9 предпоследняя часть


Я подошла к отполированной до блеска стойке, бросила паспорт перед темноволосой моложавой женщиной и хрипло произнесла:
– Я хочу повидаться с Шубиной Дарьей.
– А кем вы ей приходитесь? – подозрительно посмотрела на меня женщина.
Я жестом указала на паспорт. Та раскрыла его.
– Шубина Елена Никитична, – прочитала она вслух. – Вы…
– Я ее сестра, – проговорила я, мысленно благодаря Леру и Леху, за то, что они подделали для меня паспорт. – И хотела бы с ней повидаться.
– Понимаете, сейчас это невозможно… – пролепетала женщина. – Она сейчас отдыхает и…
– Мне очень надо, – с нажимом сказала я. – К тому же мне назначено. У меня к ней передача, – для наглядности я помахала у нее перед носом увесистым пакетом, в котором лежали боксерские перчатки.
– Ну, раз назначено, – пожала женщина плечами, – тогда проходите. Третий этаж, вторая дверь слева. Я предупрежу, что вы пришли.
Она сняла трубку. В ее крошечном мозгу, спрятанном под пышной шевелюрой, не возникло даже мысли, что может быть, я лгу. Тем не менее, мне было это только на руку. И как такие тупые люди могут работать, тем более в психбольницах? Наверное, она заразилась от пациентов тяжелой формой абстрактного тупизма.
Я не стала пользоваться лифтом и зашагала вверх по лестнице, чтобы размять ноги. А волнение все нарастало. Сердце гулко колотилось. Несмотря на то, что все преимущества сейчас были на моей стороне, я боялась.
Самой себя.
Вот и цель достигнута. Я вошла в заветную комнату.
За узеньким щербатым столом сидел молоденький медбрат и что-то увлечено писал в красной метрике. Я кашлянула, давая знать о своем присутствии.
– Гражданка Шубина? – осведомился он, на секунду поднимая глаза от своей писанины. – Проходите, садитесь. Ваша сестра сейчас придет.
Я опустилась на деревянный стул и зажала ладони меж коленей. Руки дрожали, и пальцы заколотились о мою недавно полностью исцеленную коленку. Я закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться.
Дверь открылась. Я опустила голову, стараясь не смотреть на вошедших. Но не сомневалась – это Шубину привели.
– Я вас оставлю, – медбрат поспешно ретировался и уже у дверей произнес: – Если что, я жду снаружи.
Я подняла глаза.
Встретилась взглядом с ней.
И ужаснулась.
Это была не та фанатичная девка, которую я запомнила за те жалких десять минут нашего знакомства. Это был сломленный человек. Абсолютно.
Ее некогда аккуратные кудряшки спутались, под глазами появились сероватые дуги, а губы приняли оттенок сигаретного пепла. Хотя лицо лоснилось от горячего пота, она дрожала. Не то от холода, не то от страха. Что-то я не заметила страха в ее глазах. Так, вялое безразличие.
– А, это ты-ы-ы! – протянула она. Голос тоже изменилось. Его грубость и хрипловатость исчезла. Остался лишь фальцет.
– Узнала? – натужно усмехнулась я.
– Еще бы не узнать, – Шубина глянула на меня, ее, безжизненные до этого глаза сверкнули. – Ведь благодаря тебе я уже невесть сколько времени торчу здесь.
– Нет, только благодаря себе, – сквозь зубы процедила я, чувствуя, как во мне вскипает злость. – Я же не просила лупить меня битой по ногам только потому, что ты не умеешь признавать своих ошибок и поражений.
– Ты ведь пришла отомстить, да? – или мне показалось, или действительно в ее глазах я уловила испуганный огонек.
– Верно, – я сжала зубы, – ты невероятно догадлива.
– Господи, какая же ты дура! – она расхохоталась как безумная. – Даром что блондинка! Ни хрена у тебя не получится. Чтоб ты знала – снаружи дежурит как минимум пара-тройка врачей. Стоит мне заорать, как все сбегутся.
– Хех, помни, кто из нас сумасшедшая и подумай, будут ли они обращать внимания на твои крики. А если я тебя поколочу, мне ничего не стоит сказать, что это все ты сама с собой сотворила. А ты это подтвердишь… через годик-другой, когда сможешь нормально работать челюстью.
Тут произошло то, чего я никак не ожидала. Шубина бухнулась на колени и принялась поливать слезами мои фирменные кроссовки.
– Прости я… я все осознала, я не хотела этого делать, это было временное помешательство…
Струи из ее глаз текли по моим голубым шнуркам. Краска на них оказалась непрочной и вот по башмакам стали расползаться светло-синие кляксы и пятна. Я отпрянула от нее, как от скунса и почувствовала, как заныла коленка. Черт, нужно еще позаниматься, чтобы полностью прийти в форму.
Дверь приоткрылась, и в помещение заглянул медбрат. Шубина мигом вскочила на ноги.
