Я долго сомневалась, постить это или нет, но потом решила, что да. Я должна это сделать хотя бы из уважения к моей бете, Dalgren которая помогала мне, тратила своё время и правила весь этот мой бред. За что ей моё спасибо.
Я написала это внезапно, во время ремонта, просто потому что таким способом я сбрасывала свой негатив и внутреннее напряжение. Так уж получилось, кому-то вязание помогает, а мне моя писанина.
Я оч прошу вас не рассматривать это как нечто серьёзное или как претензию на талант, литературу или "что-там-ещё". Я сама знаю и прекрасно понимаю, что никак уж не Паланик, Толкиен или Пратчетт. Я всего лишь простая домохозяйка. Вот и рассматривайте нижеследующее с этой точки зрения.
Не нравится - не надо читать или комментить. Просто пройдите стороной. Мне и самой, честно говоря, не нравится. И я это говорю не для того чтобы поломаться или набить себе цену. Я просто констатирую факт.
Энивей, хорош трепаться, хотите - можете ниже прочитать "любовную любовь" (как говорит Ник про всякие душесчипательные фильмы сериалы или книги), которую я написала. Но не говорите потом, что я вас не предупреждала!
А, ну и как бэ один нюанс. Я обычно если что-то придумываю, представляю кого-то конкретного. Тогда это был период Гермикрама, так что и представляла я, соответственно, их. То есть, Эмму и Стэна.. короче, запуталась я. Вообще-то, как и сказала мне тогда Соня, мне впору начать писать по ним фик. Может быть... Но только его уже я постить не буду. Харэ позориться.

[500x269]

Дверь от удара резко распахнулась и впечаталась в стену.
Пара, прижимавшаяся друг к другу так крепко, что на вид казалась одним целым, буквально ввалилась внутрь. Он попытался как-то закрыть эту чёртову дверь, при этом сделать это таким образом, чтобы не оторваться от девушки. Обнимая её одной рукой, другой он слепо шарил где-то в пустоте и только с третьей попытки всё же нащупал дверь, и она с грохотом захлопнулась.
Резкий звук словно на мгновение отрезвил их.
Она вздрогнула, немного отстранилась и взглянула ему в глаза.
Она не планировала этого, не ожидала и уж тем более точно не хотела.

***

Она снова уезжала.
Новое место, архитектура, люди, город, мысли, поступки.
Чужая жизнь.
Как раз то, что нужно.
Затеряться в пространстве и времени.
Там, где тебя никто не знает.

Вечером в баре было шумно, многолюдно, и это ей определённо нравилось. Мало, кто с тобой заговорит, мало, кто вообще обратит на тебя внимание. Можно спокойно выпить и расслабиться.
Приятная обстановка, немного хорошего виски, неторопливый и чуть вязкий блюз, уединённое тихое местечко на углу барной стойки...
- Добрый вечер!
Чёрт! – выругалась она про себя.
Потому что точно знала, что означают эти два слова – что бы дальше ни последовало, однозначно её планам на этот вечер насчёт «посидеть тихо и спокойно» пришёл конец.
Медленный поворот головы, и взгляд упирается в мужской торс. "Хм, определённо он высок", - подумала она и скользнула взглядом вверх.
Итак, что мы имеем?
Карие, но не обычного чайного цвета, а почти ушедшие в черноту глаза, чувственные губы, высокие скулы, правильные черты лица, которые немного портил волевой, но несколько тяжеловатый подбородок.
На первый взгляд в нём всё было внушительным - начиная от сильных рук, шеи, бёдер, на которых джинсовая ткань сидела почти впритык, и заканчивая мускулистой грудью, обтянутой рубашкой. Он опирался о барную стойку, и при этом кожа его куртки так сильно натянулась в плечах, что казалось, ещё немного, и она буквально затрещит по швам.
Вывод: определённо хорош, яркий, выделяющийся из толпы, уверенный в себе. Но скорее всего очередной эгоистичный и самовлюблённый ублюдок. При такой внешности наличия тонкой душевной организации обычно не наблюдается.
Она равнодушно отвернулась от него и вернулась к прерванному занятию, а именно - к процессу поглощения своей выпивки.
- Добрый вечер - вновь раздался его голос.
Оказывается он ещё и настырный!
Она секунду помедлила, а потом допила свою порцию одним махом. Не отрывая взгляда от низкого массивного стакана, который всё ещё держала в своей руке, она произнесла:
- Я уже поняла, что мама тебя воспитала вежливым мальчиком и здороваться ты умеешь. Что дальше?

