в смятую вдрызг постель
И вспоминает, как оно там, в аду,
С вытертыми дорогами до костей,
С выкриками от стен.

Он ей читает сказки, играет джаз,
Строит воздушные замки из одеял,
Ночью вжимает запястья ее в матрас.
И засыпает с шепотом ей в плечо
я так люблю тебя.

Ночью ей горячо.

Ночью она встает, залезает в шкаф,
Там среди тысяч вещей в уголке есть шарф,
В шарфе холодный кольт.
Ей холодит ладони до самых пят.
Пальцами гладит черную рукоять
С мыслью: нелепый год.

Эль выдыхает вдох. Крутит барабан.
Было их шесть когда-то, осталось два,
Может, и те заснули.
С темной постели слышится сжатый стон.
Не огорчайся. Это лишь мой патрон,
Это моя лишь пуля.

Где-то у горла витиеватый страх.
Эль мимолетом думает: он был прав.

И закрывает глаза, палец зажав кольцом.
Чтобы успеть увидеть его лицо,

Если случится так.