– У вас все в порядке?
– Да, – выдавила я, – сестренка просто очень соскучилась.
– Ну ладно, – дверь закрылась.
Шубина продолжала рыдать и сбивчивыми словами просить прощения. Неужели она думает, что я куплюсь на ее дешевые извинения? Сначала она избивает меня битой, обездвиживая ногу на некоторое время, потом распускает нюни и просит прощения? И я сейчас должна улыбаться и принимать ее извинения, забыв все, что она сделала? Ни за что. Ни за что даже через миллион лет.
Однако отплатить ей той же монетой мне показалось неправильным. Нет, тут нужно другое…
Я пошевелила пальцами и с размаху залепила ей пощечину. Она мигом перестала реветь, лишь всхлипывать начала изредка.
– Хватит унижаться, дрянь. Не собираюсь я тебя бить. Лучше я буду терпеть, зная, что такая падла ходит по свету, чем опущусь до твоего уровня.
Выдав эту, по моему мнению, убийственную тираду, я умолкла, ожидая, ее реакции. Но та тоже молчала.
– И послушай, – продолжила я, – один замечательный человек сказал мне, что тебя жизнь и так наказала, – я скользнула взглядом по накрахмаленной больничной робе, – пропащий ты человек.
Я пнула свой пакет с боксерскими перчатками и внимательно взглянула на нее. Не знаю, может это игра моемо воображения, но мне показалось, что ей сейчас ей в тысячу раз больнее, чем мне было тогда. А я сама почувствовала невероятную легкость и была готова хоть сейчас воспарить к потолку. Но я лишь улыбнулась.
– Счастливо оставаться, – я хлопнула дверью, оставив ее стоять посередине комнаты в ступоре, и совершено одну.
Я шла как в тумане. Когда наконец выскочила из этого ужасного здания, чистый свежий воздух (а если учитывать экологическую обстановку в Москве, то это было преувеличением) помог мне мало-мальски прийти в себя. Волосы топорщились от ветра у меня на макушке и били по лицу, словно говоря «очнись Лена, очнись!».
Я приметила Степнова у палатки со всякой химической дрянью, которую только можно продавать на улице – он нервно курил сигарету. Странно, не знала, что он курит. Впрочем, неважно.
Он заметил меня, сделал последнюю затяжку и, бросив сигарету на землю, придавил ее носком ботинка. Затем почти неуловимым движением брызнул себе в рот какой-то мятной жидкости. Чудак! Не целоваться же я с ним собираюсь…
Я подошла к нему. Нас разделяло каких-то полметра. Я сделала еще шаг. Потом молча двинулась к нему и в мгновение ока сцепила пальцы в замок за его спиной.
– Виктор Михалыч… – сейчас я была ужасно рада, что никогда не пользовалась косметикой, иначе бы по лицу поползли цветные разводы. Слезки катились из обоих глаз, обильно стекая мне за шиворот.
Степнов не растерялся на этот раз и ответил на мое неуклюжее объятие с такой горячностью, что я подумала, что у меня вот-вот треснут ребра. Однако опасного хруста в области торса я не услышала и то хорошо.
– Виктор Михалыч, как вы могли отпустить меня туда? – я испугалась – еще немного и мои слезы придется вытирать шваброй. – Я ее едва не прибила. Вовремя остановилась.
– Дуреха, ты, Кулемина! – ласково просюсюкал он. – Я прекрасно знал, что ты этого не сделаешь! Не такая ты… за что я тебя очень… уважаю, да.
– Да что вы, я не такая святая, как вы думаете, – смутилась я из-за его слов и слишком тесных объятий. – Это не так.
Мы еще поохали и поахали о том, какая я хорошая и пригожая. Мне даже стало немного неловко.
Степнов предложил отметить мою «победу» у него дома за чашкой чая, куском тортика вприкуску и просмотром какого-либо спортивного матча. Я согласилась лишь потому, что мне не хотелось сейчас оставаться одной. Да и никакой победы я за собой не ощущала. Тем не менее.
Не знаю, как у него так получилось, но уже через полчаса я ржала, как ненормальная над его шутками и давилась чаем от бесконечного смеха. Спасибо ему! Я и когда улыбалась то, не помню, а тут…
Когда мы отсмеялись, Степнов начал очень серьезно говорить о том, что благодаря Шубиной я гораздо более приобрела, чем потеряла. Из-за ее нападения моя правая нога на какое-то время лишилась признаков движения, но, как говорится, терпение и труд все перетрут. Я выстояла. И приобрела смирение, кротость и железную волю. Почему-то из его уст все это было больше похоже на правду.
Он бы еще долго расписывал мои достоинства, но зазвонил треклятый мобильник. Я рассеяно поднесла его к уху.
– Алло?
– Кулемина Елена Никитична?
– Да, это я.
