Угол зрения у меня дважды профессионально скособочен, и ничего с этим уже не поделать. А как, наверное, приятно смотреть человеку в глаза, и видеть в них свет и мысль, а не радужку, зрачок и склеру. Или смотреть человеку на фигуру, и видеть венец творенья, а не прайс-лист и таблицу размеров.

Наверное, деформированные другими профессиями тоже видят мир с искажениями – может, учительница всю жизнь ищет чужие ошибки, милиционер в каждом встречном видит преступника, кондуктор - безбилетника, а военный комиссар – призывника-уклониста. Взгляд на жизнь тянется сквозь узкий профессионально обусловленный коридор.

А мы, медики, в каждом человеке видим его историю болезни.
А мы, торгаши, в каждом человеке видим его историю вообще.

Anamnesis morbi, с одной стороны, и anamnesis vitae - с другой. Истории чаще всего бывают невеселые. Видимо, по этой причине среди писателей так много врачей. И по ней же среди торгашей писателей нет вообще.

…а вот идет по улице - крепенький, боровичок этакий: короткая шея, кожа толстая, качественная – из щёк сапоги можно шить. Гипертония уже есть, инсульт – будет. Нос куперозный, склеры желтят – ох, батенька, а пить-то вам не следует. Вам и есть-то надо с осторожностью - печень, поджелудочная, желчный давно пора убирать. Может, еще и не будет инсульта – кто знает…

…дистрофия, ножки-векторы, оригинальная Биркин – бог ты мой, ну надо же! - и невероятная копна волос, как у Изольды Исханишвили из группы «Лицей». Ага, понятно - это и есть Изольда Исханишвили из группы «Лицей».

…кто носит фирму Адидас, тому любая баба даст. Ягуар. Имбецил.

… ринопластика неудачная –носик такой инородный получился, геометрический. Золото турецкое, в турецком же количестве. Вуитонишко из Старта, просили восемнадцать, взяла за пятнадцать. Кролик рекс изображает шиншиллу. Глаза – огромные, роковые, щитовидные. Замужем, муж погуливает, она не догадывается. Не допускает такой возможности. Истеричка. Ринопластика – не последняя.

…ёбаная дольче-габана - трояк в базарный день. Старое, самоуверенное золото, честный бриллиант в заусеницах, заколка-бабочка. Юбка-ведро, мощный разворот бёдер, тяжелые (возможно, варикозные) икры, нога – тридцать девять. Глаза –огромные, роковые – прекрасные махачкалинские глаза. И возможности она допускает – любые.

…нога - тридцать девять. Халлюс вальгус. Монклер. Халлюс - настоящий, монклер –не то что бы.

…нога - сорок три. Уверен, что сорок пять. Застенчиво лысеет, обнажая псориаз, и оттого немного страдает. В остальном его жизнь удалась. Считает себя плейбоем. На ногах – Grand Gudini, сделано в Китае, 2008 –й год, артикул 21099b. Источает изо рта дурной запах, но об этом не догадывается. Не допускает такой возможности. Пенис, вероятно, крупный. Эрекция, вероятно, вялая, нуждается в медикаментозной стимуляции…

Конечно, эти оценки не беспристрастны: к примеру, гипертоники мне милее гипотоников, шустрый гипертиреоз, на мой вкус, лучше одутловатого гипотиреоза, серые воробьишки в трикотаже мне роднее жар-птиц в кроликовых шиншиллах, а волосы Изольды Исханишвили мне нравятся больше, чем псориаз.

Но нет в моем взгляде высокомерия - есть выработанная за годы привычка калькулировать, анализировать и исследовать рынок. Если народ хочет кроликов, я этих кроликов непременно разведу. Если народ предпочитает Ягуар, то от такого народа я предпочитаю держаться подальше. Если у мужика галитоз и угасание половой функции, я скажу ему, что он благоуханный красавец - и мужик у меня обязательно чего-нибудь купит. А больше мне ничего и не нужно.

.. две обедневшие дворянки – мать и дочь, 65 и 37 - назойливый шлейф старомодных, ветхих, несвеже - пудровых духов, из тех, которые называли «французскими» - в те времена, когда были еще нефранцузские; белогвардейская осанка, невротически сжатые скулы, пыльный паричок, красные китайские боты, малокровие, подагра, зарождающийся паркинсонизм, брюки в люберецкую клетку - совершенно не важно, что из этого набора досталось старшей, а что - младшей – и большое, заплесневелое одиночество - одно на двоих.

Они заходят ко мне - всегда по пятницам; всегда с утра – возможно, в другие дни они заняты молитвами, или реставрацией монархии, или сочинением псалмов; возможно, в субботу они кормят бездомных кошек на площади Сан-Марко, а в пятницу после обеда проповедуют христианство язычникам республики Мари-Эл - но утро пятницы всегда посвящено мне: они разыгрывают для меня этюд.

Они изображают богатых дам: о, нет, это слишком просто; нет, это нам не подойдет – у нас аристократически округлые плечи, а здесь совсем нет ватина; нет, это не статусная вещь; мы носим только дорогую одежду – не вздумайте предлагать нам уценённое; деточка, сними, это слишком вульгарно; деточка, сними, это слишком коротко – а вдруг Игорь увидит твои колени - о, ужас!

Они приказывают мне подать им воды, и держат пластиковые стаканы двумя пальцами, не скрывая брезгливости - возможно, дома слуги подают им воду только в мейсенском фарфоре.

Они украдкой разглядывают ценники, интересуются, когда же, наконец, прибудет из Парижа новая коллекция, изысканно улыбаются – «не в этот раз, к сожалению, не в этот раз» - и уходят, балетно вытягивая красные боты - до следующей пятницы.

Я стараюсь им не мешать.