На мгновение он… нет, не смутился, а слегка запнулся, пребывая в лёгком недоумении, словно кинозвезда, которую не узнали или на которую не обратили внимания.
- Я заметил, ты пьёшь виски.
- Весьма глубокомысленное замечание.
- И ты пьёшь его в одиночестве.
Она тяжко вздохнула и устало закатила глаза к потолку, словно ей предстояло в двадцатый раз объяснять одно и то же маленькому ребёнку, который при этом, собственно, не желал её слушать. Потом поискала взглядом бармена, а так как он был в данный момент слишком занят для того чтобы налить ей новую порцию, она наконец повернулась к мужчине:
- Сейчас я тебе расскажу, что произойдёт дальше. Существуют два варианта развития событий.
А. Ты продолжаешь свою игру, и в этом случае я тебе обещаю публичное унижение в качестве расплаты за мой испорченный вечер и потерянное время.
Б. Сейчас я тебе мило улыбаюсь, восхищённо, ну, насколько это вообще возможно в моём случае, смотрю на тебя, наше общение длится ещё 60 секунд, а потом ты уходишь к своим друзьям с высоко поднятой головой и увлекательным рассказом собственного сочинения. Это может быть… ну, скажем, история о том, как я сразу вцепилась в тебя, или о том, какая я ограниченная дура, или что я не твой тип, или какая-то странная... В общем, сам придумай что-нибудь! Мне всё равно.
Конечно, я в курсе, что ты здесь со своими приятелями. Заметила боковым зрением. Ещё бы не заметить – с тех пор как ты подошёл ко мне, они молчаливо застыли в напряжённой позе «сурок в дозоре около норки» и так уставились на нас, что ещё немного, и во мне их взгляды просверлят дыру размером, не совместимым с жизненными показателями.
Потом она придвинулась к нему чуть ближе и доверительно прошептала:
- И позволю себе личное замечание – я бы однозначно выбрала вариант Б.
Он застыл, словно на мгновение его действительно заморозил подобный ледяной приём, явно раздумывая и словно прикидывая что-то в уме, и когда уже положенные 60 секунд почти истекли, произнёс:
- Есть ещё один вариант.
А вот это было уже неожиданно.
- Как насчёт заработать денег?
Она помедлила немного, словно что-то взвешивая, а потом в приглашающем жесте взмахнула рукой:
- Я открыта для предложений!
В его взгляде скользнуло разочарование, но ровно до тех пор, пока она, лучезарно улыбнувшись, не произнесла с пониманием:
- Мужчины никогда не меняются. Ну, и каковы ставки?
Он помолчал пару секунд, а потом склонил голову чуть набок, при этом осмотрев девушку сверху донизу изучающим взглядом.
- Чёрт, ты действительно сообразительная! - с лёгкой усмешкой произнёс он. - Собственно, мои друзья считают, что мне ничего не светит и пари я проиграю. Так как весь твой внешний вид - он окинул взглядом её одежду, состоявшую из ботинок на шуровке, вытертых старых джинсов, растянутой майки и короткой кожаной куртки - говорит о том, что внимание мужчин ты явно привлекать не хочешь, косметики на тебе минимум, да и пьёшь ты не обычное девчачье пойло; то они твёрдо убеждены, что ты лесбиянка.
- Тогда зачем ты ко мне подошёл?
- Лично Я - акцентировал он местоимение - так не думаю.
- Хм, а ТЫ не так уж и глуп, как я сначала подумала.
- Хм, а вот ТЫ именно такая, как я себе и представлял.
Она резко вскинула на него взгляд. Странно, но ей показалось, что в его устах это прозвучало не обидно или высокомерно, а она могла поклясться, что с некоторой долей уважения.
Он на мгновение замер, не отрывая от неё взгляда, а потом, резко сменив тему, произнёс:
- Короче, по 100 баксов с каждого, если ты меня сразу не отошьёшь и я проведу этот вечер с тобой.
- Так как вас пятеро, то путём сложных и долгих математических вычислений я пришла к выводу, что ставка 500 баксов. Ещё условия?
- Если мы уходим из бара вместе, то ставка удваивается.
- Твои друзья хорошо зарабатывают!
- Неплохо.
- Моя доля?
- 40%.
- 60% плюс с тебя бутылка виски. Не забывай, речь идёт о твоём эго.
- Идёт.
- Но имей в виду: виски я люблю самое лучшее, продержусь здесь с тобой не больше часа, потом мы уходим и сразу же разбегаемся. Свою долю я заберу потом.
О, и самое главное. Я надеюсь, ты не ожидаешь, что после этого станешь объектом моих девчачьих грёз и тайных запретных желаний, а твой светлый образ будет сопровождать меня днём и ночью?
- Да уж… - сокрушённо помотав головой, пробурчал он – не девушка, а прямо мечта поэта.
- Я думаю, мы поняли друг друга.
Она глубоко вздохнула, словно перед прыжком в воду, и широко улыбнулась:
- Ладно, тогда заказывай выпивку. Мне предстоит нелёгкий вечер.

***

Когда на следующий день она равнодушно забрала из его руки сложенные купюры и, засунув их в задний карман, уже собралась уходить, он чуть виновато сказал:
- Извини, я совершенно забыл про виски. Знаешь, просто из головы вылетело.
- Забудь. Считай, что мы в расчёте.
Потом он помялся немного и спросил:
- Можно я задам тебе один вопрос?
Она задержалась на секунду и с подозрительным видом уточнила:
- Всего один?
- Один.
- Ладно. Валяй.
- Почему ты выручила меня?
И тут же продолжил, не давая ей ответить:
- Только не говори, что всё дело в деньгах. Это не так. Уж в чём я точно уверен, так это в том, что деньги как таковые тебя не интересуют. Так почему?
Она минуту помолчала, а потом серьёзно ответила:
- Понимаешь, это всё из-за моей болезни.
Он попытался сказать что-то соответствующее ситуации, но только пока она не заговорила снова:
- Да, знаешь ли, временами страдаю острыми приступами врождённого кретинизма. Проявляются они как неконтролируемые мною действия в виде помощи и сочувствия разным беззащитным созданиям: пожилым старушкам, бездомным щенкам, нищим, слабым, обездоленным, униженным, оскорблённым, местным сумасшедшим, юродивым - она выразительно посмотрела на него - и так далее. Нечто типа синдрома Робин Гуда. И самое главное, дорогая леди Мэрион, потом это же выходит мне боком. Сама от своих действий и страдаю.
Прибавляем мой авантюризм, который достаточно редко, но с завидной регулярностью втравливает меня в различные неприятности и… voila!
А вообще - пожав плечами, продолжила она уже более мягко - разве делать что-то нужно обязательно по какой-то причине, с последующими объяснениями, для чего-то? Иногда ты - просто делаешь.
Она повернулась, собираясь уходить, но он не позволил ей это сделать, резко преградив дорогу.
- Знаешь, я тут подумал…
Она скептически посмотрела на него, приподняв брови, и переплела руки на груди, явно насмехаясь. Но это его не смутило.
- Так вот, я подумал и пришёл к выводу, что ты намеренно отталкиваешь людей своей манерой поведения. Ты делаешь это, потому что не хочешь сближаться с кем-либо, не хочешь кому-то верить, так как тебя слишком часто разочаровывали. Большинство принимают твой цинизм и грубость за чистую монету, считая, что ты такая и есть.
Нет, ты действительно саркастична и язвительна, и на язык тебе лучше не попадаться. Но тому причиной твоё тонкое чувство юмора и острый ум, наличие которых отрицать бессмысленно. Я бы сказал, что на самом деле ты скорее чувствительная, эмоциональная, и не побоюсь того слова, милая.
Она посмотрела ему в лицо, долго и пристально, а потом тихо произнесла:
- Закончил психоанализ, доктор Фрейд? Тогда позволь мне сказать тебе кое-что.
Во-первых, здесь никого не интересует, что ты думаешь. Во-вторых, избавься от иллюзии смысла в случайных структурах. Не стоит искать там, где его на самом деле нет. Я просто-напросто развела местных идиотов, то есть твоих друзей, на бабки. Вот и вся философия. В третьих, и, надеюсь, в последних. Поскольку каким-то непостижимым образом ты мне в какой-то степени даже симпатичен, я тебе кое-что посоветую. Уходи. Если у тебя есть хоть немного мозгов и минимальный инстинкт самосохранения, то ты больше ко мне никогда не подойдёшь.
- Высказалась? Теперь моя очередь. Во-первых, позволь мне самому решать, что делать.
- Человеческая самонадеянность не знает границ! Мы всё ещё пребываем в уверенности, что способны сами что-то решать и контролировать – пробормотала она, демонстративно обращаясь к невидимому собеседнику.
- Во-вторых - его лицо приобрело плутоватое выражение – Постой, ты сказала, что я тебе симпатичен?
Она просто опешила от подобной наглости:
- Было сказано «непостижимым образом» и «в какой-то степени»! А вообще-то я тебя посылала. Из врождённой вежливости не стану сейчас уточнять, куда.
- Но слово «симпатичен» всё-таки прозвучало!
- Чёрт! – досадливо дёрнув головой, ругнулась она – Напомни мне отрезать себе язык.
- О, так значит, ты подумала о том, что мы ещё увидимся? – он уверенно и вальяжно посмотрел на неё, а потом игриво подмигнул – Правильно! Ведь я всё ещё должен тебе виски. Потом мы могли бы как-нибудь… ну, не знаю… продегустировать его?!
Она медленно и со свистом, словно во время медитации, втянула в себя воздух, потом, пробормотав про себя «сегодня я не буду никого убивать», резко развернулась и решительно зашагала прочь. Он не рискнул идти за ней сейчас, но задиристо прокричал ей вслед:
- А может, ты и до этого мечтала о нашей встрече? Нашем свидании? Обо мне? Представляла меня голым?
Ответом ему было презрительное молчание и неприличный жест.

