Это цитата сообщения
Fergus_R_McLeod Оригинальное сообщениеКОЛЛАПС
Это не рассказ, а воспоминание о самом последнем событии в моей жизни - о моей смерти. Не знаю, почему хочу опубликовать его здесь. Может быть, это просто глас вопиющего в пустыне. Последний глас.
Коллапс.
… и хотя это началось не сегодня, а годы назад, оно пришло слишком неожиданно. Как и должно было быть.
Митос постучал. Ответа не последовало. Он стукнул еще раз и увидел, что дверь открыта. Странно… Он толкнул дверь, что-то звякнуло и покатилось перед ним по ступенькам. Внутри в его ноздри ворвался спертый воздух давно не проветривавшегося и не убиравшегося жилья; помимо прочего ощущался явный запах спиртного. Митос огляделся и едва не упал, споткнувшись. Кругом валялись бутылки, картонки из-под “быстрой” еды. Кое-где можно было увидеть одежду. Посреди этого на диване лежал Дункан МакЛауд. Он был небрит, волосы распущены, на расстегнутой и, бог знает, какой свежести рубашке не хватало нескольких пуговиц. Он лежал с закрытыми глазами, правая рука на спинке дивана сжимала горлышко очередной, початой…
- МакЛауд, что тут происходит?! – так и стоя на пороге, воскликнул Митос. Реакция
была всё так же нулевой, и тогда вошедший шагнул вперед.
- МакЛауд! Твою мать, очнись!
Тот, к кому обращались, не открывая глаз, облизнул губы и неверным языком выдавил:
- Зачем… ты… вернулся?
- Что-о?! Какого дьявола ты тут…
- Зачем ты вернулся? За-чем?
- Дункан, что ты такое говоришь? Ты пьян! Зачем ты пьешь? Что, в конце концов, случилось?
Лежащий медленно поднял веки, поднес бутылку ко рту. Митос резким взмахом руки выбил ее, и она, отлетев, разбилась об угол стены. Горлышко разбило губу МакЛауду. Он вытер пальцем кровь, посмотрел на нее, при этом из его груди вырвался звук похожий на всхлип. Наконец он поднял глаза на Митоса.
- …пью… Это я спрашиваю тебя, зачем ты здесь? А? Что ты тут делаешь? Кто ты
вообще такой? Я тут один! Без тебя. И ничего, видишь, жив. Ты знаешь, какой сегодня день? А мне без разницы! Мне всё равно!! В сё равно, что за день, и сколько их прошло, и сколько их будет!!
- Замолчи, МакЛауд! Остановись!… Я не понимаю… Неужели это всё из-за того, что я
уехал? – он схватил друга за плечи, но тот скинул его руки.
- Уехал? А я-то думал, что Митоса вообще не существовало, так – сон, - следующая
фраза прозвучала глухо, потому что Горец нагнулся куда-то под диван, - А они – были всегда, вечно. Они-то не сон… живые.
Из-под дивана он вытащил ящик, где оказалось еще несколько бутылок дешевого виски. Митос не сдержался и наотмашь ударил Дункана по лицу; затем он поднял ящик и отнес его к ступеням. В спину он услыхал шепот:
- Адам…
Адам – именно под этим именем МакЛауд впервые узнал старейшего из бессмертных. Когда-то он пришел к нему, считая молодым стражем Адамом Пирсоном. Маку нравилось это простое имя. Так он называл Митоса в порыве страсти, гнева или в минуты опасности. Это был призыв к сокровенному.
- Адам…
- Прости, Мак, я должен был.
Теперь была его очередь, как когда-то, приводить друга в чувство. Только вот ситуация, похоже, была куда хуже. Он поднял МакЛауда с дивана и силой втолкнул его в душ, там он снял с него одежду и включил воду. На барже зазвенели собираемые бутылки и другой мусор, потом заработал пылесос. Один раз, проходя с ним по комнате, Митос понял, что в душевой что-то не так. Он подбежал туда – из-за стеклянной двери раздавались рыдания.
- Дункан, открой!… Дункан, выключи воду и открой мне дверь!
