Автор: Я (Томас)
Фандом: Trinity Blood.
Жанр: Приключения, юмор, ангст, романтика.
Рейтинг: PG-15
Примечания: AU (Alternative Universe), местами незначительное ООС, сенен-ай? О_о``
Рассказ, начинающийся, как дневник, постепенно переходит в развернутое повествование.
Персонажи: Йон Фортуна, Авель Найтроуд, Каин Найтлорд. Упоминаются Раду, Лилит, Исаак, Дитрих.
Размер: Макси.
Дисклеймер: От прав отказываюсь.
Саммари: Йон и Авель отправляются в Вену, где находится замок ордена Розенкройц.



День первый.
Это было не лучшей идеей – плюнуть с высоты имперского воздушного корабля на свою великую миссию и сбежать. Хотя сейчас мне кажется, что все это было спланировано заранее – иначе бы обстоятельства не сложилось так удачно. Эстер, ты никогда этого не прочитаешь, но прости меня! Мы слишком разные: однажды ты сказала мне, что тебе нравится не граф Мемфиса или посол Империи Истинного Человечества. Тебе нравится Йон Фортуна, и что им я остаюсь несмотря ни на что. Я не согласен с тобой, возможно, причина этому разное воспитание. И я знаю, что если встречусь с тобой снова, после коронации – все закончится. Знаешь, корона – это в первую очередь пропасть, стена, которая отделяет тебя от других. Ты просто не осознаешь этого, а я не хочу тебя терять. Ты, правда, мне нравишься, Эстер.
Хвала твоему милосердию, Августа – если бы на то был прямой указ – я бы не посмел пренебречь этим, лучше умереть на месте!
Однажды мне показалось, что бабушка очень рассчитывала на то, что мы с Эстер поженимся. Поэтому прости и ты меня. Хотя нет, нет мне прощения, только оправдание – я поставил свою цель выше политических интриг, ведь если я добьюсь ее... Не хочу загадывать наперед.
Асран сочла меня слабаком и предателем – я прекрасно понимаю ее.

Но иногда следует на свой страх и риск отойти от правил, переступить черту – иначе будешь не человеком, а комком конского навоза.
Однако не буду растекаться мыслью по древу, тем более, что деревьев тут больше, чем волос на моей голове. Сейчас важно взять себя в руки и найти его.
Я не хотел подслушивать разговор между бабушкой и Августой. Но теперь я знаю, что он идет, чтобы сразиться с Врагом Мира, и не могу остаться в стороне. И нельзя думать о том, что это не мое дело! Я должен помочь, но, вынужден признаться, у меня есть и личные интересы в этом деле. Ведь там, где есть Контра Мунди, есть и его окружение. Но не стоит думать, что мною движет необдуманная месть – есть непростительные вещи. Я намерен заставить заплатить Кукловода за то, что он сделал.
Опять отвлекся. Священник направляется в Вену, и я знаю, что он где-то неподалеку. Точнее, согласно моим расчетам, он должен скоро быть здесь.
Собственно, эти слова я пишу, сидя, укрывшись в тени поросшего мохом камня. Достаточно живописные развалины, тишина и спокойствие. Время все обдумать.

День третий.
Вчера у меня не было возможности делать записи.
Как я и ожидал, он пришел. Обстоятельства изменились – разумеется, я не рассчитывал встретить слабоумного, но меткого полудурка, совершенно очевидно, что этот парень не так прост, как казался, однако перемена, произошедшая с неуклюжим священником, меня поразила.
И, как оказалось, он был совсем не рад, что кто-то хочет помочь ему. Более того, он в оскорбительной для меня форме объявил, что я могу убираться прочь на все четыре стороны. Так впервые в жизни я всерьез поругался с терраном. Если это можно так назвать.
Когда мои угрозы и увещевания не помогли и я уже отчаялся что-либо доказать, разочаровавшись в изначально безнадежной затее – этот идиот упал и вывихнул ногу, подтверждая свою беспомощность. Разумеется, повреждения для такого существа, как он, были пустяковыми, но это не помешало оказать ему помощь, вытащив несчастного из оврага.
И получилось так, что когда он направился дальше, я молча последовал за ним. Упрямец шел целый день и всю ночь, видимо рассчитывая, что я откажусь преследовать его. Я соизволил показать ему всю глубину моего терпения и решительности. Солнце взошло, а я все равно тенью шел за ним, спасаясь от палящих лучей в тени деревьев и под моим светлым плащом, который, правда, к тому моменту был уже не столь белоснежен, как поначалу. Впрочем, настоящего боярина красит не тулуп.
Сейчас вечер, и священник снизошел до привала. Со мной он не разговаривает, да и вообще, такое чувство, что это существо спит на ходу. Сейчас мне кажется, что бурная реакция на мое появление была первым проявлением чувств впервые за долгое время. В конце концов, я не знаю, что подвигло его покинуть Ватикан.
Впрочем, привал – громко сказано. Он просто постелил на землю какую-то немытую тряпку и сел на нее, уставившись перед собой. Мне казалось, в полумраке его глаза слабо мерцали, отчего волосы у меня на голове зашевелились. В голове начал всплывать жуткие воспоминания. Если и буду об этом писать, то точно не сейчас.
Итак, серый волк из сказки про Ивана-Царевича задумчиво смотрел в траву перед своим носом, на котором покоились съехавшие очки, а я, тем временем, решил подать хороший пример, а заодно вспомнить навыки поведения в дикой природе. В детстве мы с Раду часто брали палатку и шли ночевать в лесу, так что опыт у меня, можно сказать, был. Да и на охоту ездил в свое время не раз.
Я развел костер неподалеку и стал устанавливать свою палатку – она маленькая и легкая, при этом весьма компактна, не то, что эти ужасные терранские шалаши! Я вообще хорошо подготовился в дорогу – насколько это было возможно при моих обстоятельствах. Только ужасно хотелось есть. Просто еды — кровяных таблеток — у меня было в избытке. Во избежание неприятных последствий я не нарушаю режим приема капсул.
В общем, спустя отрезок времени, меньше часа я оказался обладателем настоящего лагеря – все как у настоящего путешественника: костер, палатка и сухарик в руке. Совсем мало провианта – я взял всего понемногу из того, что оказалось под рукой.
Священник ничего не ел, и я чувствовал себя неуютно.
Пришлось угостить его пряниками – вроде после этого он немного вышел из того странного состояния — и едва ли не силком тащить к костру. Холодало.
Сейчас я отправляюсь спать в палатку – надеюсь, Найтроуд не сбежит за ночь. Он так и остался сидеть у костра, глядя на искры.

День четвертый.
Проснулся. Холодно. Этот идиот сбежал. Отправляюсь искать – он не мог уйти далеко.
Нашел. Он ушел дальше, чем я думал. Вот она, терранская благодарность за мои пряники! Его счастье, что этот человек – единственная ниточка, что может привести меня к Кукловоду. Я очень, очень зол.

День шестой.
Я не позволю Авелю уйти одному. Видно, что ему несладко в таких условиях. Но если он и дальше будет продолжать упорствовать... Не самый лучший попутчик в моей жизни. Вот путешествовать с Раду было одно удовольствие. До определенного момента... Черт.
Надеюсь, дальше пойдет лучше.

День седьмой.
Порвал плащ. Регенерирую ожоги. Плохо.
Теперь точно уйдет.