***

Она так и не поняла, когда и как это началось.

Может быть тогда, когда совсем недалеко от того злополучного бара она без предупреждения оставила его ночью посреди улицы и попросила не следовать за ней. И отворачиваясь, неожиданно поймала его немного растерянный и какой-то смущённый взгляд, а потом долго спиной чувствовала его и словно своими глазами видела, как он стоит там, один, и смотрит ей вслед…

Или это случилось в тот день, когда он должен был отдать ей выигранные деньги. Тогда он опоздал к назначенному времени, потому что проспал, она была невероятно зла, но обратила внимание на то, как нелепо топорщилась заломленная после сна, непослушная прядь его волос, и что на щеке у него всё ещё оставался след от подушки…

А возможно, это произошло, когда она впервые заметила, как смешно он морщит нос, когда открыто и искренне смеётся.

Может, когда увидела, как он идёт к ней через улицу пружинистой походкой, смешно и немного по-хулигански, и держит в одной руке обещанную бутылку виски, а в другой тюльпан. Она тогда демонстративно бросила перед ним цветок на скамье. А потом вернулась за ним.
Почему-то она не смогла его там оставить…

Или, скорее всего, это было тогда, когда он рассказал ей историю о своём домашнем питомце. Однажды, когда он был ещё мальчишкой, он спас воробья, которого хотела сожрать кошка, и принёс его домой. И она не могла сдержать улыбки, когда он сказал «у этого воробышка было ранено крылышко» так по-детски и мило это звучало.

А может всё произошло в те самые первые секунды, когда он подошёл к ней в баре. Тогда она, скользнув взглядом по барной стойке, на которую он опирался, за короткое мгновение успела заметить какая широкая у него ладонь, как плавно двигаются его пальцы и подумала, что никогда не видела таких красивых мужских рук.

Она не могла сказать, как это началось.
Но она с ошеломляющей чёткостью почувствовала момент, когда осознала реальность случившегося.
Когда он, словно невзначай, легко скользнул пальцами по её запястью, потом спустился ниже, и, осмелев, сжал ладонь. И она не смогла вырвать руку.

***

И вот они, после всех этих перепалок, ругани и споров, плавно и незаметно перетекших в разговоры, встречи и самое настоящее полноценное общение, идут, держась за руки.
Первое настолько интимное прикосновение. Ощущение его кожи, его тепла.
Горячая волна, она как смертельная инфекция распространяется по венам и медленно, но верно доходит до сердца. И оно, словно разрывая все связывающие его аорты и артерии, начинает будто бы жить самостоятельной жизнью. Поднимается куда-то вверх, как воздушный шарик, и бьётся где-то в горле, не давая дышать и трезво мыслить.
А он понимает, что всё-таки смог пробить брешь в этой ледяной стене холода, неприятия и отчуждения, хотя было так невероятно тяжело, что иногда приходилось биться головой, руками, раздирая кожу и костяшки в кровь, ломая пальцы и сдирая ногти.
Но сейчас, когда она сжимает в ответ его ладонь, немного испуганная оттого, что позволяет себе это, он твёрдо знает – оно того стоило. И он опьянён тем хрупким чувством близости, что возникло между ними.

***

Это был тот момент, когда происходящее кажется совершенно нормальным и правильным.
Они молча, не сговариваясь, направились к его дому. Не нужно было ничего говорить. Всё было так, как должно было быть.
Всё шло своим чередом.
Естественный порядок вещей.
Она заметила, что перед его дверью лежал новый коврик с провокационной надписью большими буквами GO AWAY. И она точно знала, что купил он его не ДЛЯ неё, но ИЗ-ЗА неё. В этой мелочи она почувствовала своё влияние на него, его мысли, образ жизни. И это было важнее, чем долгие убедительные разговоры о любви, цветы, подарки и прочая ничего не значащая для неё мишура.
Он достал ключи и попытался открыть дверь одной рукой, потому что отпустить её сейчас его могло бы заставить только… Нет, ничто не могло заставить его это сделать.
Щёлкнул замок, а дальше она не успела опомниться, как он рванул её на себя, за секунду сокращая разделявшее их расстояние, и прижал так крепко, что хрустнули кости и она подумала, что ещё немного и задохнётся. Толкнув плечом дверь, он практически втащил её за порог.