До него донеслись обрывки фраз, заглушаемых плачем:
- Нет… Я не могу!… Оставь меня, Адам… Я больше так не могу… Лучше бы ты
оставил всё, как было… Уходи!… Это конец… Я сломался.
Последние слова резанули Митоса, словно были произнесены не МакЛаудом, а взмахом его меча. Митос выбил дверь плечом. Обнаженный мужчина сидел на полу и тело его содрогалось в истерике. Слёз из-за воды не было видно, но он отвернулся от вошедшего Адама.
Митос мыл его, как ребенка. Потом обернул мягким халатом и усадил на более-менее прибранный диван. Налил им обоим кофе. Когда пауза образовалась достаточно долгая, чтобы понять, что истерики больше не будет, он спросил:
- Что с тобой? Рассказывай.
Как в свое время он сам, Дункан МакЛауд глотнул горячего напитка, вздохнул и тихо заговорил:
- В тот день, когда ты не пришел, я понял, что у тебя какие-то дела. Я решил ждать. Ты
не думай, я же не дурак, я знаю тебя и твою способность срываться с места и твое нежелание ничего объяснять. Всё началось само собой, и я не смог себя контролировать. Я не понимал, да и сейчас еще не понимаю, почему это происходит.
Я ждал тебя день, два. Внутри нарастала какая-то нервозность и её не унимали никакие рациональные доводы. Я тренировался, но силы вдруг куда-то пропадали. Я ощущал беспричинные приступы страха. Тогда я решил попробовать медитацию… и я едва вышел из транса. Стоило мне от всего отвлечься, как передо мной начали появляться… мертвецы. Мои мертвецы. Это был третий день твоего отсутствия, когда я купил первую бутылку. Чем больше проходило времени, тем больше я пил. Сначала я пил, чтобы забыться, чтобы они не приходили ко мне, но получалось наоборот – я отключался, и мертвые окружали меня. Тогда я стал пить, чтобы не бояться, чтобы мне было все равно. Я вижу их всех: плохих и хороших, тех, кого я убил, и тех, кого я потерял – всех. Одни смеются надо мной, другие укоряют за собственную смерть… Это больно. И знаешь,… я ведь понял сразу, что это – не они. Еще до того, как Он пришел ко мне сам.
- <…>?! – имя вырвалось у Митоса непроизвольно. Дункан кивнул:
- Он издевается надо мной. Возможно, если бы ты не исчез так внезапно… Ты прости
меня, я ведь, правда, рад тебя видеть. И был рад, когда ты вошел, но… Это всё алкоголь.
- Мак!! – Митос схватил его за руку, - Что же нам делать?
- Я не знаю, - он улыбнулся, - Не знаю. Я устал очень
Они вошли в спальню, где уже три месяца ничего не было тронуто. Дункан сел на край кровати. Митос был растерян, он не понимал, что нужно делать, говорить – всё было похоже на кошмарный бред.
<…> он <…> ничем не мог облегчить страдания любимого. Тот улыбнулся. Странная это была улыбка, обнадеживающая и безнадежная. <…>
<…>, он лег рядом и спросил:
- Ты как? – а в ответ услышал.
- Я устал. Уже поздно. Я бы лег, - и снова улыбнулся.
Митос расстелил постель и заботливо укрыл одеялом МакЛауда. Он хотел выйти и продолжить уборку помещения, но Горец попросил его остаться. В его просьбе звучал страх ребенка, уверенного, что из-под кровати вылезет Бука. Адам остался. Лег рядом. Действительно, уже наступала ночь, а он только сейчас понял это. Была пустота усталости и непонимания: почему? как? Мимоходом он удивился своей отвратительной рациональности – вопрос “за что” отпал как бы сам собой, возник другой – “с какой целью”. А МакЛауд не спал, он даже не расслаблялся. Его спина, повернутая сейчас к Митосу, была напряжена до дрожи. Так прошла ночь, в напряжении и в молчании; однако под утор Дункан всё же уснул, потому что утром…
…Не открывая глаз, – перед ними еще плавали отвратительного вида круги, - он попытался тряхнуть головой и ощутил себя в горизонтальном положении. Попытался его оценить: тело лежит на чем-то гладком и, похоже, круглом, голова опущена вниз, руки – тоже, вдобавок их явно к чему-то привязали, ноги… а вот ноги стоят на полу. Гул в ушах смолк, и он услышал голоса. Дежа вю? Не успел он услышать ту самую, преследующую его фразу, <…>, раздался щелчок пальцев фокусника.
