- О, а что это там на дороге, Боплан?! – гетман прервал утонченного своего собеседника. – Ну ка, дайте теперь волю моему коню, он обернулся к своему спутнику и Ле Вассер, увидев как он в нетерпении кусает губы, поспешил соскочить на землю. – Ружинский хлестнул дриганта и тот, расшвыривая комья глины, понесся к колдобине воловьего шляха, в которой увлеченно копошилась сгорбленная фигура человека.


– Услышав стук копыт он, подобрав полы хламиды, заметался между обрывом Сурского кряжа и ощетинившимися зеленой стеной камышами речной поймы. Несколько раз он бросался карабкаться по обрыву, и всякий раз кубарем скатывался на путь, где его и настиг Ружинский. - Придерживая звероокого дестриа, он стал теснить незнакомца, отрезая его от реки, оглушая разбойничьим свистом и вращая по-степному над головой аркан. Человек с заячьим писком поднырнул жеребцу под пах. Спасаясь от петли, он прижал подбородок к груди и ринулся к воде, пытаясь скрыться в камышах, но Евстафий набросил, на беглеца петлю, и как тот тот ни вжимал голову в плечи, как не вертелся ужом - не высвободился. - Ружинский твердой рукой затянул зашморг и, торжествуя, выволок беглеца из болотины.
- Не бей, не бей – взмолился пленный, но Евстафий только рассмеялся и ударом сапога в лицо свалил его прямо под ноги подбежавшему Боплану.
- Ты только погляди какая птичка прилетела на наши зернышки, - рассупонив саблей хламиду на поверженном пленнике Евстафий с интересом разглядывая цветные татуировки на молочно белых, в синеватых гроздях варикозных расширений, крепких ногах скорохода.- А рожа-то, а рожа – сабельный шрам, а еще и обгорел где-то – как выжил только... Что ж он тут копался на дороге, этот хуй с бугра.
- Бежаль, бежаль, старалься, а бугра упаль и как хуй валялься, - засмеялся довольный, что получилось у него и по украински и в рифму, по своему понял иноязычную идиому француз. – Гетман спешился, подморгнул Ле Вассеру, снова заговорил по французски:
- Вот так никогда не угадаешь – где потеряешь где найдешь, - он явно имел в виду события так неудачно начавшегося и вот теперь как буд-то пошедшего на лад дня.
- Вы ему в висок попали, ваша Светлость – могли и убить.
- А чего он тикал?! – гетман пожал плечами – Не надо было тикать!
- Он судя по всему был очень напуган. Как у него лицо изуродовано однако. -
- Хорошему человеку гетмана бояться не надо. Хорошие люди своих повелителей любят! Знают и любят. А этот - МЕНЯ напугался, я сразу это понял, когда его глаза разглядел. – Узнал он МЕНЯ и испугался. Вот так –то! А от него il pue - и что же это тут у него в сумке? Ну ка - ну ка, - он поднял с земли неожиданно богато украшенную серебром и бисером торбу. – Ага стандартный набор кобявателя - обычная дрянь – сушенные детские пальчики, крылышки летучих мышей, змеиные шкурки, баночка с сушенными тарантулами, и конечно же ослиный член, - он стал вытряхивать он на дорогу содержимое сумаря.
- О, - а это уже интересно – что это по вашему, а, Боплан ?
- Полагаю, Ваша Светлость - это миниатюрная горелка, в качестве топлива для которой используется непревзойденный напиток здешних мест, называемый первачем.
- И что же это горелка на горилке? - Ружинский повертел хитроумную конструкцию из до блеска начищенных медных трубочек.