***

Она вздрогнула, когда входная дверь с грохотом захлопнулась, словно давая понять, что пути назад нет и не будет.
Всё закрыто.
Опечатано.
Отсеки изолированы, люки задраены.
Начинаем погружение.
Он медленно оттеснил её к стене, смотря на неё таким взглядом тёмных глаз, что в этот момент он показался ей каким-то потусторонним дьявольским существом, адским демоном, пришедшим по её душу.
И… Боже, как же ей это нравилось!
С осознанием полной власти над ней он медленно, спокойно взял её за тонкие запястья, но когда завёл их за голову, то сжал с такой силой, что ещё чуть-чуть, и ему показалось, что он переломит их как спички.
Наклонившись, он уткнулся губами ей в висок, а второй, свободной рукой по-хозяйски провёл по её телу, обводя все изгибы и, остановившись на бедре, с силой сжал его. Так, что она невольно охнула.
Рядом с ним, так близко, под его широченной ладонью, она казалась игрушечной и невероятно маленькой, беззащитной, как ребёнок. Эта мысль в одночасье смутила его, заставив на мгновение отпрянуть и отпустить.
Она же боязливо подняла руку, расстегнула верхнюю пуговицу его рубашки и, чуть отодвинув ворот в сторону, обнажила шею. Притянула к себе, приподнялась на носочки и неторопливо, словно смакуя и пробуя на вкус, провела языком по его ключице, оставляя влажный след.
Он задохнулся, выгнувшись раненым животным и зарычав от этой ласки.
В мгновение ока он схватил её за горло. Держа мёртвой хваткой питбуля и не давая возможности пошевельнуться, несколько секунд смотрел ей в глаза, а потом впился в губы, сокрушая, сминая, подчиняя. Конечно, это был не идеальный, романтический и нежный первый поцелуй, каким его обычно представляют юные принцессы-феи в розовых платьицах. Но это было всё, на что сейчас он был способен. Пусть потом он пожалеет о своей грубости, но сейчас это именно то, что ему нужно.
Каково же было его удивление, когда в ответ он услышал не протесты и возмущение, а лёгкий смешок и неожиданно почувствовал, как маленькие, но такие острые зубки впиваются в него. Она действительно укусила, позволяя и даже больше того, требуя, отвечать ей тем же.
Мёртвой хваткой вцепившись в волосы, она резко дёрнула его голову в сторону, и стала спускаться ниже, дразня и обводя языком мышцы шеи и.. дьявол, он готов был поклясться что в какое-то мгновенье услышал хищное клацанье зубов около своей яремной вены. Но это вызывало не страх, а скорее сладкую дрожь, предвкушение того, что за этим может последовать.
Яростно и агрессивно они снова набросились друг на друга, словно это был не поцелуй, а борьба не на жизнь, а на смерть. И никто не хотел уступать.
Ни один из них никогда не забудет этот поцелуй: терпкий, солоноватый, с металлическим привкусом крови.
Это было потрясающе. Возбуждающе, первобытно и… совершенно невероятно. Словно они действительно ощутили, как их кровь отчаянно кричит, бьётся в венах, как в связывающих путах, и отдаётся болезненной пульсацией по всему телу, пытаясь освободиться из плена кожи, мышц и плоти, вырваться на волю.
Жар, словно в лихорадке.
Простое, но дикое, жестокое и такое острое желание!
Он приподнял её за бёдра и, поддерживая навесу, понёс куда-то дальше по коридору, не видя, куда он идёт, не разбирая дороги, пока не упёрся в обеденный стол. Тогда он аккуратно положил её на него и со странным, невероятным спокойствием снял с неё обувь, медленно стащил всю одежду, оставив только нижнее бельё. Неторопливо и любовно он погладил тонкую ткань, а потом она почувствовала резкий рывок и услышала, как беспощадно треснуло под его пальцами нежное кружево, и краем глаза заметила, как её разорванные трусики полетели куда-то в небытие.
Она попыталась сомкнуть колени, но он не дал ей этого сделать, ещё сильнее разведя ей ноги. Разложив её полностью обнажённую на столе, он, в то же время совершенно одетый, бесстыдно рассматривал её, при этом не прикасаясь.
В какой-то момент он решил было дотронуться до неё, но потом передумал и, словно боясь обжечься, отдёрнул руку.
В этот момент на него было страшно смотреть. Взгляд был жёстким, тяжёлым, а глаза почернели настолько, что уже невозможно было различить зрачков. Он тяжело дышал, как загнанный, его била дрожь, и, пытаясь унять её, он чуть подался вперёд, нависая над ней, и вцепился в край стола.
Потом прикрыл глаза и через силу, словно под дулом пистолета, выговорил:
- Пожалуй, сейчас я не смогу быть джентльменом. Я думаю, что вряд ли сумею быть нежным. Я не смогу себя контролировать. Боюсь, я просто разорву тебя на части.
Она приподнялась, выглядя немного смущённой, стыдливо закусив губу и потупив взгляд. Протянула руку и, схватив тонкими пальчиками за ткань рубашки, притянула ближе к себе. Потом взглянула на него снизу вверх, открыто и доверчиво, как маленькая девочка, и тихо, но чётко, разделяя практически каждое слово, произнесла ему прямо в лицо:
- Я хочу тебя. И я очень надеюсь, что ты поимеешь меня так, что я почувствую в себе…
Каждый.
Сантиметр.
Твоего.
Члена.
На мгновение он онемел от подобной… дерзости, откровенности, смелости?!
Он всегда боялся показаться грубым, диким, не контролирующим себя, пошлым, быть «грязным животным», как любят говорить многие девушки. Никогда не позволял себе поддаться инстинктам, всегда сдерживался. А скорее всего, да так оно и было, он просто никогда и никого не хотел так, как её.
А сейчас… То, ЧТО она говорила, то, КАК она говорила. Это было таким невероятно, обжигающе горячим.
Это толкало на безрассудства.

Он схватил её в охапку и, грубо забросив на плечо, направился в спальню. Там он швырнул её на постель, не пытаясь сейчас казаться кем-то другим: воспитанным, милым, правильным. Он был уверен в одном – он возьмёт то, что хочет, то, что ему причитается по праву сильного и, по правде говоря, это был первый раз, когда ему действительно было плевать, как это будет выглядеть.
Она, извернувшись как кошка, упала на живот, при этом успев выставить вперёд руки для равновесия. И тут же почувствовала на спине его горячее дыхание и тяжесть, когда он буквально вдавил её в постель. Несколько секунд он просто наслаждался этой властью, ощущением её тела, которое он так беспощадно подмял под себя. Потом он отстранился, но не для того, чтобы освободить её, а чтобы самому освободиться от мешающей одежды. Она услышала, как застучали по полу сорванные пуговицы, как затрещала разрываемая ткань, а потом раздался металлический звук расстёгиваемой пряжки ремня и молнии на брюках.
Он толкнулся в неё одним резким движением. Никакой прелюдии, никаких нежностей и предварительных ласк.
Одно движение.
На миг он замер, словно привыкая, осознавая то, что сейчас случилось. Он преступил грань, преодолел её, вышел на новый этап.
Для мужчины это всегда важно - момент обладания. Осознания того, что теперь с полным правом он может сказать:
- Ты была моей, и теперь я знаю какова ты. Можешь всё отрицать, но ты и сама понимаешь – ты мне принадлежала. Пусть феминистки, борющиеся за полноту гражданских прав и прочая дребедень, призывают к равенству полов и равноправию. Но я-то точно знаю, что в тот момент, когда мой член вошёл в тебя, наша с тобой личная реальность изменилась. Это меняет всё. Между нами. Как меняет выжженное калёным железом тавро.
Хриплый вздох, смятая в кулаке простынь, нетерпеливое движение её тела… она пыталась дать ему знать, что ей определённо не нравится, что он остановился.

И тогда он сделал всё именно так, как она просила.