Я помню эти голоса. Я помню этот подвал. Я всё помню. Нет. Не снова. Только не опять! Это не может произойти опять!
И всё же это произошло. В голове эхом отдавался собственный крик. И каждый их них (но этого не было!), прежде чем приступить, заходил вперед и заглядывал в глаза. Заметил ли он, когда их стало больше? Кенвульф… Каллас… Кронос… <…> Что такое?! Конар?!… Дарий?!… Чарли?!… Ричи?!… Я не понимаю! Я – не – понимаю! Почему? За – Что??… Ему было ужасно больно. Лица, оскаленные, злые, обвиняющие метались перед ним. Откуда-то издалека, из-за их голосов послышался смех. Кто это смеется?
Лица вдруг расступились, и из темноты вышла Она. Смех приближался. Она была прекрасна и ангельски чиста. Он облизнул слипшиеся губы и прошептал её имя. Но Она смотрела на него, не любя. Она обвиняла его. Он протянул к ней руку, но Она отстранилась и исчезла. А смех всё приближался. “Посмотри на себя!” – сказал тот, кому принадлежал смех. Он оглядел себя. Теперь он стоял посреди тьмы, обнаженный. Он поднял к лицу руки и увидел, что с них течет кровь, течет, не переставая.
- Боже!
Хохот раздался совсем рядом.
- Кого ты зовешь? Кому ты молишься? Зови меня! Молись мне! Умоляй – Меня!
- Кто ты?
- Ты – знаешь.
Он вышел из темноты, одетый во что-то неопределенное, не стесняющее движений, и улыбнулся тонкими губами.
- Митос?…
Хохот оглушил его, заставил согнуться, опуститься на колени, сжаться в комок. Хохот пронзил его, разорвал на куски. Хохот заглушил его вопль…
- МакЛауд, очнись! МакЛауд!!
Хохот оборвался, тьма расступилась. Но Его лицо не исчезло.
- Мак, это был кошмарный сон. Это был сон.
- Ты! Это был ты, ты! – сил не осталось, Дункан мог лишь хрипеть; он заслонился
рукой.
Митос зарычал от отчаяния, он готов был провалиться сквозь землю. Что можно было придумать ужаснее – только выставить врагом единственного близкого человека.
- Великие боги! Нет, Дункан, нет, это был не я. Это всё <…>. Пойми, это был Он.
Горец задышал спокойнее, но всё еще не отводил ладони от глаз.
- Конечно… ты прав. Это был Он… Но какое это теперь имеет значение?
- Дункан, не надо так говорить. Ты сможешь, - Митос коснулся его запястья.
- А-а!! – МакЛауд дернулся и сжался в позу эмбриона.
- Дункан…
Митос вновь попытался дотронуться до него, но в ответ услышал новый крик.
- Мне больно! Не трогай! Не прикасайся ко мне! О-о!… Боже! – крик перешел в стон,
стон – в хрип.
Митос схватился за голову, он вскочил, метнулся через комнату и в ярости ударил кулаком по стене. Гул разнесся по барже. Он обернулся и увидел умоляющие глаза, МакЛауд вжимал голову в плечи и шептал:
- Не надо… Мне так больно… У меня болит всё тело и… мне… больно даже дышать…
Митос…
- Молчи, Мак!
- Нет… Я… чувствую боль… из всей моей… жизни… Всю… Это – конец…
- Молчи!
- Мит… Адам, - просто, как выдох, - Адам…
Тот не знал, что делать. Ради друга он готов был на всё: убить, даже умереть самому, но сейчас он не мог ничего. Оставалось сидеть рядом и лихорадочно думать, осознавая, что выхода нет. МакЛауд почти не менял положения, каждое движение вызывало адскую боль, которая, в общем, и не прекращалась, распространяясь внутри и снаружи. Боль была не только физической: казалось, на Дункана свалилось всё горе, пережитое давно и недавно, все потери, все обиды – от мельчайших до смертельных, и этот груз стремился раздавить его под своей тяжестью. Адам слышал тихие всхлипы, потому что Мак уже не мог плакать. Показалось, он снова шепчет. Митос наклонился.