День десятый.
Давно не писал. Не очень хорошо, в самом деле, поскольку теперь я сбился со счета, и не могу определить, какой сегодня по счету день – девятый или десятый. К слову, сейчас конец августа, жарко, но по ночам уже начинает подкрадываться прохлада, приятная, как мокрая тряпка на лбу для человека, больного лихорадкой. Мой спутник, естественно не следил за счетом дней. Не удивлюсь, если он не помнит, какой сейчас год! На мой упрек он ответил, что в Ватикане рядом всегда есть патер Трес, который точно знает не только дату, но и время. В общем, после того неприятного происшествия Авель не только не ушел, наоборот, остался. Он все еще не похож на себя. Я имею в виду его обыденный вид, упаси Августа идти рядышком с монстром. Нет, я не из пугливых, просто не люблю, когда меня едят. Авель пытается быть неуклюжим и шутить, но получается у него не так убедительно, как раньше. Он выглядит, словно покрытый корочкой льда, тонкой, но ощутимо-хрустящей. Кстати о еде и хрустящей корочке – из моей сумки исчезла почти вся еда – священник сказал, что виноваты большие рыжие муравьи, и я сам, бросив сумку на их дом. Я не особо знаком с фауной Внешнего Мира, но все же, это немного неубедительно. Но с другой стороны, он какой-никакой, а священник, и я могу здорово проколоться, упрекнув его во лжи. Может, терранские муравьи и правда умеют открывать закрытые контейнеры? Авель предъявил доказательства – заявил, что эти самые насекомые не давали ему спать и топтались по нему, похищая мои запасы – на его сутане остались многочисленные крошки. Я ответил, что нечего жаловаться на походные условия, если спишь под открытым небом – в палатку он лезть отказывается, хоть я и снизошел до милости терпеть под боком этого болвана.
Перечитал написанное выше. Понял про еду. Сейчас пойду убью эту сволочь – он у ручья.
Столкнул священника в холодную воду. Он оказался глубже, чем я думал, но он все-таки выплыл. Оказалось, он раскаялся в краже еды и ловил рыбу к завтраку. Естественно, его падение распугало всю добычу. Я оказался во всем виноват, очень расстроился. Авель сказал, чтобы я не огорчался, а в кармане насквозь мокрой сутаны у него нашлось пара рыбин. Но муки совести не позволили мне притронуться к завтраку, поэтому Найтроуд ел рыбу в одиночестве – я обошелся лишь Живой Водой.
Лес очень красивый, поют птицы, вокруг полно цветов и ягод. Авель ест их. Немытые!! Сказал, что это не страшно.

День одиннадцатый.
Перед сном объелся ягод. Сны снились странные. Не хочу думать об этом, наверное, это были плохие ягоды.
Сегодня много разговаривали. Я рассказывал священнику об Империи, он слушал с интересом, но все мои попытки обратить монолог в диалог закончились провалом – Найтроуд отмалчивался. Потом я дал ему подержать мою саблю, взамен Авель дал потрогать свой крест – тяжелый и колючий. Очевидно, эта вещь много для него значит – с этой штукой он не расстается даже во сне. Странно, но мне показалось, что я видел нечто подобное прежде.
К вечеру стало пасмурно – собирались тучи, поэтому привал мы устроили немного раньше. Авель сказал, что мы двигаемся в хорошем темпе и можем себе это позволить. Он оказался прав – едва я поставил свою палатку, хлынул дождь. Сначала не особо сильно – священник даже успел вскипятить воду в котелке — а затем превратился в настоящий ливень. Как существо в высшей степени разумное, я наблюдал из укрытия, как нечастный безумец под проливным дождем сидит у костра, пытаясь поддерживать гаснущее пламя. Вид при этом у него был серьезный и сосредоточенный, словно на кону стояла судьба мира.
После уговоров, стоящих мне промокших волос, священника удалось затащить в палатку. И тут я не устаю благодарить ремесленников Византии, выпускающим отличные товары – Авель в палатке поместился, несмотря на то, что его тощие ноги, казалось, был вдвое длиннее меня самого. Естественно, все вокруг моментально оказалось заляпано грязью и мокрыми листьями, но сейчас более важным для меня было позаботиться о своем спутнике – раз уж тот пытается вести себя как великовозрастной младенец, придется взять на себя роль няньки. А потом Найтроуд нашел в моей постели серьгу, с потерей которой я уже смирился. Способ, которым он обнаружил пропажу, был, конечно, неприятен для него, но священник сам виноват – нечего так нагло топтаться по моей постели.
Поскольку Авель успел вскипятить «дорожный самовар», как я обозвал его изуродованный временем и тягостями путешествия котелок, у нас был горячий чай. Разумеется, чаем это можно было с большой натяжкой – душистые травы и листья. Ливень и не думал затихать – он барабанил по крыше палатки, но оглушающий шум был в стороне. Палатка была электрифицирована – несколько слабых светодиодов разгоняли темноту – практически, в этом не было необходимости, но все же в свете я чувствовал себя комфортнее. Я до сих пор люблю свет, несмотря на то, что давным-давно променял Солнце на Луну.
Я вспомнил кое-что важное и полез в сумку. Глаза священника стали такими же круглыми, как его нелепые очки, когда я сунул ему в руку пару кусочков сахара. Я могу без этого обойтись, хоть без вкусовых добавок аква вита довольно противная, но ему это принесет больше радости.
Разумеется, я не позволил ему покинуть палатку, несмотря на то, что пришлось делиться единственным одеялом. Под счастливое чавканье в полумраке шепотом в голову полезли неприятные воспоминания – черные крылья и вспарывающие небо молнии. Воспоминания были настолько живыми, что казалось, я так и заснул под этот пугающий, но убаюкивающий шепот, звучащий где-то внутри головы. От Авеля пахло человеком, карамельками и чем-то старым – такой запах, точнее его призрак можно обнаружить в древних склепах или заброшенных домах, но это было скорее приятно, чем нет. От него пахло тайнами и забытыми секретами.

День двенадцатый.
Дождь прекратился, но было все еще пасмурно. Авеля рядом не было – оно и хорошо – терпеть не могу просыпаться с кем-то рядом, когда спросонья ведешь себя глупо, да и выглядишь нелепо. Из этого правила было одно исключение, но на него имелись свои причины.
Земля выглядела умытой и свежей, мокрая трава тянулась к небу, а священник в сутане без накидки, отчего он выглядел еще более тощим, пытался развести костер. Первым делом я отправился купаться в ближайшей луже, точнее, ручье. Ну, купаться – громко сказано, вода там ледяная, но привести себя в порядок все-таки следовало. Я граф, а не чумазый дикарь. После утренних процедур я полез на дерево – там было большое гнездо, в котором были яйца. Глупую птицу я согнал – понятия не имею, как такое готовить, так что пока не припечет, обойдемся без живодерства, а вот омлет – самое то. Хотя мысль о том, чтобы открутить пернатой голову я неожиданно счел привлекательной – воображение подбросило картинку перепачканных кровью перьев. Я поморщился, спрыгнув с дерева – пришло время принять таблетки. Следующую порцию сахара я снова отдал Авелю, а сам постарался скорее зажевать гадкий привкус малиной. Священник снова получил – вздумал подсматривать, что такое я пишу в своем личном дневнике. Позже я пожалел о вспышке раздражения – после половины дня выслушивания сбивчивых извинений и постоянного повторения «Ваша Светлость» мне уже всерьез захотелось поколотить его. Зато он рассказал презанятную историю. Он вообще потрясающе рассказывает – ярко и живо, словно и сам был участником этих басен. Впервые я это заметил, когда он вкратце поведал нам историю о Святой Элиссе и Иблисе – ангеле пустыни. Тогда мне было сильно не до того, ведь...
Прошло уже столько времени, а я все еще не могу забыть. Боюсь, это будет мучить меня, пока я не завершу эту прескверную историю, поставив жирную точку. Я заставлю человека под именем Дитрих фон Лоэнгрин молить меня о смерти.
А тем временем Найтроуд продолжал рассказывать байки – наверняка в них была приличная порция правды, но, похоже, священник так заврался, что и сам перестал отличать истину от выдумки. Мы шли, оставляя в грязи размашистые следы, и я рассказал ему о драконьих следах, что иногда находят в камне, и каньонах. Авель заявил, что драконы – выдумка, и я начал убеждать его в обратном, ведь находили огромные скелеты, которые не могли принадлежать никому другому, кроме как сказочным чудищам. Он призадумался, отчего-то тихо вздохнул и начал рассказывать о существах, которые жили давным-давно, за тысячи лет до Армагеддона. Ди-но-зав-ры. Не знаю, где он нахватался таких знаний, но история мне понравилась.