***

Он проснулся от тихого шороха. Всё ещё запутавшись в паутине сна, наугад, слепо пошарил по кровати. Никого.
Только пустое место, которое даже не хранило тепла её тела.
Это окончательно его разбудило, он резко вскочил, оглядываясь спросонья в попытках найти её, надеясь, что она просто встала раньше него и всего лишь ненадолго вышла в ванную или на кухню, что она всё ещё здесь.
Она действительно была здесь, в комнате. Тихо, безмолвно сидела на самом краю кровати спиной к нему, чуть отклонившись назад, опираясь на руки, в своей неизменной любимой растянутой майке и смотрела, как за окном зарождается новый день.
Рассвет.
Это время никогда не перестанет удивлять её. Каждый раз это происходит по-разному.
Каждый раз.
Она повернулась к нему и, улыбнувшись, произнесла:
- Я не люблю уходить по-английски, это не в моих правилах.
Он счастливо улыбнулся ей в ответ, перебираясь поближе и обнимая за талию:
- Я испугался, что тебя нет.
Она положила руку ему на лоб, кончиками пальцев обвела контуры его лица: брови, глаза, губы, скулы, словно запоминая, а потом снова задумчиво уставилась в окно, взгляд её был прикован к меняющему цвет небу, словно она была не в силах оторваться от открывшегося зрелища. Тем временем она очень нежно и ласково гладила его по голове, перебираясь то на виски, то снова зарываясь пальцами в его короткие тёмные жёсткие волосы. От этих прикосновений веяло такой силой и спокойствием, надёжностью, что он так и задремал, положив голову ей на колени, пока первые лучи солнца не упали ему на лицо и не разбудили окончательно.
Он посмотрел на неё снизу вверх.
Она ответила на его взгляд, несколько секунд всё ещё бережно прикасаясь к его лицу, а потом тихо произнесла:
- Мне нужно идти.
- Что, прямо сейчас? Это обязательно? Что у тебя такого срочного?
Она была спокойна и сосредоточена.
- Я ухожу.
Его лицо посерьёзнело. Он всё ещё не понимал, что происходит, но определённо ситуация начала его беспокоить.
Медленно отведя его руки от себя, она встала с постели, и он заметил, что все её вещи лежали, сложенные рядом в кресле, а она была полностью одета, не считая куртки.
- Я не…
- Я уезжаю из города.
Её слова обрушились на него беспощадной каменной лавиной, погребая под собой.
- Постой. Что-то случилось? Я сделал что-то не так?
Она продолжала собираться, не глядя на него.
- Нет. Дело не в тебе.
Он мотнул головой и резко вскочил с кровати:
- Перестань так говорить! Я не хочу слушать это банальное «дело не в тебе, дело во мне». Не хочу! Ты слышишь? Что я сделал?
- Ничего. Всё было великолепно. Замечательно.
Разозлённый, он выкрикнул:
- Но должна же быть какая-то причина! Должна!
На секунду она будто окаменела, а потом повернулась к нему. На её лице не было ни злости, ни обиды, ни недовольства. Оно не выражало ничего.
Ни тёмного отчаяния, ни замораживающего ледяного презрения, ни душевного тепла или света, которые порождает надежда, ни липкого и вязкого страха, возникающего от неуверенности в происходящем. Их не было.
Ничего не было.
Казалось, невозможно разобрать или почувствовать вообще ни одной живой человеческой эмоции, настолько пустым и холодным было сейчас её лицо.
- Ты хочешь знать причину? Я назову тебе несколько:

Просыпаясь утром, первое, о чём я думаю, это увидимся ли мы сегодня.

Моё сердце замирает и пропускает удар, когда ты вот так смотришь на меня.

Когда я вижу твою улыбку, мне становится больно дышать.

Мне выдирает кишки только мысль о том, что я могу тебя потерять.

Когда я смотрю на тебя, то любуюсь и думаю: это оно, совершенство! Совершенная, идеальная для меня и поэтому иногда просто невыносимая красота… и это настолько сильно… это заполняет меня всю, проникая в каждый нерв.

Близость с тобой даёт такие яростные и сокрушающие эмоции, каких я никогда не испытывала в ЭТОЙ жизни.

Каждый раз я задыхаюсь от нежности, когда ты целуешь мою ладонь.

Я представляю наше совместное будущее.

Я точно знаю, что могла бы быть верной и преданной тебе всю жизнь, как та собака, что ложится к ногам своего хозяина и умирает сразу же вслед за ним.

Я хотела бы состариться с тобой.

С тобой я хочу вот этого «в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас» и поверь, с моей стороны это были бы не просто пустые слова.

Но самая главная причина…
Я чувствую, что ты проник в то место, что когда-то было моим сердцем. Ты вирус, которым я заразилась. Я больна тобой. Но я собираюсь излечиться.

***

Что он мог на это сказать?
Он был совершено растерян.
Но он понимал, что не может позволить ей вот просто так уйти, не может. Потому что…
Это может прозвучать дико, но теперь казалось странным и совершенно неправильным. Быть без неё.
Поэтому нужно что-то сделать. Нужно попытаться.
Иначе она сейчас уйдёт. Навсегда.
Эта мысль хлестнула его разъедающей кислотой, раздирая тупыми ржавыми крючьями нутро, и он в каком-то остервенении бросился к ней и схватил за плечи, вцепившись пальцами с такой силой, что побелели костяшки.
- Нет. Нет. Пожалуйста, прекрати говорить такие ужасные вещи!
То есть… не то, что ты сказала про свои чувства, а то, что про болезнь. Я совершенно не понимаю, что сейчас происходит. Почему ты уходишь, когда нам так хорошо?
Она даже не поморщилась от боли, когда его пальцы так безжалостно сдавили плечи. Глядя ему прямо в глаза, она ответила:
- Потому что из нас двоих сейчас только один способен сохранить трезвый взгляд на ситуацию.
- Что?.. Что ты?… О чём?
Он прижал её к себе, а потом обхватил ладонями лицо и быстро, лихорадочно стал говорить:
- Послушай, мы всё сможем преодолеть. Понимаешь? Всё! Стоит только захотеть.
А я…
Я клянусь, что хочу быть с тобой, хочу, чтобы ты осталась. Хочу, чтобы мы были вместе.
И чтобы вторая зубная щётка не лежала новая в упаковке в шкафчике «на всякий случай», а была твоей. Твоей.
И собаку, мы обязательно заведём большую собаку. Лохматую такую. Рыжую.
И поженимся, мы поженимся в той старой церквушке на окраине. Если хочешь, никого больше не будет, только мы вдвоём. И ты наденешь свою любимую майку.
А потом я переделаю эту спальню под детскую.
И ты попросишь меня быть с тобой во время родов, и я соглашусь, хотя мне будет ужасно страшно, так как на самом деле я боюсь крови. И в самый ответственный момент меня стошнит на врача.
И у нас будет мальчик, хулиганистый такой сорванец, и соседи будут жаловаться нам, что он опять что-то натворил… или девочка, такая же умная, как и ты, она рано научится читать, полюбит музыку и станет учиться игре на виолончели.
Мы будем ездить за покупками, выбирать вместе мебель, и ты будешь ругать меня за кофейные пятна на журнальном столике или за то, что постоянно кладу на него ноги.
Будут воскресные обеды всей семьёй, ты же так хорошо и вкусно готовишь, и обязательно пироги, обязательно!
Вечером мы будем с нетерпением ждать, пока заснут дети, а потом в нашей спальне мы будем заниматься любовью. Очень тихо, стараясь не шуметь. Но когда мы сможем остаться одни, то предадимся совершенно дикому и необузданному сексу с криками, стонами, неприличными словами и сломанной мебелью, как обязательными его составляющими.
У нас будет чудесный дом с садом. И хочешь, я посажу там тюльпаны для тебя?
И мы будем откровенно, бессовестно, бесстыдно, до неприличия счастливы.
И это будет, всё это обязательно будет!
Потому что ты не сможешь повернуть вспять того, что уже случилось. Того, что я лю...
- Нет! – хлёстко крикнула она – Не смей этого говорить! Ты не имеешь на это никакого права!
Она вырвалась, резко сбросив с себя его руки, при этом отступив от него на шаг, тяжело, словно через силу, дыша. Прикрыла глаза, пытаясь успокоиться и восстановить дыхание.
- Сейчас ты сам веришь в то, что говоришь. Думаешь, что твои чувства самые настоящие, сильные, прочные. Думаешь, что так будет всегда.
Но это не так.
Знаешь, что потом обычно происходит?
Нет. Не знаешь.

