Ирина Емельянова, дочь Ольги Ивинской, вспоминала о том, как Борис Пастернак страдал от травли, организованной после публикации за границей “Доктора Живаго”.
«Одна сцена, разыгравшаяся вечером в переделкинской конторе, до сих пор не идёт у меня из головы. Режим дня был для Бориса Леонидовича почти ритуалом. И по этому ритуалу полагалось перед сном, часов в девять, звонить из переделкинской конторы в город. Заранее составлялся список обзваниваемых, рядом с именем указывалась цель звонка — устные ответы на письма, распоряжения по поводу романа и т.д. Но он был уже «вне закона», обвиняемым, приговор которому ещё не произнесён, но ожидается с часу на час, и неизвестно ещё, каков он будет. Поэтому эти вечерние звонки стали для Бориса Леонидовича мучением — он боялся услышать грубость, ожидая её даже от так называемых друзей, и, сознавая, что это мучительно для него, — всё-таки звонил.
Помню, мы с мамой проводили его до крыльца конторы, он вошёл в обычно пустовавшее вечером помещение с листком бумаги, на котором были записаны телефоны. Дверь в контору осталась полуоткрытой. Мы ждали его и о чём-то переговаривались, как вдруг услышали громкий плач, почти рыдания. Вбежав в контору, увидели, что Борис Леонидович не может из-за прорвавшихся рыданий продолжать разговор по телефону. Так и не справившись с собой, он положил трубку.
Оказалось, он звонил Лиле Брик, и та, как только услышала его голос, отозвалась так взволнованно и внезапно, как будто всё время ждала его звонка: «Боря, дорогой мой, что же это происходит?»
И понятно, что он, выдерживавший грязные оскорбления, на это встревоженное сочувствие не мог не отозваться слезами».