День пятнадцатый.
Я постепенно привыкаю к путешествию, распорядку дня и условиям существования, в которых я оказался. Все не так страшно, как кажется на первый взгляд – бытовые неудобства не тяготят меня, и мне сейчас кажется, что некая авантюрная жилка во мне была всегда. Наш переход через необитаемую часть Европы приносит мне удовольствие. А самое замечательное, не свежий воздух, купание в реках и озерах и даже не разглядывание ночного неба. Самое замечательное – это мой спутник. Авель Найтроуд непрактичен, неуклюж и зачастую глуп. Он много ноет, за неделю так и не научился ставить палатку – из-за чего у меня уже было несколько не особо приятных пробуждений на рассвете; он все время просит есть, периодически молча страдает и учит меня жизни и равенству терран и метоселан, что особо раздражает меня. Но при этом я все больше понимаю, что он – тот единственный, с кем можно отправиться в такую самоубийственную дорогу. Если бы у меня была возможность выбрать себе спутника – я бы предпочел именно его. Наш план отчасти безумен, но я верю в счастливый исход. Возможно, я чересчур переоцениваю себя, но на Абеля я готов положиться целиком и полностью. Мое дело – быть рядом, оказывая посильную помощь. Это тот случай, когда с противником не справится и целая армия. Но мы, вдвоем, я считаю, имеем реальные шансы на успех.
Методом проб и ошибок учусь готовить. Авель особо хорош в этом плане – моя гордость ни разу не пострадала, и хотя я знаю, что оголодавший священник готов жрать даже кору с дерева, не то, что плохо ощипанных воробьев, я благодарен за то, что он не критиковал мои произведения.
Мне не особо хочется описывать каждый день: разумеется, постоянно происходит что-то новое, но со временем привыкаешь к окружающему миру, который, то и дело меняется. И все-таки от постоянного пребывания на солнце, даже, несмотря на плотную одежду и некоторое количество защитного геля, под конец дня я чувствовал себя неважно. Передо мной возникла дилемма – признаться в собственной слабости или терпеть, тем самым ухудшая положение, рискуя стать обузой. В конце концов, я решил, что успех нашего похода зависит, в том числе, и от таких мелочей, и глупо усложнять себе задание из-за таких принципов.
Теперь мы идем ночью, а днем спим. Точнее, я сплю. Иногда, когда полуденный свет становился совсем ярким, я просыпался, и неоднократно замечал, что рядом Авеля нет. Впрочем, это его право. Чем он занимался, пока я спал – дело не мое. Наша скорость увеличилась – в темноте я чувствую себя более уверенно, и не рискую остаться без лица только потому, что ветер сбросил капюшон. Ночь сделала Абеля более общительным.
Кстати, он видит в темноте не хуже меня, это точно. Сегодня сверялись с маршрутом по карте – мы сознательно избегаем населенных территорий – наше путешествие – тайна. Так мы сможем подобраться к Ордену незамеченными, говорит священник. Если честно, это кажется мне немного наивным – в конце концов, о его затее знала Августа и бабушка, – какая же это тайна? Ну, Авелю виднее. Очень часто его на первый взгляд простодушные неумелые действия приводят к потрясающим результатам. Так вот, обнаружили, что мы немного сбились с курса. Карта, правда, старая и я не уверен, что рядом тут действительно есть селение и дорога, но в любом случае завтра ночью будем забирать влево.

День шестнадцатый.
Днем приснился кошмар. Уверен, что это из-за жары. Разбудил Авеля криком – стыдно. Долго ревел, а он гладил меня по голове и успокаивал. Потом разговорились. Лучше бы не этого не было. Лучше бы всего этого не было. Понараcсказывал. Не могу даже писать о таком. Я бы очень хотел, чтобы все это оказалось неправдой, но придумать такое просто невозможно. Мне до сих пор нехорошо. Авель косится на меня, пока я пишу все это...
Дал ему кусок сахара – не хочу, чтобы он на меня сейчас смотрел.
Бабушка всегда говорила – меньше знаешь, крепче спишь, но уже поздно. Теперь мне известно, откуда пришли все мы. Авель – брат Императрицы. Контра Мунди – тоже. А ведь еще несколько дней назад я столкнул его в ручей. Какой позор, но ведь я и предположить не мог.
Назвал его Императорским Величеством – ну если он брат Божественной Августы, как по-другому?! Он страшно удивился, а потом начал смеяться надо мной. Я всерьез обиделся на него, а он попросил, чтобы я не брал в голову. Я попробую, хотя от всего этого мурашки по коже.

День семнадцатый.
Все еще в сомнениях.
Вечером выяснилось, что этот недоумок потерял компас. Ох, и накричал я на него. Выгнал его из палатки, и сказал, чтобы без компаса не возвращался. Эта вещь подарена моим лучшим другом! Она дорога мне, как память о Раду! А когда Авель вернулся с компасом, я понял, что неважно, кто чей брат, и что именно случилось под чужим небом сотни лет назад. Авель – это Авель, а его темное прошлое принадлежит только ему. Но, несмотря на это, я бы хотел помочь. Поэтому я не оставлю этого божественного идиота. Пришелец со звезд, тьфу. В какую же историю я впутался? И чем все это закончится?
Поймал на ужин большую птицу. По-моему, мы скоро вконец одичаем.
Абелю явно не нравится спать со мной рядом – кажется, у него какие-то предрассудки? Или у меня ноги воняют? Не понимаю. Спрашивать не буду.

День восемнадцатый.
Мне кажется, карта Авеля неправильная. Пахнет людьми. Где-то рядом дорога?
Найтроуд пошел на разведку, уточнить путь, как он сказал. Сижу в палатке, пережидаю солнце. Пару раз вылез, собрал цветов – от нечего делать плету венки, выходит хорошо, жаль, что увянут.
Надоело плести венки, решил привести себя в порядок – попытался кое-как заштопать одежду – обнаружил, что потерялось несколько бусин и подвеска. Думаю подрезать волосы.
Я больше не выйду отсюда!! Пытаться подрезать челку кинжалом – самая неудачная затея в моей жизни.
В конце концов, не так уж и плохо. Авеля все нет. Начинаю волноваться – вдруг его попытался задрать медведь, к примеру? Стемнело как раз, пойду, поищу.