***

Как это – поддаться этим ярким, таким сильным и красивым чувствам. Быть рядом, вместе, держаться за руки и смотреть на звёзды. Но потом случайность, такая нелепица, и вот ты уже ждёшь ребёнка, говоришь ему, а он… не рад. И вроде свадьба скоро, у тебя белое платье висит в шкафу, а он тебя бросает. И ты принимаешь это страшное решение, идёшь в клинику, как на эшафот, а там эти страшные крючки, и иглы… и тебя рвёт от наркоза, кровь течёт по ногам и плюхается на пол большими чёрными каплями. Теряешь сознание. А потом «простите, мы сделали всё что могли, но у вас не может быть больше детей». И ты проживаешь всю свою жизнь, смотря на чужих. И умираешь в одиночестве.

Кажется, что ты встретила замечательного человека. Объятья, поцелуи, нежные слова. Предложение руки и сердца, свадьба, тихая и такая уютная жизнь. Любимые сыновья. Красивый большой дом. И через 20 лет брака он однажды приходит и говорит, что больше не любит, что встретил другую, что хочет построить с ней новую семью. И ты не понимаешь, как же так, а как же наша, мы, наши мальчики? Ты же ведь любила, всем сердцем… и всё ещё любишь. А потом это здание, оно такое высокое, а ты всегда так боялась высоты… Но на самом деле прыгать не страшно. Совсем не страшно.

Хочется быть счастливой. Так хочется! Он действительно влюблён, смотрит на тебя восхищённо и ухаживает так долго и так настойчиво. А ты уже стольких отвергла в попытках найти «того самого», единственного, что почти уверена – не можешь ошибаться, это должен быть он. И решаешься. Несколько лет чудесной жизни, всё так мило и спокойно, он невероятно галантен и внимателен. И ты думаешь, что это оно самое, счастье. Ты растворяешься в нём, доверяешь, любишь. Пока не узнаёшь, что уже пару лет, как он виртуозно лжёт тебе, пресытившись семейной жизнью и тобой, и меняет местных шлюх как перчатки. И ты сидишь посреди красивой гостиной с антикварной мебелью, редкими скульптурами, старинной живописью на стенах, элитным фарфором в шкафах и понимаешь, что нет на свете ничего беспощаднее того, что большинство называет любовью.

Новая жизнь. Новая попытка. Не хочется верить, что всё всегда вот ТАК. Так не правильно, так не должно быть. Потому что любовь – это то, на чём держится мир. Но когда тебя опять предают, ты понимаешь, что все эти нежные и кроткие желания – обман, западня, в которую ты сама добровольно идёшь.
Боль, отчаяние, безумие. Ты понимаешь, что люди, окружающие тебя, которые успокаивают и говорят тебе, что «есть справедливость на свете, этот подлец ещё своё получит», не правы. Они ошибаются. На свете нет справедливости. И если ты хочешь её добиться, то должна сделать это сама. И ты делаешь.

Но бывает нечто худшее. Когда встречаешь доброго, милого, правильного. Он просто рядом, поддерживает, выслушивает. А тебе настолько тяжело это всё нести. И ты пытаешься, снова пытаешься. И снова семья, дом, дети. Первые годы наполнены эйфорией и иллюзией счастья. И он всегда рядом, всегда старается понять. И это очень ценно, очень.
Многие годы, прожитые душа в душу, наполняют тебя верой в то, что всё-таки это возможно – прожить в любви и согласии всю жизнь. Но в один «прекрасный» день ты узнаёшь, что он такой же, как и все. Короткий роман на стороне. Ничего не значащий для него. Но только не для тебя. Одна ошибка. Она перечёркивает всё. Можно уйти, можно попытаться что-то сделать, но зачем? Зачем? Какой в этом смысл?
И ты делаешь вид, будто ничего не случилось, и всё продолжается – семья, дети, дом. Но ты понимаешь, что тот человек, за которого ты вышла замуж, который когда-то стал тебе так близок, он мёртв. Его больше нет. А ты живёшь с незнакомцем, который носит его личину.
Внешне ваша жизнь выглядит так же, как и прежде. Иногда, время от времени, ты всё ещё пытаешься разглядеть в нём прежние черты. Но это сродни попыткам реанимировать тело, когда все органы уже отказали.
И вот оно, самое страшное – ты сдаёшься. Опускаешь руки. Просто продолжаешь жить. И со временем ты понимаешь, что этот трупный яд живого мертвеца рядом с тобой отравил и тебя. Понимаешь, что гниёшь заживо… но ничего, ничего не хочешь сделать, чтобы это изменить. Потому что тебе не нужно спасение. Тебе нужно только забвение.

Всегда одно и то же. Так было, есть и будет. Что бы ни делал, как бы ни пытался – бесполезно.
Результат один – ты остаёшься с искалеченной душой, раздавленная, выпотрошенная, растерзанная.
Потому что…
Она снова посмотрела не него и её черты смягчились:
- То, что я сейчас чувствую к тебе, оно остаётся во мне неизменным. Ни обстоятельства, ни годы, ни другие люди, ни даже само время не могут этого изменить. Для меня быть с кем-то – это навсегда. Что бы ни было.
Но я понимаю, что ты не можешь хранить это в себе так же, как и я. Никто не может. Такова природа человека.
То, что между нами сейчас – это волшебно, прекрасно, так чудесно. Но всё проходит. Через какое-то время твои чувства остынут. Я даже верю, что ты будешь стараться сохранить то, что между нами. Но у тебя не получится.
И тогда я возненавижу тебя.
Поэтому я прекращаю всё здесь и сейчас.