- Ювелиры таким плавят свои смеси перед отливкой восковок, на которые... - Боплан сделал попытку описать литье как технологический процесс, но Евстафий не стал слушать про изготовление шамотовых отливочных форм - он как раз извлек из сумки то что Ле Вассер назвал восковкой - это был слепок следа, лошадиного копыта с великолепно пропечатанным профилем подковы, в оголовье которой красовался его собственный герб, фамильный герб семьи Ружинских.
- Мать честная - пизда-рогатая, - он, перейдя на украинский, не удержался и выругался по лоцмански, - ты посмотри, Гийом, чего я здесь понарыл, в сумаре евонном. – Евстафий от волнения перешел на ты по отношению к Ле Вассеру, что случалось достаточно редко. Француз, впрочем, не слишком удивился этой находке и междометия на этот раз правильно отделил от смысла сказанного:
- Мало ли вы находили Ваша Светлость всей этой восковой чепухи, в том числе и кукол с собственными чертами - и что же? Живы- здоровы!
- Нет-нет – погодите, шевалье! Тут другое, - гетман волнуясь перескакивал с одного языка на другой. - Вот, - он яростно вытрусил содержание сумки на землю. - Вот смотри - он подобрал еще один слепок лошадиного следа. - Вот - и вот! Полюбуйся! Это же слепки следов моих липпицаней. Это же он, он ... Евстафий несколько раз пнул неподвижного колдуна. - Ах ты зверь-животина, уходил таки гадина моих конячек, - теперь гетман - обращался к колдуну, хотя тот и не слыхал ничего, оглушенный тяжким ударом Евстафия.
- Уходил, уходил, уходил - Ружинский то вскидывал руки к небу, то топтал ногами изъезженную волами дорогу.
- Ваша Светлость, он приходит в себя, - Лэ Вассер показал на зашевелившегося пленника.
- В самом деле? Значит я его все-таки не убил!Что же, мы не с пустыми руками возвращаемся, - что скажете, шевалье?
- Я не склонен верить в силу сельской магии, но он - шевалье Боплан брезгливо покосился на окровавленное лицо злоумышленника, - он без сомнения опасный преступник, заслуживающий строгого наказания, возможно и смерти, если так решит суд. Нам его лучше сразу связать, Ваше Сиятельство - он очень грязный, придя в себя, конечно же начнет отбиваться и того и гляди нас обоих измарает.
- Слышу речи не мальчика но мужа, - хотя признаться меня позабавило то, как вы повязали принципы правосудия и заботу о чистоте вашего камзола. - Подержите ему ноги. - Боплан надев перчатки приподнял и свел, замызганные болотиной ступни, вяло сопротивляющегося мага. Евстафий ловко замотал их веревкой и подвязал свободный ее конец к аргаку, затем вскочил в седло и пригласил Лэ Вассера с шутливой церемонностью:
- Прошу, вас шевалье!
- Ну, право не знаю, - француз с сомнением покосился на пленника - не близкий путь все же.
- Садитесь, садитесь, не раздумывая - Диде довольно сил и нас двоих довести и этого дотащить. - Они явно не поняли друг друга – Боплан беспокоился – выдержит ли пленник- вот так волоком по колдобинам несколько верст до усадьбы, а гетман решил, что француз засомневался в силах его бесподобного дестриа. Но, будучи людьми сообразительными, они тут же и поняли - кто из них и что имел в виду. Оценив курьезность ситуации они рассмеялись и каждый на свой манер - Шевалье как бы по-французски - Хе-ге-ге-э! - А Евстафий по-нашему, по-степному да так, что и не скажешь сразу - татарин ли смеётся, козак. Видно однако было что и не москаль какой: - Ха-ха-ха! А француз опять по-своему - Хе-ге-ге-э! - От чего ж было добрым людям не посмеяться?! Так они и поехали –двое на коне, а один по земле - то лицом вниз, то понимаешь вверх - то вниз, то вверх. Что-то он там мычал негодный, но его слушать никто не стал, - ясное дело! - Гетман песню запел старинную, козацкую - может слыхали?