День девятнадцатый.
Болван умудрился наткнуться на разбойников и она взяли его в плен.
------------------------------------
"И где только черти носят этого императора без империи?!"
Граф Фортуна продирался через кустарник, незатейливо ругаясь.
"Сколько можно, Найтроуд... А, дерьмо!"
Он увернулся от ветки, норовившей хлестнуть по лицу. Так дело не пойдет. Йон остановился, вдохнул поглубже и применил ускорение, продолжая стоять на месте. Метоселане использовали акселерацию, чтобы увеличить скорость работы нервной системы – это позволяло им двигаться в десятки раз быстрее обычного человека. Фортуна вздрогнул, когда начало покалывать ставшую чересчур чувствительной кожу, на него обрушилась волна звуков и запахов, настолько ясно, что казалось, он отчетливо видит мир на сотни метров вокруг. Каждая секунда была вязкой каплей, с глухим звоном разбивающейся о твердую поверхность времени. Йон сосредоточился на том единственном ощущении, которое преследовало на рассвете, когда он засыпал. Тихий, настойчивый шепот, настолько незаметный, что и слов разобрать невозможно. Шум от сломанного приемника. Но ничего не было: там и там шуршали растущие травы, на мягких лапах ступали звери, кто-то рассмеялся охрипшим, неприятным голосом.
"Что-о?"
Фортуна снял ускорение, положив руку на часто бьющееся сердце. Терране. Много, человек двадцать.
Подобраться незаметно к разбойничьему лагерю не составило проблемы – Йон спокойно стоял за деревом, разглядывая людей. Бандиты были отвратительны: сальные шутки и волосы, грязь, запах дурной смерти, табака и алкоголя.
Чуть в стороне происходило оживление.
– Ну что, хватит с него, добьем?
– Ага, все равно толку от него никакого.
– Остановитесь!
Йон эффектно появился с саблей наперевес. "О боже мой, кажется, я выгляжу как настоящий "крутой парень", впору слагать героические оды" – саркастично подумал метоселанин.
Участники действия действительно замерли, после чего по толпе прокатился восхищенный вздох.
– Какая киса к нам пришла! Эта падаль принадлежит тебе?
Кто-то расхохотался, кто-то отпустил пару ехидных комментариев.
– Не забудьте выбить ей зубы.
– Детка, если ты будешь ласковой, мы отпустим тебя живой... Частично.
Йон покраснел от злости. На Авеля – темное пятно на земле, под которым расплывалась лужа крови, он не смотрел.
Через несколько секунд все было кончено. Последний бандит, оставив попытки собрать вываливающиеся из вспоротого брюха внутренности, с ненавистью смотрел на Йона и прохрипел:
– Мерзкая маленькая сучка, я тебя...
Фортуна брезгливо вытер клинок об его одежду и подошел к Авелю.
– Привет, болван.
Как он дотащил полумертвого крусника до палатки, Йон не помнил. Лечить он не умел, поэтому, решил не трогать, чтобы не сделать хуже.
– На, поешь.
Железная чашка снова стукнула по шатающимся зубам.
– Ну, ешь, давай! – голос звучал почти жалобно.
Авель приоткрыл глаза, обнаружив, что его голова лежит на коленях графа, который пальцами приоткрыл рот крусника, поднеся к нему кружку.
– Ты очнулся! – торжественно произнес Йон. – Действует.
Запах из кружки не оставлял сомнений – от него приятно кружилась голова, а рот наполнялся слюной.
Авель покачал головой. Нельзя.
– Ешь давай. Тебе это необходимо.
Авель сомкнул потрескавшиеся губы.
– Хм, тогда мне придется вылить ее? Как не стыдно. – Строго сказал метоселанин, осторожно убирая с лица Авеля грязную челку. – Давай, за Императрицу Августу Владыку... – Йон начал понемногу наклонять чашку. Авель не реагировал. Фортуна тяжело вздохнул и ткнул священника пальцем в грудь, туда, где натягивая посиневшую кожу, нехорошо выпирало ребро. Найтроуд хотел вскрикнуть от боли, но метоселанин проворно опрокинул содержимое чашки в распахнутый рот, тут же положив сверху ладошку, чтобы не позволить выплюнуть.
Он подождал немного, пока священник, давясь, проглотил кровь и заботливо погладил его по голове.
– Умница, – пальцем стер красное с уголка губ.
– Знаешь, в детстве я ненавидел и отказывался есть кашу. – Он рассмеялся и пожал плечами, увидев все еще обиженный, но вопросительный взгляд. – Ну, ты же знаешь мою бабушку.
Авель улыбнулся и закрыл глаза. Йон поступил благородно, но он знает о круснике слишком мало. В любом случае хуже не должно быть.
– Отдыхай, болван.
------------------------------------

День двадцатый.
Ночь прошла весело. Сколько убил, не считал, избитого забрал. Мое появление вышло довольно эффектным – они как раз собирались его добить, после того, как поняли, что у него ничего нет. Иногда мне кажется, Авель специально напрашивается на неприятности.
Пытаюсь лечить его, не понимаю, в чем дело – он должен регенерировать почти мгновенно, я видел, а сейчас восстанавливается ненамного быстрее обычного террана. Я плохо понимаю, почему он позволил так отделать себя, хотя, кажется, начинаю догадываться. Насмехаюсь – без передних зубов он выглядит очень смешно, совсем как терранский старик. Авель хоть и пободрел, а все равно какой-то тоскливый. Сделал ему венок из лучших побуждений – он очень удивился. Хорошо хоть сделал вид, что не заметил, что у меня с волосами.
Вскоре я понял, почему ему так медленно становится лучше. Уколол палец веточкой шиповника, когда готовил чай – священник аж затрясся. В общем, я немного порассуждал и решил поступить по-товарищески, предложив свою кровь. Авель нехорошо посмотрел на меня, и поспешно отшутился, что без зубов не сможет. Но он же не кролик – зачем ему для этого передние зубы? Болван. Думает, мне легко согласится на такое. Не хочу пока писать об этом, мысли разбегаются. Лучше проверю, как там Найтроуд.
Все куда хуже, чем я думал. Он, конечно, не разрешил осмотреть себя, но кто его будет спрашивать? Дырки на спине от арбалетных болтов впечатляют. Сам Авель выглядит больным и голодным.

День двадцать первый.
Ему значительно лучше, и мы идем дальше. Нужно отойти как можно дальше от населенных мест, и мы углубляемся в чащу.

День двадцать седьмой.
Дни летят незаметно, совсем как ночные облака над головой. Авель рассказывает истории из прошлого – смешные и совсем не страшные. Все порывается рассказать про Ее Императорское Величество – и в такие моменты очень хочется вырвать ему язык.
К рассвету он опять стал тревожным. Решили не разбивать лагерь, а пройти еще полдня.
------------------------------------
– Ничего не знаю, она тебе не особо помогает.
– Но... Но Ваша Светлость!
Йон Фортуна в последний раз провел по волосам гребнем и вытащил изо рта длинную черную ленту.
Слегка прикусил губу, старательно завязывая на затылке бантик.
– Настоящий священник не должен быть жадным, и обязан делиться со своими ближними. В данный момент твой ближний – я. – он потрогал куцый хвостик и затянул ленту потуже. – И потом, мои волосы стали слишком длинными. Мешает. – Фортуна наклонился ниже к воде, рассматривая свое отражение. Видимо, метоселанин остался доволен, поскольку поднялся с колен, с видом победителя глядя на крусника.
Авель вздохнул так жалобно, что будь на месте графа кто-нибудь другой, то он непременно бы пожалел священника. Фортуна стон проигнорировал, и объявил:
– Я ловить ужин. А ты – собери хворост, и живо, – после чего развернулся и зашагал по опушке.
Когда маленький метоселанин пропал с глаз, священник изменился в лице – наигранная скорбь исчезла.
Авель улыбнулся и поправил очки. Он больше не жалел, что Фортуна увязался за ним в этот поход. В конце концов, они просто отлично проводили время.
------------------------------------

День двадцать восьмой.
Люди!! Тут оказалась деревня, хотя на карте ее нет. После длительного перерыва терранское захолустье кажется вершиной цивилизации. Терране – дикие и очень-очень странные, но вполне себе милые. Глупый Авель не в силах осознать, как здорово! Хлеб! Картошка! Молоко!

День тридцатый.
Все еще не могу писать.