***

В комнате повисла тишина.
Она вздохнула, потёрла пальцами виски и медленно, тяжело переставляя ноги, словно тащила за собой нечто громоздкое и тяжёлое, побрела к креслу и аккуратно опустилась в него, широко по-мужски расставив ноги, опираясь на локти и наклонив низко голову, будто её мутило.
Так, не двигаясь, просидела несколько минут. Потом словно ожила, и подняв голову, хрипло прошептала:
- Я слишком давно живу, мальчик мой. Слишком…
Я так устала. Проживать всё заново. Каждый раз. Снова и снова.
Столько лет…
Нет страшнее наказанья, чем помнить все эти жизни, что ты прожил, всё, чего ты лишился, всех близких, кого ты потерял, все надежды, трагедии, поступки, действия, бездействия.
Помнить прошлое, всю ложь, все предательства.
Знать, что привязаться к кому-либо ты не сможешь, ибо это слишком непостоянное и сомнительное счастье. Осознавать, что какова бы ни была любовь, даже самая стойкая и безумная, она пройдёт, потому что это всего лишь скоротечное чувство. Понимать, что чтобы ты ни сделал, как бы ты ни старался, ты обречён испытывать только боль и страдание.
И нет никакой надежды, ибо смерть не принесёт заветного покоя.
Она ухмыльнулась:
- Я не знаю, кто проклял меня столь изощрённым способом, но эта сука была очень, очень, очень изобретательна.

***


Какое-то время он не мог ни сказать что-либо, ни сдвинуться с места. Эта исповедь была тяжела и для того, кто говорил, и для того, кто слушал. В её спокойных словах было столько безысходности, отчаяния, столько обречённости, что было действительно, по-настоящему страшно.
Осторожно, как охотник, не желающий спугнуть дичь, не делая резких движений, он приблизился к ней. Потом медленно опустился на колени.
Он боялся прикоснуться к ней, потому что совершенно не мог предположить или предугадать, какую реакцию может сейчас вызвать любое его действие. Так и стоял молчаливо рядом с ней.
Несколько раз он словно порывался что-то сказать, ну тут же сам себя обрывал.
Потом замер, задержав дыхание, и всё-таки решился.
- Сейчас мне трудно говорить. Потому что я боюсь сказать что-то не то и не так. Боюсь, что любые мои слова покажутся тебе глупыми и бессмысленными, или оттолкнут тебя, или сделают ещё больнее. Или что ты неправильно поймёшь меня, что просто не захочешь слушать.. Но я… В одном я уверен точно – больше всего я не хочу, чтобы тебе было больно.
Если бы я только мог, я забрал бы твою боль и взвалил твою ношу себе на плечи. Но я не могу. Я не могу представить того, что ты пережила, не могу понять на самом деле всего, что с тобой случилось. Я осознаю, что это для меня невозможно.
Так много этих «не могу». Я понимаю, слишком много. Но я прошу, просто выслушай меня сейчас. Пожалуйста!
Ему показалось, что он всё же смог немного пробиться к ней, потому что она медленно, но всё же верно подняла на него взгляд, при этом моргнув несколько раз, словно очнувшись от глубокого сна или сбрасывая с себя какое-то наваждение. Пелена безразличия спала с её глаз, и впервые с момента их разговора она посмотрела не него открыто.
Это обнадёживало. Всё же хоть какой-то шанс. Лучше, чем ничего.
- Ответь мне, почему ты так уверена, что знаешь меня и мои чувства? Почему ты считаешь, что мне не больнее чем тебе? Откуда ты знаешь, что я испытываю, что я ощущаю сейчас? Откуда эта уверенность в том, что ты можешь и имеешь право судить обо мне, вообще о людях?
Знаешь ли ты – он прищурил глаза, губы сжались в тонкую линию, кожа на скулах натянулась, чётко очерчивая их и придавая лицу жёсткое выражение,– знаешь ли ты, что вообще весь этот мир, вся эта жизнь весьма болезненна, жестока и несправедлива? Для каждого из нас.
Мы все рождаемся, живём, страдая, и умираем. Такова природа человека и не родился ещё тот, кто смог бы разорвать этот порочный круг. Наше существование наполнено огромным количеством негативных эмоций и, как бы мы ни хотели, но мы все и каждый по отдельности испытываем это. Все без исключения!
Мы полны боли, отчаяния, страха, иногда ужаса и всегда, всегда этих призраков, разъедающих нас – несбыточных надежд. А ещё открою тебе секрет, любой, даже самый успешный и кажущийся абсолютно счастливым человек, знает, каково это. Депрессия, самобичевание, непонимание, сомнения, нерешительность, раздумья, закомплексованность, гнев, печаль, чувство потери, чувство вины. Да, ты наверно удивишься, но мы все способны это испытывать. Просто реальность заставляет нас прятать всё в себе, любые настоящие чувства. Подавлять. Играть роль. Притворяться.
Я понимаю, что тебе больно. Я это понимаю. Но… как же я? Мои чувства? Просто подумай на секунду не о себе, а обо мне. Перед тобой я обнажился, снял маску, сейчас я беззащитен и уязвим.
Ты подумала, что будет со мной, когда ты уйдёшь?
Она мотнула головой, словно в отрицании. Потом снова, снова и снова, как заведённая кукла, которая не может остановиться.
-Нет, нет, нет – шептала она – не надо, не надо. Ты не понимаешь. Я должна это сделать. Так будет лучше. Потом ты поймёшь, что я права. Ты даже поблагодаришь меня за это.
Она опустила взгляд к его шее и, подняв руку, точным, строго выверенным движением стала водить тонким пальцем поперёк горла, пересекая кадык.
- Я делала то, чем нельзя гордиться. Иногда я была почти безумна. Я многого не помню. Но я знаю, что совершала нехорошие поступки, ужасные вещи. Непростительные.
Она снова посмотрела ему в глаза, немного рассеянно.
- Я потерялась. Я давно не вижу дороги. Я сбилась с пути. Я не могу вернуться, больше не могу.
Все эти годы, все эти новые жизни, люди, вся пережитая боль, это сделало меня ужасным человеком. То есть, уже давно нечеловеком. Я не знаю, кто я. Не помню. И давно уже не понимаю, чего ждёт от меня Вселенная, или Бог, или высший разум, или то, что находится там, за краем жизни. Там, куда я никогда не заглядывала. Я не знаю - она пожала плечами - Я ведь никогда по-настоящему не умирала…
Как ты думаешь, они чего-то хотят от меня? Быть может, я должна что-то сделать?
У него перехватило дыхание. Вот он, его шанс.
Твёрдо и решительно он сказал:
- Я не знаю. Честно говоря, я не знаю.
Но мне кажется - это неправильно, когда одно желание, одна мысль завладевает тобой, и ты подчиняешь себя ей, становясь по сути зависимой от неё. Ты уверена, что ничего не можешь изменить и что фатум, определяющий судьбу и управляющий миром, уготовил тебе только предательство, горе и несчастья. Не стану спорить, это возможно. Но не задумывалась ли ты над тем, что в своей полной уверенности в неотвратимости преследующего тебя зла, в этой твоей одержимости отталкивая меня сейчас, ты снова вступаешь в свой порочный круг и своими руками продлеваешь собственные мучения? Ты привыкла так жить, в этом бесконечном внутреннем конфликте и возможно, сама же и провоцируешь его, боясь завершения, боясь того, что может тогда последовать.
Если ты уйдёшь сейчас, ты оставишь меня раздавленным, опустошённым, растерзанным и уничтоженным, сделаешь со мной то же, что делали ранее с тобой. Я стану таким же проклятым, обречённым до конца своих дней переживать эту невыносимую для меня потерю. Ты сама своими руками обречёшь меня. И ты станешь такой же, как и тот, кто сделал это с тобой.
Ты сможешь жить с этим знанием? Идти дальше, понимая и помня, что ты со мной сделала, к чему подтолкнула?
Прими меня как данность, прими «нас» как уже свершённое, и, быть может, ты сможешь что-то изменить.
И перестань сама себя мучить. Прости себя, в конце концов.