Хорошо вдвоем на одном коне
Хорошо вдвоем на одной волне

Потом там было «Хорошо вдвоем на одной войне» и что-то там «спина к спине» - я эту песню люблю, но её мало кто знает... Меня сам Ружинский научил словам и как правильно нужно петь это старинную запорожскую песню - там еще наприконце такое :


Два всадника скачут - их тени парят
Над сельской дорогой все звезды горят
Копыта стучат по заснувшей земле
Мужчина и женщина едут во мгле.



но её мало кто знает, потому что она старинная да и я ее, признаться, призабыл – столько лет прошло... Француз эту песню - ясное дело слыхом не слыхивал – он вообще не пел – даже когда пьяный напивался – все равно не пел, думаю у него слуха не было - и в этот раз он заместо пения стихи бормотал заморские ихние новомодные:



О кто бы ты ни был -- тать полночный,
Метатель меченых костей,
Доносчик, лжесвидетель склочный,
Плут, надувающий людей.


В урочный час и в неурочный
Ломись в корчму, бесчинствуй, пей,
Пугай округу бранью сочной,
Пока ты не в руках властей.

Исподнее, обувку, платье
Спускать старайтесь поскорей,
Всё в кабаках на девок тратя,
В картежных схватках не робей


Он и меня научил по-пьяне этим стихам, и я выучил, представьте, на манер ярманского ворона, хотя и смысла каждого слова не понимал ясное дело. Вообще-то под буряковую люди и не на такое способны - «фенОменус шпиритус» - так-то вот! Вы, мой читатель, в этом месте имеете полное право воскикнуть – да полно тебе, братец, что-то ты совсем уж заврался! Ну откуда тебе знать про песню гетманскую и про стихи Боплановские – там ведь кроме них и колдуна никого-то и небыло! - А вот знаю я, знаю да не скажу вам откудова – успокою только – меня на аркане тогда не волокли, роду я не княжеского, а самого, что ни на есть простого и имею родичей за границей. побывали Этого факта от органов ГПУ не скрываю. Хотя и было дело, каюсь - скрывал.

Возвращение хозяина в усадьбу с колдуном на аркане вызвало у дворового люда вполне объяснимое воодушевление - слоняющиеся по яругам кобяватели, держали обитателей припорожных хуторов в страхе и изумлении. Козаки Ружинского отлавливали самых неповоротливых ведьм и ведьмаков, натурально их от лица земли отстраняли, силою непреклонной руки своей козацкой, но были то все какие-то неряшливые бабенки - да дедки, на которых, по совести сказать, жаль веревки и мыла. Так что вешали их, или сжигали, в основном из уважения к закону. Строго говоря - по закону можно было бы топить, но где ты в степи сыщешь воду для законного утопления - в середине лета?

«Закон суров, но он закон» - Евстафий, едва спешившись, назначил тиуном Ивана, как самого горластого из дворовых, велел нанести на берег Суры побольше хворосту и плавника, с тем что как солнце сядет «громада правым судом определит наказание кобявателям». Кроме того велел до мрака вывезти из ухвостья Домачинки оставшуюся конину, наварить конского гуляшу и всех кормить от пуза, а после суда и самогоном поить без ограничения - радости для, по поводу разоблачения гнезда оборотней, и уловления опасного колдуна.
Какая уж тут работа – народ, не взирая на окрики горлопана-тиуна - то толпился вокруг, совершенно измученной, но ставшей еще краше, в своей колдовской наготе ключницы, то припадал к окнам оборотня-тиуна, то из под тишка швырялся навозом в привязанного у конюшен уморителя гетманских лошадей. Раздосадованный тем что сегодня ему никак уж не заселится в хату Петра, Иван орал на всех, как заведенный, но дело не пошло дальше приготовления гуляша из венгерских скакунов – и то считай все Филя-Лох своими руками попеределал – и мяско посек и воды наносил, золото был бы, а не работник, если бы не «филозофия» его эта.
Когда гуляш из липпецаней свирепо забурлил, как и полагается, понабежало умников всяких-разных и Филю оттеснили, а он и тут нашел себе работу стал ходить вдоль конюшни, как буд-то сор с земли подбирает, да в печь подкладывает, для пущего жару, Но это он для виду так делал, а на деле интерес его был в другом - каждый раз проходя мимо характерника, он того в бок незаметно пяткой лягал. Опасался, конечно, что гетман не одобрит такое самоуправство, но колдун был крепко привязан, и он не мог пройти мимо и не лягнуть, - уж такой он был филозоф. И дофилософствовался как обычно: Иван отлучился погрустить в свою коморку, о том, что оборотня так долго не выселяют, - половина народу гуляш мешает - половина к Петру-оборотню в окна заглядывет, - Филя-Лох остался без присмотра и давай колдуна ногами пинать, на фазон как его мужики пинали за его филозофию. Пинал, пинал и уморился - стал, дышит. Тут колдун ему и говорит, - а наклонись ко мне мил человек - я тебе наприконце своей мрачной жизни тайну такову открою, что ты меня век помнить потом будешь. У Фили глаза и разгорелись на эту ево колдовскую тайну, наклонился он к колдуну, а тот усмехнулся и говорит ближе, ближе, конюх - мол, и стены имеют уши. - Филя припал к нему ухом, чтоб тайну никто не узнал кроме него, тут ему колдун ухо и отгрыз. Не жевал не терзал, нет! Как бритвой отхватил ухо конюху - оттяпал и не ходи собака во двор.
[699x525]