День тридцать первый.
Начинаю постепенно восстанавливать картину произошедшего. Ну, одним словом, мы как всегда вляпались. Вляпались по самое не балуйся. Кто ж знал, что этой деревни неспроста нет на карте? А ведь я слышал, что после Армагеддона, в Темные века целые терранские поселения снимались с насиженных мест и бежали осваивать новые территории подальше от метоселан. Потомки тех людей есть и в наше время – они не контактируют с внешним миром и живут сами по себе.
Именно в такую деревню мы с Авелем попали. Священник был мрачен, но я был рад – примитивные блага цивилизации привели меня в крайнее возбуждение, после месяца, проведенного без ванной, прачечной и горячей еды я был рад и такой малости, как ржавое корыто с теплой водой и кусок мыла. В общем, поначалу все было замечательно, мы помогли почистить картошку, принесли воды и еще Авель колол дрова, как настоящий крестьянин, у него талант. Нас уложили спать у какой-то сердобольной старушки.
Пробуждение мое было впечатляющим. Несмотря на метоселанское чутье, спал я как убитый, а очнулся оттого, что надо мной нависла тень. У меня хорошая реакция, и только поэтому серебряная острая штуковина вонзилась мне не в сердце, а в плечо. Проклятое плечо, с ним вечно что-то не так. Хоть отбери у крусника наплечник и носи. Поэтому и буквы немного кривые, рука все еще действует не очень хорошо. В общем, я был ранен, вокруг меня – толпа терран с серебром, факелами и вилами. Авеля, впрочем, не было. Кстати, я уже давно заметил, что в самый важный момент его нет, а потом он появляется в последнюю секунду и всех спасает, как было в Империи, и не раз.
Скольких положил, не помню. Наверное, я сражался не очень хорошо, раз меня все-таки победили. Но я сопротивлялся до самого конца! Коварные терраны ударили меня по голове чем-то тяжелым, и я отключился. Я пришел в себя от холода и тошноты на влажной, пахнущей плесенью земле. Кажется, это был погреб. Поскольку до этого я спал, то из одежды на мне были только штаны. Болело все, особенно плечо, и было трудно дышать. В углу лежала охапка отсыревшей соломы, на которую я с трудом перебрался. Я не выдержал и расплакался от злости и унижения – быть побежденным этими жалкими терранами и умереть от холода и ран в подвале. Вместо того чтобы спасти Империю от Врагов Мира и отомстить за погибшего товарища, я стану жертвой низкоразвитых нелюдей!
Сейчас, когда все закончилось, я думаю, что это судьба преподала мне урок за мою гордость, показав, как могут измениться обстоятельства, с какой легкостью поворачивается Колесо Фортуны.
Затем я снова отключился, потеряв счет времени, и пришел в себя от того, что дверь, ведущая наверх, распахнулась, до меня, словно через вату донеслись голоса. Я хотел было вскочить и расквитаться с отвратительными животными, но едва смог приподняться с вонючей соломы.
Сверху упало тело. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, что прибыл мой спаситель. Авель не шевелился довольно долго, так что мне пришлось найти в себе силы, чтобы подползти к нему. Крусник был холодный и почти не дышал, поэтому все, что я смог сделать, это обнять его. Рана на плече снова открылась, и я чувствовал, как медленно стекает по руке кровь, как впитывается она в сутану Авеля, но ничего не мог сделать. Из-за серебра я потерял возможность видеть в темноте. А потом я немного согрелся, и понял, что очень хочу спать – мои чувства как будто притупились. Больше ничего не хотелось, больше не было больно и страшно. Наверное, тогда я чуть не умер.
А потом я увидел сон. Раду стоял рядом со мной, в этом дурацком погребе. Больше не было темно, все казалось каким-то серым, даже, скорее, бесцветным. Авеля тоже не было. Только я и Раду. Мой товарищ улыбнулся и опустился рядом со мной на грязный пол, и я увидел, что земля была запачкана кровью. Раду молчал, а у меня не было сил говорить. Я хотел обнять его, сказать, что все простил ему и не хочу, чтобы он оставил меня снова, но вдруг понял, что он все это знает. Он взял меня за руку, и наклонился, прошептав на ухо фразу, которую я забыл, потому что в следующий момент мне стало очень больно, а Раду сжал мою ладонь так сильно, что мне показалось, что он переломал мне все пальцы. "Ваша Светлость" – все повторял Авель, и продолжал меня трясти. Я сказал, чтобы он оставил меня в покое, потому что я умер и мне хорошо, а этот безумец с облегчением расхохотался и помог мне сесть. Потом я снова начал кашлять, отвратительное чувство, легкие будто горели. Он сказал, что все теперь будет хорошо и он договорился с терранами – меня отпустят, но чуть позже. Как я уже писал выше, меня ударили по голове, оттого соображал я плохо, и обрадовался. Авель закутал меня в свою накидку и велел отдыхать.
Когда я снова пришел в себя, его уже не было, вскоре пришли и за мной.
Как выяснилось, этот болван попытался договориться с терранами, чтобы казнили только его, а меня отпустили. Естественно, терране пообещали ему, что так и сделают, а этот идиот поверил. Простодушный дурак.
Нас торжественно разместили на главной площади, чтобы мы могли, так сказать, достойно встретить рассвет. А мне было так страшно, что я совершенно забыл, что с таким количеством серебра в крови можно не волноваться. Признаться честно – это моя слабость, с давних пор я боюсь сгореть. Я знаю, насколько неописуема боль от этого, и знаю, как выглядит это со стороны.
Короче, на эшафоте я здорово струхнул. Авель пытался возмущаться тем, что меня не отпустили, а затем притих – только бормотал под нос какой-то бред. Сейчас ситуация представляется мне довольно забавной, а ведь тогда я действительно был в отчаянии – небо как раз начало светлеть, приобретая нежный, свойственный рассветам розовый оттенок. Я не ожидал, что Авель сломается так быстро, я верил, что в трудную минуту он перестанет придуриваться. В тот момент это было равносильно предательству. Сил у меня почти не оставалось, но на то, чтобы накричать на него в последний раз, хватило. В общем, наговорил ему от души.
Мои предсмертные хрипы, однако, возымели действие. Мы спасены, Авель использовал крусника и улетел с сандвичем в руке. Сандвичем, естественно, был я. Мы в той суматохе еще и про вещи не забыли! Ну, "мы", громко сказано, я, когда увидел активацию Авеля, снова стал бесполезным и бессмысленным, как чугунок. В полете я пришел в себя – заодно получив возможность рассмотреть легендарное чудовище поближе. И все-таки... Он красивый. Страшный, да. Но не уродливый. В нем есть какая-то чужая, чуждая красота. Он похож на человека из другого мира. Хотя, если вспомнить его рассказы, то так и есть.
Взгляд у него тяжелый, очень. И зубы большие. У метоселан такие разве что на последней стадии активации бацилл, когда наступает Жажда, и то это очень индивидуально. А еще присутствие крусника растормошило мои собственные полудохлые наномашины, так что мне аж немного полегчало. И заодно я снова услышал этот шепот. Слов все равно не различить, но это похоже на... Зов? Не знаю. Сомневаюсь, что Авель специально такое делает, он вообще, как я понял со своими симбионтами на ножах, глупый. Пусть берет пример с сестры. Ой, тьфу ты! С Ее Императорского Величества Августы Владыки, храни она Византийский Купол еще тысячу лет!
Все, больше писать не могу, рука отваливается. Мы теперь будем восстанавливаться. Авель прилетел на очень красивую поляну у лесного озера, сказал, что мы не пойдем дальше, пока я не поправлюсь.

День тридцать второй.
Я загораю!! Валяюсь на солнышке и ем землянику, которую собрал для меня Авель! Наверное, это и есть рай. Крусник носится со мной, как с писаной торбой, разве что сопли не утирает – я, кстати, очень сильно простудился. Чихаю на весь лес, пугаю белок.
Как это потрясающе – лежать и смотреть на голубое небо.

День тридцать третий.
У меня появились веснушки – маленькие точки на лице. Авель сказал, это от солнца. Ладно, потом сойдет. Много разговариваем. Священник обленился – целый день лежит рядом со мной в траве и ничего не делает. Последние летние деньки – скоро начнет холодать.
Очень странно чувствовать себя человеком, слабым, как терран, но мне не впервой. Только раны плохо заживают. Священник почти как новенький, всласть бултыхается в озере – завидую, тоже хочу купаться, а вместо этого занимаюсь ерундой. Научил крусника плести венки, у него неплохо выходит. После обеда возился – заплетал его длинные волосы в колоски – не уверен, что он от этого в восторге, но это его проблемы.
К вечеру почувствовал себя плохо, поднялась температура.

День тридцать четвертый.
Бациллусы в моей крови все еще не активны. Кажется, у меня заражение крови и я умру. В таких случаях дают антибиотики или делают переливания, но у нас нет ни медикаментов, ни необходимых инструментов.
Очень плохо, у меня галлюцинации и сильный жар. Все плывет перед глазами, постоянно путаю Авеля с Раду, ничего не могу с собой поделать, прости меня, товарищ. Больше не могу встать. Я бы хотел еще хоть раз увидеть солнце, но вокруг только темнота.

