[600x400]
- Только не она! - В голос, сипло выкрикнул он, и выплюнул кровавые сопли.
- Она-она, - покивал печенег и заскреб с ожесточением заскреб в чернокудрявой промежности. –Ну не только она, не только...- поправился он – она в том числе, а начну я с тебя-я-я зятек! Загребая ступнями песок, он смешно закосолопил-закосолапил - краб не краб, скарабей-не скарабей - направился к Агафону. Смешно то смешно, да только если б кто и видел эту его походку не посмеялся б он , а со страху пил бы всю оставшуюся жизнь горилку балакирями. - Не закусывая ни хрена - пил бы! Вот такова страшность в том мудаке видна была. Мощный, грузный! Идет - переваливаится и мудями своими конячим по ляжкам хлесчет – чах-чах-чах! Гро-о-озный! Подошел, подобрал у костра корягу. Повозился, посопел, развязал иноческий пояс волосяной. И понамотал, понамотал, понакрутил узлов так, что аж кости затрещали . Уф – приладил бедолаге на плечи энто сооружение. На манер колодки или коромысла. Да-а... Да! Стоит, значит, любуется на свою работу. А хули ему, дураку здоровому! Потом подтащил свово пленника к стене, и пристроил его между канями. Надежно, устойчиво. Опять полюбовался – хорошо ли. Голову и так склонил свою шишкатую, и эдак – хор-роша оабота! А как насмотрелся-то - рывком перевернул-то его лицом вниз, Агафошу-то нашего и ротом и носом у песок, у песок - бедняга едва не задохнулся. Как то там вывернув набок голову, кашляет, отплевывается, рычит:
-Ты что делаешь, гад?! Ты чего удумал, сука! Я ж тебе урою, понял, урою, тварь!
- Я так и думал что ты меня не любишь, зять! – Нахмурился, посуровел печенежина - поплевал на ладони - разорвал на послушнике одёжу. Сперва рясу, - др-р-р! После дарённые гетманом шаровары др-р-р-р - тоже в лоскуты. – Добро пожаловать в нашу дружную семью, зятек! Что? Сопротивлялся ли? Ну ясен-красен - не потакал, но какое уж тут сопротивление - в колодке, мордой в песок! Эх... – Бедолага чувтвов поново и лишился - может и от боли, - этот бугай ведь с ним не церемонился, а може и от горя. – Я лично думаю что от горя и тоски.
Ага. Ну сколько ни то пробыл Агафоша наш в отключке - однако ж вскоре очнулся. Открыл глаза, а печенег уже с Дусей возится, позабыл уже про зятя – с рОдной дочкой тешится, содома! Султанчик у него на темечке покачивается, а на спине разукрашеный серебром ма-а- ахонький, - младенческий должно быть череп, перекатывается - - тук- ту- дук, тук-ту-дук. Дуся совсем как неживая – голова, руки, ноги безжизненно покачиваются, глаза позакатилися и из носика две струйки крови цюрят – то-оненькие. И только иногда редко и глыбоко - так горестно-прегорестно всхлипывает как обиженное дитё. Жива! Жи-ива... Эх ! Слушать страшно- смотреть тошно.
В пройму растерзанной галабии видно Агафону нетронутою загаром подмышка. Утром на рассвете смотреть бы молодому мужу на это подаренное ему судьбой сокровище.. Невыносимо, невыносимо!.. Избегая смотреть на лютующего верзилу - инок, оттолкнувшись спиной от скалы, перевалился на колени и, вспахивая носом песок пополз к валявшейся на песке, у пяток насильника расписной фляге. Кое как добравшись, повозился-повозился - вытащил зубами деревянный чоп и обжигая спиртом расквашенные дёсны, наполнил рот самогоном – наполнил сколько вместилось, аж щеки шарами раздулись. Затем, перекатившись на спину, вцепился в невыносимо жгущую пальцы головешку и развернув её горящий край ко рту и выдохнул огненное облако на печенега. – Вот тебе! Своды пещеры потряс рёв смертельно раненного вепря, - освещая собой, пылающим, мрачный грот, натыкаясь, на стены и камни печенег ввинтился в тот самый ход окуда выполз и канул во мраке. Из толщи породы какое то время ещё доносился его затихающий обиженный вой, но и он скоро затих и стало слышно, как снаружи всё ещё бушует ветер и хлещет дождь. Корчась от боли Агафон, пережёг на углях свой пояс и, бросив на кострище колоду, занялся женщинами. Он перенес на поспешно раскинутый гермачок жену, тещу и свойственницу. Сестры лежали рядом, закрыв глаза.– Очувшись Агафон астал уже заключительный акт драмы, разыгравшийся в пещере с нехорошим названием. – Судя по всему пока Агафон был в обмороке печенег свирепо избивал и насиловал обоих женщин. В печали, не находя слов для молитвы, опустился на колени инок, роняя слёзы на истерзанное, покрытое кровоподтеками тело юной супруги своея, мерцающее во мраке благородным отсветом акациевого мёда. Сколько прошло времени – кто мог сказать?
[580x387]