- Адам… Помоги мне…
- Как?
- Избавь…, - он прерывисто задышал не в силах продолжить.
Эта просьба могла означать только одно. Сколько раз по вине неведомого порождения зла Дункан МакЛауд просил его об этом. В церкви, где служил Дарий, он кричал, одержимый злом Темной Передачи: “Убей меня, иначе я убью тебя!” В тоннеле под Нью-Йорком он протягивал Митосу свой меч, стоя на коленях перед телом своего ученика. На одной из улиц Парижа, не обращая внимания на людей и несущиеся мимо машины, он кричал: “Сразись со мной, а не хочешь – убирайся! Я найду себе противника!” – когда ему казалось, что потеряно уже всё. И каждый раз Митос говорил одно и то же: “Нет. Ни за что”. И всё вроде бы проходило, а зло отступало. Жизнь шла своим чередом, оставалась память. Кто знал, что это не просто память, что зло так же бессмертно и всегда добивается своего? Что оно способно убить даже Надежду? Но сегодня Митос не сдался и повторил, как урок:
- Нет. Я не сделаю этого.
- Пожалуйста…, - так умоляет изувеченный солдат. Так умоляет жертва инквизиции.
- Нет. Мы найдем выход.
Он посмотрел на часы. Оказалось, что прошло уже пол дня, наступал вечер. Невозможно было всё время сидеть. От ужаса и бесполезности чего бы то ни было разум скатывался к безумию. Адам пошел на кухню. Вернулся оттуда с тарелкой. Он насадил на вилку какой-то кусочек.
- Мак, ты должен поесть. Ты не ел очень давно.
Лежащий очень медленно повернул голову. В глазах стоял укор.
- Я… не… могу. Ты же… видишь.
- Ты должен попытаться.
Но взгляд Горца снова стал слепым.
Баржа огласилась пронзительным звуком, так почудилось от застоявшейся тишины, - кто-то стучал в дверь. Митос поставил тарелку на столик у кровати и пошел открывать.
Она оказалась прямо перед глазами. Очень близко. “Больно, больно, больно. Как больно. Смотреть тоже больно. Вот бы хоть ненадолго боль исчезла. Хотя бы ненадолго. Хоть чуть-чуть. Но как? Вот она. Рядом, только руку протяни. Двинуться больно. Но можно ли сделать больнее боли? Больнее боли… Можно ли сделать больнее боли?” Дункан МакЛауд как можно медленнее приподнялся и протянул руку. “Сейчас. Еще немножко”. Последнее, что он услышал – где-то вдалеке Митос произнес слово “<…>”. Он разорвал себе вилкой горло.
Ничто. Никогда и нигде. Нет боли, нет мыслей, нет чувств. Потому и нельзя запомнить время проведенное там. В Смерти.
Позволить себе постараться предположить, что было дальше, где уже не было Дункана МакЛауда. А возможно, он еще был там и всё видел. Говорят, такое бывает.
Наверное, Митос открыл дверь. Спросил: “<…>? Зачем ты пришел?” А <…> спросил, наверное: “Куда вы оба пропали?” – и, - “Что тут за бардак?” А Митос произнес невпопад: “Я убирал”. И <…> заметил, что он белый, как мел, а Митос рассказал ему всё в общих чертах. <…>, наверняка, сказал, что ничего не знает об <…> и предложил посмотреть в старых книгах. А Митос сказал, что времени нет. Потом они вошли в спальню, и <…> отвернулся, а Адам, наверное, бросился вперёд, закричал и упал на колени…
Продлить нить событий дальше автор не в силах.
Человеку, а тем более, бессмертному, всегда присуща уверенность в себе и в завтрашнем дне. Как бы мы не были сильны и умудрены опытом, мы не будем готовы к боли и слабости, беззащитности и бессилию. Даже шестисотлетний, закаленный боями и невзгодами воин может не выдержать бесконечную боль. Даже он может сломаться.
А я, наверное, - та неумершая надежда на спасение. Надежда на последнего друга.