День тридцать пятый.
Не знаю как, но я опять выкрутился. Помню очень смутно, но Авель неохотно рассказал, что я собрался совсем отдать концы, и ему пришлось использовать крусника.
Священник выглядит измученным, я тоже, но бациллусы очнулись, и я медленно регенерирую. Выходить на солнце я больше не могу, лежу в палатке, ем землянику. Нашел черное перо – длинное, немного липкое – прилипает к пальцам, оставляя темные следы, и странно пахнет. Спрятал в сумку – чтобы Авель не отобрал.
Кроме всего прочего, священник выглядит смущенным. Пытаюсь вспомнить, что я наговорил ему в бреду. Дурные предчувствия, но он молчит, как благородный дворянин под пытками. На обед не дал мне принять аква виту – вместо нее молча всучил мне кружку своей крови. Ну уж нет, не хочу, чтобы эта пакость сожрала меня изнутри! Авель был сильно не в духе – сказал, что если я не выпью немедленно, он активируется и заставит меня. Выглядел он при этом так серьезно, что у меня не возникло сомнений в том, что он выполнит угрозу.
Кровь крусника очень странная. Она слегка щиплет язык, а по телу растекается тепло. Почувствовал себя лучше.
Авель все еще не в духе, и от этого паршиво. Все-таки после последних событий в нем что-то перемкнуло. Чувствую себя виноватым. Хочу его съесть. Кровь крусника сладкая.

День тридцать шестой.
Крусник дуется, стараюсь его не трогать. Думаю, он ужасный человек, но, как ни странно, мне не так уж и хочется, чтобы он снова начал дурачиться. Наверное, он такой и есть, настоящий Авель Найтроуд. Я совсем не против. Потому что я считаю, если ты расположен к человеку, ты заранее готов принять его таким как он есть. Конечно же, это не означает смирение с его слабостями и недостатками, наоборот необходимо помогать и поддерживать; но отвернуться от человека за то, что он открыл тебе свою другую сторону, или ты узнал о нем что-то нелицеприятное и менять свое мнение о нем – не по-товарищески и просто неблагородно.
Так, я мог бы отречься от дружбы и проклясть Раду, когда узнал, что он предатель. Но будь он хоть трижды негодяй и убийца – он по-прежнему остается моим товарищем.
Поэтому я рад, что Авель сейчас такой. Так он стал мне ближе.
Я ему об этом рассказал, а он сказал, что я идиот, и ничего не понимаю. Но я видел, как много для меня значат мои слова. Так я понял, что готов умереть за этого человека, что готов остаться рядом с ним до самого конца. Мы стали товарищами. А потом Авель сказал, что я давно достал его своим поведением и вечным нытьем. Я! Я ною? Пусть на себя посмотрит, грр-р.

День тридцать седьмой.
С утра пораньше заявил, что его достало притворяться идиотом, даже для того чтобы позабавить такого барского сынка, как я.
Дразнил "господина подполковника", потому что тот изволил весь вечер бить баклуши, швырять в белок шишки и демонстрировать прочие признаки асоциальности. По-моему, он слишком долго сдерживался. Это было очень просто, и я довел его до белого каления – он вскочил с твердым намерением надрать мне задницу, по его собственному выражению. Ха, пусть сначала поймает! Я быстро поправлялся, и это стало отличной тренировкой – удирать от крусника. Кстати, это не так уж и невозможно, теперь, я знаю это на практике. Авель совсем не поддавался, между прочим, так что все честно.
Отдыхаю. Через пару дней пойдем дальше. Или чуть позже.

------------------------------------
Шишка, отскочившая от затылка, стала последней каплей. Йон зашнуровал ботинок и встал, подходя к грызущему травинку круснику. Недовольный взгляд серых глаз человека, развалившегося на траве, был холоден.
– Не ты потерял? – шишка упала на живот священника.
– Отвали, места мало.
– Конечно, господин подполковник. – Йон хмыкнул и направился обратно к палатке. Солнце только что скрылось за горизонтом.
Авель картинно закатил глаза и заложил руку за голову. Ему было хорошо. Он зажмурился, намереваясь вздремнуть. Звук приближающихся шагов – крусник слышал, как хрустят ломающиеся стебли травы.
– Чего еще, а? – он не удостоил метоселанина взглядом, открывать глаза было лень. И напрасно, потому что на голову священника выплеснулся полный котелок холодной воды.
Он вскочил на ноги так быстро, что его силуэт на мгновение слился в одну серебристо-черную полосу.
– Маленький засранец, что ты себе позволяешь??!
– Спокойствие, только спокойствие – промурлыкал Йон, отбрасывая пустой котелок в сторону.
– Да я тебе...
– Сначала поймай!
Грубая провокация оказалась действенной. Фортуна бросился на опушку леса так, что пятки засверкали. На секундочку обернулся, чтобы проверить, насколько далеко позади остался Авель, и... с размаху врезался в грудь высокого священника, по лицу которого все еще стекала вода.
– Ух ты ж… ё... – выдохнул метоселанин, когда его носки оторвались от земли – крусник поднял его за шкирки, как котенка.
– Я надеру тебе задницу, маленький белобрысый....
Йон извернулся и пнул Авеля в живот, не позволив закончить фразу. Пальцы разжались, и он очутился на свободе. Теперь он ускорился, проносясь между деревьями, и с ужасом обнаружил, что в нескольких метрах от него мелькают серебристые волосы.
"Вот это да"
Фортуна резко остановился, вспахав носками ботинок землю, рассчитывая, что крусник не заметит, и резко изменил направление. Ему показалось, что захлопали крылья, но это лишь тяжелая сутана священника оказалась совсем близко.
Стало тихо, когда они – два самых сильных существа на Земле неслись по лесу. Эта погоня была похожа на охоту – Йон, наконец, немного оторвался от преследователя и замер под широким деревом, переводя дыхание, считая удары сердца. Он снова и снова пытался почувствовать крусника, но это было невозможно. Зато он ощутил, как на долю секунды чуть сильнее активировались бациллусы, реагируя на зов, отвечая старшей колонии – его явно отслеживали. Тревога усилилась, и только в последний момент Йон поднырнул вниз, а рука, появившаяся из темноты, жадно схватила воздух. Лес стал гуще, Йон тратил больше времени на то, чтобы не столкнуться с очередным деревом, а кроны, казалось, сплетались между собой в купол. Авель снова оказался близко, и, метоселанин, перед глазами которого вспыхнула картинка-воспоминание, высоко подпрыгнул, приземляясь на плечи священника. Прежде чем тот успел сдернуть его вниз, Фортуна оттолкнулся от зыбкой опоры и буквально взмыл в воздух, скрывшись в листве. Он перелетал с дерева на дерево, быстрый и легкий – даже тонкие ветки выдерживали его вес.
Авелю стало сложнее – с его ростом, на такой скорости этот способ передвижения был затруднителен. Даже без активации он чувствовал каждый шаг Йона – и его собственные наномашины сдерживать становилось все сложнее.
Фортуна остановился на верхушке высокого дерева, названия которого он не знал – впереди была темнота, лес закончился. Он снова ничего не услышал – у крусника даже не сбилось дыхание, он был совершенно бесшумен.
Йон обернулся, просияв улыбкой и, широко раскинув руки, шагнул вниз.
Падение в несколько десятков метров и метоселанин кубарем покатился по траве.
– Я выиграл! – крикнул он фигуре на верхушке дерева, и побежал к лагерю.
------------------------------------
– Я выиграл! – крикнул он фигуре на верхушке дерева, прежде чем понял, что там никого нет.
Крусник приближался, на первый взгляд медленно и неторопливо.
– Да, ты действительно выиграл, Йон.
– Ээ... Авель? – метоселанин отступил шаг назад. Ему не понравился тон, которым это было сказано.
Священник растянул губы в ухмылке.
– А.. Авель, что с тобой?! – по позвоночнику пробежали мурашки.
– А теперь я тебя съем! – крусник швырнул Йона на траву, наваливаясь сверху.
Йон визжал, пока от смеха из глаз Авеля не потекли слезы.
– Ах ты... Болван!
Авель остановил маленький кулак в опасной близости от своего носа.
– Дерись со мной!
– Еще чего. – он с легкостью держал мальчишку, не давая освободиться. Рассерженный собственным бессилием, Фортуна щелкнул зубами, пытаясь ухватить священника за руку.
– Больше никогда так не делай, понял?
– Больше никогда. – Авель кивнул, соглашаясь – Хочешь еще размяться?
------------------------------------

День сороковой.
По вечерам становится прохладнее.
Я очень привык к этому месту. К поляне, озеру и лесу. Но нам пора в путь. И Вена так близко, что мне кажется, уходя отсюда, мы оставляем здесь частичку себя. Я все чаще задумываюсь – что же нас ждет там, на горизонте?