– С вашим дедушкой, Кулеминым Петром Никанорычем кое-что произошло.
Я шла как в тумане. Когда наконец выскочила из этого ужасного здания, чистый свежий воздух (а если учитывать экологическую обстановку в Москве, то это было преувеличением) помог мне мало-мальски прийти в себя. Волосы топорщились от ветра у меня на макушке и били по лицу, словно говоря «очнись Лена, очнись!».
Я приметила Степнова у палатки со всякой химической дрянью, которую только можно продавать на улице – он нервно курил сигарету. Странно, не знала, что он курит. Впрочем, неважно.
Он заметил меня, сделал последнюю затяжку и, бросив сигарету на землю, придавил ее носком ботинка. Затем почти неуловимым движением брызнул себе в рот какой-то мятной жидкости. Чудак! Не целоваться же я с ним собираюсь…
Я подошла к нему. Нас разделяло каких-то полметра. Я сделала еще шаг. Потом молча двинулась к нему и в мгновение ока сцепила пальцы в замок за его спиной.
– Виктор Михалыч… – сейчас я была ужасно рада, что никогда не пользовалась косметикой, иначе бы по лицу поползли цветные разводы. Слезки катились из обоих глаз, обильно стекая мне за шиворот.
Степнов не растерялся на этот раз и ответил на мое неуклюжее объятие с такой горячностью, что я подумала, что у меня вот-вот треснут ребра. Однако опасного хруста в области торса я не услышала и то хорошо.
– Виктор Михалыч, как вы могли отпустить меня туда? – я испугалась – еще немного и мои слезы придется вытирать шваброй. – Я ее едва не прибила. Вовремя остановилась.
– Дуреха, ты, Кулемина! – ласково просюсюкал он. – Я прекрасно знал, что ты этого не сделаешь! Не такая ты… за что я тебя очень… уважаю, да.
– Да что вы, я не такая святая, как вы думаете, – смутилась я из-за его слов и слишком тесных объятий. – Это не так.
Мы еще поохали и поахали о том, какая я хорошая и пригожая. Мне даже стало немного неловко.
Степнов предложил отметить мою «победу» у него дома за чашкой чая, куском тортика вприкуску и просмотром какого-либо спортивного матча. Я согласилась лишь потому, что мне не хотелось сейчас оставаться одной. Да и никакой победы я за собой не ощущала. Тем не менее.
Не знаю, как у него так получилось, но уже через полчаса я ржала, как ненормальная над его шутками и давилась чаем от бесконечного смеха. Спасибо ему! Я и когда улыбалась то, не помню, а тут…
Когда мы отсмеялись, Степнов начал очень серьезно говорить о том, что благодаря Шубиной я гораздо более приобрела, чем потеряла. Из-за ее нападения моя правая нога на какое-то время лишилась признаков движения, но, как говорится, терпение и труд все перетрут. Я выстояла. И приобрела смирение, кротость и железную волю. Почему-то из его уст все это было больше похоже на правду.
Он бы еще долго расписывал мои достоинства, но зазвонил треклятый мобильник. Я рассеяно поднесла его к уху.
– Алло?
– Кулемина Елена Никитична?
– Да, это я.
– С вашим дедушкой, Кулеминым Петром Никанорычем кое-что произошло.
Я напряглась.
– Что с ним? – прошептала я, уже подозревая самое худшее.
– Вы не поверите, но… – говорящий со мной выдержал паузу. За эти несколько секунд я буквально извелась.
– Говорите же!
– Он вышел из комы! – торжественно объявил мужчина. – Поразительно! Это в его то возрасте!
– Мой дедуля еще молодым фору даст! – обиделась я за деда, но уже чувствовала, как счастье наполняет меня. – Я… могу его увидеть?
– Возможно, правда Петр Никанорыч еще не очень хорошо себя чувствует, но мне кажется, скоро пойдет на поправку. Так что приезжайте.
– Обязательно. Спасибо вам большое! – прокричала в трубку я и нажала на кнопку отмены звонка.
– Ленка, что там?! – вопил Виктор Михалыч.
– Ой! – выдохнула я, пытаясь собраться с мыслями. – Виктор Михалыч, дед пришел в себя!
– Правда, что ль? Кулемина-а-а-а…
Он развел руки в стороны, намереваясь снова обнять меня. Но я опередила его. Подбежав к нему, своему бравому физруку Степнову, я несколько секунд постояла в нерешительности, пытаясь справиться с мыслями, обуявшими меня, потом привстала на цыпочки и от избытка чувств… поцеловала его в нос. Да-да, тот самый нос, по которому однажды прошлась моя тяжелая рука. И то место, где секунду назад побывали мои губы, горело, я четко видела, как вслед за носом краснеет все его лицо. Почему это? Я же вроде ничего особенного не сделала…
И тут жестокая (или сладостная?) реальность ударила меня обухом по голове. Я в раскаянии зажала рот ладошкой.