Повисла напряжённая тишина. Он ожидал её слов, её действий и ему оставалось только молиться об одном: чтобы всё сработало, чтобы всё получилось.
Она слушала его, не перебивая, но выражение её глаз постепенно и неуклонно менялось. Взгляд стал жёстким и колючим. Задрав подбородок, она посмотрела на него сверху вниз.
- Да что ты – ощерившись и змееподобно шипя, произнесла она - можешь знать? Что ты знаешь обо мне? Кто ты, чтобы судить меня?
Она медленно поднялась, в то время как он так и остался стоять на коленях.
- Тебя не забавляет твоя наивность? Лично меня – да. Разве ты не понимаешь, что значит быть со мной? Ты так и не понял, с кем ты связался. Ты как маленький мальчик, играющий со зверьком. Милым и пушистым, но хищным по своей натуре. Играть можно, но только до поры до времени. Потому что, знаешь ли, когда-нибудь он вырастет и захочет есть. Ты понимаешь, что тогда может случиться с этим глупым ребёнком? – она наклонилась и буквально выплюнула ему в лицо слова – Зверь выпотрошит его маленькую уязвимую тушку.
Он посмотрел на неё снизу-вверх и уверенно произнёс:
- Мне плевать. Ты нужна мне.
Резко и точно она ударила его. Потом ещё раз. Ещё. И ещё.
Она отчаянно била его, захлёбываясь тем, что он вызывал в ней. Он не сопротивлялся, даже не пытался закрыть себя руками от её ожесточённого нападения.
- Ты глупо предполагаешь, что можешь вот так, в один миг изменить меня и моё существование? – холодно и зло кричала она – Ты считаешь, что у меня всё может быть, всё ещё получится? Это ложь, ложь, ложь! Ты думаешь, что мы можем создать что-то вместе? Ты заблуждаешься! Это только иллюзия, которая будет лишь означать наш конец.
Мне нужно быть сильной. Я должна быть сильной. А ты – впечатывая ударом каждое слово, повторяла она – Ты. Делаешь. Меня. Слабой.
Словно в каком-то приступе безумия безжалостно, расчетливо и методично она поднимала руку для удара, снова и снова.

***

Она неожиданно остановилась, часто и глубоко дыша. Так и стояла, еле держась на ногах от нахлынувшего бессилия, покачиваясь из стороны в сторону. Бросив на него взгляд, словно впервые увидев, она заметила, что он стоит на четвереньках, готовый рухнуть в любую секунду, его лицо в кровоподтёках, губа разбита, бровь рассечена, а кровь заливает лицо.
Она наклонилась к нему и схватила за подбородок, заставив поднять лицо вверх, и прошептала, растягивая слова:
- Посмотри на меня сейчас. Посмотри. Это то, что я есть. Это то, что я всегда делаю.
Вот то, чего ты так страстно хочешь.
Разве тебе не больно сейчас, разве тебе не страшно? Разве можно быть рядом с тем, кто может в любой момент погрузиться в пасть безумия или личного ада? С тем, в ком тьма настолько черна, что, кажется, её можно черпать руками? Кто в своём воспалённом и больном воображении всё время вальсирует со своими личными монстрами.
Я давно стала их частью, одной из них.
Разве это не вызывает отвращения?
Неужели нашёлся бы безумец, который по своей собственной, доброй воле пожелал бы меня такую?
Разве кто-либо когда-либо захотел бы быть рядом?
С тем, что я есть?

При всём своём желании он не мог сейчас ничего видеть – кровь из рассечённой брови заливала глаза.
Она резко отпустила его подбородок, от чего голова у него нелепо дёрнулась, как у тряпичной куклы. Тихо передвигаясь по комнате, быстро собрала вещи, а потом он услышал, как она направилась к выходу. Щёлкнул замок открываемой двери. Последний, раздавшийся в комнате громкий звук перед последовавшей давящей, тягучей тишиной.
Он попробовал встать, чтобы догнать её. Пока ещё не ушла далеко. Собственно, он был без понятия, сможет ли вообще сейчас подняться на ноги. И всё пытался вытереть густую, липкую кровь, которая никак не хотела останавливаться.
Сплюнув наполнявшие рот красные сгустки, он хрипло пробормотал:
- Пожалуй, я действительно невменяемый идиот.
Я бы рискнул.
После очередной попытки он всё же смог остановить кровь и оглядеться.
Она не ушла, как он думал. Стояла в дверном проёме к нему спиной, вздрагивая, словно под ударами хлыста. При этом руки вцепились в деревянный косяк с такой силой, что были видны вздувшиеся голубые дорожки вен, и казалось, что дерево вот-вот хрустнет под пальцами и разлетится в щепки.
Решение.
Мгновения, которое определяют всё.

В такие моменты нам кажется, что мысли невероятно хаотичны и совершенно непоследовательны. Лихорадочно мечутся как безумные между возможными вариантами, от одного к другому, пытаясь всё учесть, всё охватить, чтобы обезопасить себя. Мы так хотим влезть в шкуру пророка, думая, что тогда сможем предвидеть последующие события, предсказать результат. Но в действительности… мы не можем. И это вызывает в нас панику и чувство беспомощности.
Неуверенность в себе. Сомнения в выборе. Страх ошибки.
Мы так боимся принять неправильное решение. Отчаянно пытаемся найти и уцепиться за что-то, что направит нас, поможет сделать тот самый, верный выбор.
Но в действительности всё это всего лишь обман, иллюзия, фикция. Жалкие и нелепые потуги перед грандиознейшей шуткой величайших мистификаторов, истинную роль которых в наших жизнях так никто никогда и не узнает. С начала времён люди называют их «свободной волей» и «судьбой», и главенство одной над другой навсегда останется величайшей загадкой для всего человечества в целом и каждого индивидуума в отдельности.
Определяет ли результат наше собственное внутреннее убеждение, или оно нам диктуется?
Как бы то ни было, даже старый как мир ритуал с подбрасыванием монетки на самом деле не имеет никакого смыслового значения. Ибо в тот момент, когда она ещё крутится в воздухе, глубоко внутри себя, на грани подсознания мы помним, но не желаем признаться, что выбор сделан. Решение принято.
Ведь мы-то на самом деле всегда точно знаем, какой стороной мы хотим, чтобы она упала.