День сорок второй.
Мы потеряли много времени, но хорошо отдохнули и подготовились, поэтому сейчас мы почти не останавливаемся. Авель говорит, что мы будем на месте через неделю-полторы.
Если честно, мне немного страшно.
Холодать стало резко, вечером накрапывал противный дождик, из-за чего за ночь мы вымокли до нитки.

День сорок четвертый.
Нет времени делать записи. Разве что идем мы очень быстро, темнеть стало раньше, а солнце вставать – позже, поэтому спим мы меньше. Еще бегали сегодня. Я умудрился подкрасться незаметно, о! Этот опыт вскоре мне пригодиться, но хотя я и много знаю о крусниках, понимаю, что против носителя в активации я беспомощен. Это удивительно, но мне кажется, что ноль-два привыкли к моим наномашинам. Или узнают их? Или это я привык? Нужно потренироваться еще, может, можно научиться сопротивляться им?
Авель, конечно же, откажется активироваться только для того, чтобы я попробовал. Жаль.

День пятьдесят первый.
На горизонте видно Башню.
Я перечитал свой дневник – тут много смешного и неправильного, грустного и непонятного. За эти дни я узнал, пожалуй, не намного меньше, чем за всю свою жизнь – двадцать семь зим.
Сомневаюсь, что у меня будет возможность писать здесь дальше.
Я – Йон Фортуна, граф Мемфиса, отправился в этот поход с Авелем Найтроудом, против Контра Мунди – Врага Мира, и Ордена Розенкройц.

------------------------------------
Башня Ведьмы, мертвая и безмолвная, отбрасывала холодную тень на живописный замок увитый диким виноградом. Он находился за чертой города, поэтому не было необходимости заходить в Вену.
Авель казался полной противоположностью Йона Фортуны, который был полон мрачной решимости; священник выглядел спокойным, пожалуй, даже чересчур.
Авель пропустил момент, когда граф замешкался и отстал, поэтому, когда священник обернулся на крик было слишком поздно – Фортуну затянуло под землю в его собственную тень. Все произошло слишком быстро – испуганные глаза, попытка освободиться от темных щупалец, обвивших ноги.
Он остался один.
***
Один взмах косы превратил массивную дверь в смесь металлической стружки и пыли. Замок определенно не был готов к осаде. Их противник настолько самоуверен, или их план действительно удался, и враг действительно не ожидал их прихода?
Авель решил не слишком сдерживать рвущегося на свободу крусника. Он не видел, как несколько механических горничных в холле плавились от ударов молний. Не слышал и не замечал ничего вокруг. Его охватило странное спокойствие и безразличие, и Авель просто шел, безошибочно чувствуя направление.
***
"Я все еще жив"
В редких случаях, когда сила противника превышает твою во много раз – разумное отступление не является трусливым побегом с поля боя.
Только чудо помогло ему удрать от Исаака. Или маг не хотел убивать метоселанина сразу?
Йон ненавидел себя за то, что тратил драгоценное время на регенерацию – замок в очередной раз содрогнулся, и на голову графа, сидевшего на полу в конце длинного коридора, посыпалась штукатурка. Авель был совсем близко. Йон прикусил губу, поднимаясь, ему удалось сделать несколько шагов. Несколько минут назад, в комнате Кэмпфера мерзкое зубастое щупальце едва не отхватило ему ногу, вырвав приличный кусок мяса. Рана уже затягивалась, но все же недостаточно быстро. Йон нахмурился, разглядывая рваную штанину. Раздался неприятный звук, метоселанин, прежде чем потерять сознание, несколько секунд с изумлением смотрел на широкое лезвие, вышедшее из его живота. За его спиной стояла кукла с фиолетовыми волосами, в черной форме. Ее глаза слегка замерцали – центральный процессор обрабатывал информацию. Она вытащил из вампира огромный, почти в ее рост, двуручный меч.
Поляна купалась в солнечных лучах, зелеными брызгами во все стороны разлетались кузнечики, ускользали бесчисленные ящерицы. И все это дышит, движется, и шуршит, шуршит, шуршит…
Йон приоткрыл глаза, чувствуя себя крайне странно. Впрочем, причина странных ощущений: чувства полета и скольжения, он выяснил достаточно быстро – куколка, намертво обхватив ногу метоселанина, упрямо волока его по коридору. Почему-то Фортуне не очень хотелось знать, куда именно. Однако он ничего не успел предпринять. Кукла остановилась.
– Эй, Зигги, что, черт возьми, происходит? – прозвучал красивый взволнованный голос.
– И что это у тебя... Ой.
Йона очень заботило происходящее, но все же он предпочел пока притворяться бессознательным.
– На замок совершено нападение. Предположительно, это один из участников атакующей стороны – ответила кукла.
– Ах-ха, замечательно. А теперь, будь хорошей куколкой и отдай это мне.
Фортуна слегка приподнял ресницы, до боли скосив глаза. Этого человека он видел впервые. Говоривший был молодым терраном, ужасно красивым, как с картинки. Йон почти не встречал терран с такой внешностью – даже в простой одежде юноша выглядел изысканно. У него были добрые, теплые глаза, а скользнувшая в голосе капризная нотка ничуть не портила образ.
– Вынуждена ответить отказом, господин Лоэнгрин.
– ДИТРИХ!
"Мое имя – Дитрих фон Лоэнгрин. Орден Розенкройц, ранг 8-3, кодовое имя: Кукловод. То, что ты видишь перед собой, просто оболочка. Твой друг умер давным-давно, а я лишь использую это тело"
Кукла просто дернула разъяренного метоселанина за ногу, и тот упал обратно, больно стукнувшись о пол затылком.
Лоэнгрин отступил шаг назад.
– Смотри-ка, очнулся. Зигги, отдай его мне, или я буду вынужден применить силу. – Кукловод поднял руки в перчатках, между пальцами что-то блеснуло.
– Отказано, – в голосе куклы лязгнула сталь. – В случае сопротивления я буду вынуждена устранить вас, господин Лоэнгрин.
– Глупая, кукла, делай, что тебе велено!
Йон, совсем не радостный от сложившейся ситуации, снова попытался встать. Зигелинда снова дернула его за ногу, и с невероятной силой швырнула метоселанина в стену, по которой тут же расцвели трещины. Фортуна сполз вниз, и остался сидеть на полу, силясь поднять голову.
Блестящие нити скользнули к Зигелинде, когда она потянулась за огромным мечом, который висел у нее за спиной. Йон наблюдал за схваткой, пока не понял, что должен вмешаться – не хватало, чтобы чертова кукла прикончила Дитриха раньше времени.
– Не видать тебе легкой смерти! – Йон хотел оттолкнуть куклу в сторону, но вместо этого словно снова столкнулся со стеной – искусственная девочка не сдвинулась с места. Из-за этого Фортуна потерял координацию – когти рассекли воздух на порядочном расстоянии от горла Дитриха. И тут метоселанина переполнила невероятная легкость – он грациозно повернулся, выхватывая кинжал, который немедленно вонзился в грудь куклы.
– Что за...
Дитрих нервно хихикнул. От кончиков его пальцев тянулись длинные нити.
Йон прогнулся в позвоночнике, когда просвистевший над головой меч едва не снес ему голову с плеч.
– Давай, Фортуна, защищай меня! – картинно рассмеялся Дитрих, и тут же снова отскочил назад – Зигелинда прекрасно сражалась с обоими противниками одновременно.
Метоселанин взвыл от ненависти и унижения, захлестнувших его с головой.
"Я должен убить его".
"Ты никому ничего не должен, Йон", – Авель грыз травинку, разглядывая звезды.
"Ты же знаешь, месть ничего не создает".
"Я не собираюсь ничего создавать, Авель. Но кто, как не я должен поставить в этой чудовищной истории точку? До тех пор моя миссия в Карфагене не может быть завершена; до тех пор между нами существует связь. Связь кровных врагов". – Йон отвернулся, позволяя пушистому одуванчику щекотать щеку.
"Ты позволяешь ненависти вести себя, я... понимаю. Но так нельзя".
"Моя ненависть", – повторил Йон, – "не делает целью месть, она лишь прибавляет сил, потому что..." – было трудно подбирать слова. – "Потому что в скорби и печали нет силы. Не желаю больше говорить об этом".
Йон в очередной раз увернулся от клинка. Он не чувствовал ни боли, ни усталости. От куклы во все стороны рассыпались искры, у нее не было руки, а хорошенькое личико превратилось в месиво из металла и пластика. И в какой-то момент, он почувствовал, что свободен – меч на миг дрогнул в полете, словно прорываясь через препятствие. Фортуна опустился на пол, пытаясь осознать, что произошло, а кукла переключилась на Дитриха.
– Не позволю! Его должен убить я!
Он пытался остановить лезвия руками, но сила инерции была слишком велика – лезвие проскользнуло между окровавленных пальцев, входя в тело, как теплый нож в масло. Дитрих, которого граф фактически закрыл собой, вскрикнул от боли.
В отчаянии, Фортуна трансформировал руку в костяной клинок, больше похожий на серп. Его длины хватило, чтобы разрубить куклу.
***
По комнате скользили многочисленные тени, похожие на черных солнечных зайчиков.
– Где Йон? – прорычал ноль-второй.
Вопрос был совершенно риторическим, поскольку ответить Кэмпфер не успел. Авель очень не любил наступать на одни и те же более двух раз. Он не собирался позволить магу заговорить себе зубы снова – на кону стояло слишком многое. В том, что Фортуна был здесь, он не сомневался – разорванный мундир Исаака, пятна крови и опрокинутая мебель красноречиво демонстрировали картину событий.
– Вы действительно собираетесь убить меня? – с насмешкой произнес Кэмпфер, из уголка рта которого сочилась кровь.
Полный ярости взгляд стал ему ответом.
– Вижу, сейчас вы не в состоянии продолжить беседу. Думаю, мы обсудим все в другой раз.
Коса разрубила мага пополам, однако, он продолжил стоять на месте. Из ровного разреза потекла черная жидкость, такая же проступала на одежде. Буквально за секунду Исаак словно растаял, превратившись в одну из своих теней, которая тут же впиталась в пол.
Авель стиснул зубы. Однако не стоит терять время. Он не собирался идти в обход, и вышел из комнаты просто – проломив стену.
***
Кукла все еще двигалась, но на вид опасности не представляла – из нее вытекал электролит, сыпались искры. Фортуна, едва не отрезав себе пальцы, с трудом вытащил клинок, и тут услышал, как за спиной упало тело. Йон опустился на колени рядом с Лоэнгрином, всматриваясь в красивое кукольное личико, искривленное гримасой боли и отчаяния. Почему такое отвратительное существо наделено такой красотой? Йон недоверчиво прикоснулся к щеке корчащегося на полу Дитриха – несомненно, рана была смертельной, и осталось ему недолго. Лоэнгрин сыпал проклятьями, а Фортуна просто сидел рядом и рассматривал его, терпеливо ожидая, что сейчас что-то изменится. Что случится что-то важное, и он, наконец, успокоится. Ничего не происходило – Кукловод все так же всхлипывал от боли, когда кровь заливала его внутренности.
– Как же так? – тихо сказал он.
– Почему? Почему мне не стало легче?! – он схватил Дитриха за плечи и тряхнул.
– Отвечай на вопрос! – Йон слишком поздно заметил, как остекленели глаза террана.
Умер единственный человек, который знал настоящую причину, почему Раду предал его.
Фортуна не услышал тихих шагов, и продолжал тормошить Дитриха. Глубокое разочарование внезапно сменилось страхом.
– Привет. Развлекаешься?
Йон медленно обернулся, с ужасом понимая, что он все равно не чувствует присутствия человека за спиной. Пальцы его разжались, отчего Дитрих упал обратно на пол.
– Извини, но тобой я займусь позже, не хочу заставлять братика ждать. – насмешливо сказал крусник. Где-то вдалеке послышались раскаты грома. Каин поднял вверх указательный палец. – О! Видишь, как ему не терпится. – Он сделал шаг в сторону метоселанина и неожиданно подмигнул – Скажу тебе по секрету – я не проиграю.
***
Замок разрушался, рассыпались стены, а Йон все сидел у неподвижного Кукловода. На негнущихся ногах он поднялся, и медленно поплелся к выходу. Стоя в уцелевшем дверном проходе, посмотрел на безжизненное тело в последний раз – потолок был готов обрушиться в любую минуту. Замок станет могильным курганом разбитых надежд. А много лет спустя на нем вырастет трава и цветы, и никто не узнает, что это было за место.
Он должен быть с Авелем.
***
Все шло по плану. С кончика копья сорвался еще один импульс, вспоровший ночное небо. Каин отступал, маневрируя шестью белоснежными крыльями, уворачиваясь от косы. Авель, увлеченный схваткой, ни о чем не догадывался до последнего момента – пока оба крусника не зависли в небе над Веной. Зная, что внизу ни о чем не подозревающие люди, ноль-второй уже не мог сражаться так же эффективно, как до этого. Молния ударила в городскую ратушу, и ее охватил пожар. Каин спустился пониже, принося в город разрушение. Авель должен был сделать выбор.
***
Йон пытался выжить в разрушающемся городе – огромной силы удары буквально рвали Вену в клочья. Фортуна продирался сквозь толпы спасателей и перепуганных людей, сквозь чад и дым, крики раненных и тяжелый запах крови, следуя за двумя фигурами над крышами. Неожиданно ноль-первый камнем ушел вниз, приземлившись на небольшое здание в центре города. Казалось, крусник светится в темноте, в зареве пожара зловещим светом. Постройка тут же начала проседать, взметнув в воздух облака пыли, скрыв в клубах дыма высокую фигуру. С такими темпами от города вскоре останутся одни лишь развалины.
Молния разбилась о землю совсем близко, в нос Фортуне ударил запах озона. Он отшатнулся, и как раз вовремя – следующая молния ударила в место, где он только что стоял. Йон задрал голову вверх – с неба падали белоснежные перья. Неужели удача? В следующую секунду на его плечо упал сгусток чего-то черного, похожего на смолу. Только смола не покрывается блестящими круглыми горошинами, которые при ближайшем рассмотрении оказываются крошечными ртами с зубами-иголками. Йон заверещал и начал судорожно стирать с плеча пакость, но даже, несмотря на скорость, с которой он избавлялся от этого, ладони остались покрытыми следами маленьких укусов.
Он не дождался исхода поединка, потеряв сознание под очередным обвалившимся домом.
***
Можно было не бояться рассвета – небо было затянуто тучами до самого горизонта. Падающий с неба дождь смывал сажу и кровь, оставляя от города исполинский остов – скелеты домов и призраки улиц. Над землей стелился туман, скрывавший многочисленных погибших. Последняя осень Вены, простоявшая тысячу лет, прошедшая войны, она не выдержала схватки двух самых сильных существ на планете.
Йон отшвырнул от себя кусок балки – его мучила подступающая жажда, неотвратимое, беспощадное желание убивать. Для метоселанина нет ничего хуже крови мертвеца – но выхода не было, и Фортуна чувствовал себя бесконечно грязным – и одиноким в мертвом городе. Он должен узнать, чем все закончилось.
Мокрый и измученный, Йон покидал Вену, дождь имел вкус соли и безысходности.
***
Авель сидел на камне, на выходе из города, обхватив себя руками, его слипшиеся волосы неопрятно облепили спину.
– Авель? – тихо спросил Йон.
Крусник ничего не ответил, он казался мокнущей под ливнем статуей.
– Авель... Вена разрушена. Что с ноль-первым?
Плечи священника дернулись.
– Все... кончено, – тихо сказал он, и обернулся.
От печального, но теплого взгляда священника Йону стало немного легче.
– Мы победили?
Авель задумался, и нерешительно кивнул. Дурацкая улыбка скользнула по его губам. Йон подошел ближе, нерешительно обняв его.
– Теперь все будет хорошо.
– Конечно, Йон.
Авель прикрыл глаза, скрывая красноватый блеск в глубине замерзшего озера.