Глава 52
Я буду с тобой, пока солнце не взойдёт, пока солнце не взойдёт;
Я буду с тобой до утра, лишь до утра.
До утра – Нейл Янг
Брайан
- Господи Боже, Брайан, какой кошмар. Просто кошмар! – причитал Карл, присаживаясь возле моей кровати. Я рад, что он один, потому что ни мне, ни Джастину сейчас не нужна суетящаяся вокруг Дебби в роли наседки.
- Ты уверен, что с Джастином всё в порядке? – в третий раз спросила Мел. Как только мы добрались до больницы, я попросил медсестру позвонить в педиатрическое отделение и сообщить ей обо всём произошедшем – и вот теперь она сидит рядом, бледная и вся на нервах.
- Господи, Мел, ну сколько можно спрашивать? – Джастину наложили пару швов, но КТ головного мозга была в норме. Чёрт, у него жизней больше, чем у кошки! Но всё же, учитывая, что он получил второе сотрясение всего за несколько месяцев, врачи решили не рисковать и настояли на полном обследовании и последующем наблюдении в течение ночи, и я с радостью на это согласился. У меня нашли ожоги второй степени, и еще я надышался дыма, поэтому врач также оставил меня на ночь в больнице под кислородной маской на случай проблем с дыханием. В результате у меня адски першило в горле, на руку наложили повязку, да еще голова болела, но я всё же согласился остаться на ночь, чтобы быть поближе к Джастину. Я позвонил Буту (вернее, медсестра позвонила от моего имени) с просьбой заниматься всем необходимым в моё отсутствие – он остался в Брайтине разбираться с пожарными, которые, прибыв, подтвердили наши опасения – ни студию, ни конюшни уже нельзя было спасти.
И, конечно же, в больницу забрали и Линдси. Она тоже наглоталась дыма и получила пару ожогов; также у неё нашли несколько ушибов и царапин – они достались ей, пока я тащил её вниз по лестнице. Вот только она была под арестом, обвинена в покушении на убийство, и из больницы направится прямиком в камеру предварительного заключения. Карл, как я и надеялся, со всем разобрался – как только я объяснил ему, что произошло, он сразу же дал делу ход и встретил нас у больницы уже в сопровождении женщины-полицейского и сам произвёл арест.
И вдруг я осознал, что сейчас вся моя семья, включая и меня, находится в больнице – как пациенты или посетители, что прекрасно характеризует сложившуюся ситуацию.
- Я говорил с врачом Гаса, доктором Санчес. Она подтвердила ваш рассказ, - сказал Карл.
- А вы думали, не подтвердит? – вспыхнула Мел. – Вы думаете, мы с Брайаном способны на такую ложь?
- Нет… конечно же, нет, - тут же смутился Карл. – И, хотя лекарство, что она дала Гасу, можно купить без рецепта, то есть технически она не совершила преступления в его отношении, но использовать ребёнка таким образом… причинить ему вред лишь для того, чтобы развязать себе руки… - он замолчал и беспомощно развёл руками. – Это совсем на неё не похоже.
- И мы тоже так думали! – отрезала Мел. – И не смейте мне говорить, что технически преступления не было… она прекрасно осознавала, к каким последствиям приведут её действия, так что я в её вине не сомневаюсь!
Карл качнул головой.
- Мы с Деб не сомневались в её любви к ребёнку.
- Так она его любит, - подтвердил я. Горло болело адски, и я хлебнул воды из стакана на тумбочке. – И меня любит. Вот только совсем не так, как Деб любит Майкла, или Мел любит ДжиЭр, или ты любишь Деб. Она скорее готова уничтожить объект своей любви, чем увидеть, что он счастлив с кем-то другим.
- Но почему вы об этом раньше никому не сказали? – он внимательно посмотрел на меня.
Мы с Мел переглянулись.
- Потому что это наше личное дело, - наконец пояснил я. – Мы надеялись, что прояснили ситуацию и можем двигаться дальше. Мы и понятия не имели, как далеко всё зашло… пока не стало слишком поздно.
- И она ведь не вела себя как какая-то сумасшедшая, - согласилась Мел. – Она просто иногда… выходила из себя, но такое было и раньше. Хотя теперь многое становится понятным.
- Ну что ж, теперь дело пойдёт полным ходом, - Карл провёл ладонью по волосам. – Сначала психологическая экспертиза, чтобы убедиться в её вменяемости. Вам нужно будет зайти в участок, дать показания… и Джастину тоже, - на его лице отразилось сочувствие. – Я понимаю, это будет нелегко.
Он и представления не имеет, насколько это будет сложно. Я, конечно же, понимаю всю необходимость, но всё моё нутро сопротивляется тому, что я должен буду сделать. Конечно, Линдси причинила боль двум моим самым любимым людям на свете, но всё же она связана с одним из них крепчайшей связью, и навредить ей значило бы причинить вред и Гасу тоже. И мне плохо, когда я думаю о том, что Гас узнает – именно я виноват в том, что он не сможет общаться с мамочкой. Как я объясню шестилетнему ребёнку, пусть даже такому умному, как он, что именно из-за мамочки он заболел? Что она хотела успеть убить Джастина, пока Гас в больнице, только потому, что мы с Гасом любим его?
Джастин не понимает. И эта его вспышка в Брайтине, высказывание про мою верность – он подумал, что я хочу защитить Линдси, а не его. Он говорил так, словно я стал бы отговаривать его от звонка в полицию. Да я и сам бы на этом настоял! А он уже совсем не тот испуганный беззащитный мальчишка, которого избил Хоббс; он мужчина, готовый постоять за свои права. Просто я был в ступоре от осознания того, что Линдси своим поступком изменила всё безвозвратно.
Господи… какая мать может поступить так со своим ребёнком? Я-то думал, что хуже Джоанны никого не может быть, но куда ей до хладнокровной манипуляторши Линдси! А Джастин… она ударила его. Прекрасно осознавая опасности, зная, к чему это может привести… даже если бы я готов был списать то, что она сожгла студию, как простую пьяную выходку, неужели она думала, что я спущу ей с рук, если что-то случится с Джастином? Неужели думала, что я не заставлю её заплатить за это?
Конечно же, он расстроился, что я рисковал жизнью ради её спасения… но, блять, не мог же я просто уйти?! Неужели я мог потом посмотреть в глаза своему сыну и сказать: «Прости, сынок, я ничего не смог сделать»? И теперь засунуть её в тюрьму будет всё равно что оставить там, в горящей студии. И потом, я бы полез спасать не только её… Чёрт, сомневаюсь, что я хоть кого-то бросил бы в такой ситуации, будь хоть малейший шанс на спасение. И Джастин поступил бы точно так же. Да он бы за котёнком бросился в огонь, что уж тут говорить про людей! Он просто испугался и перенервничал, и на это у него были все основания. Опять его предал тот, кому он доверял, на кого он мог положиться. Это тяжело для него, я знаю.
Пока мы ехали в больницу, я пытался ему всё объяснить. Хотел сказать, что чувствовал, отворачиваясь от него в тот момент, осознавая, что могу умереть. Понимая, что могу больше никогда не увидеть его лица, на этот раз точно зная, чего могу лишиться. Все мысли были лишь о нём и Гасе, только это помогло мне стащить Линдси по лестнице вниз – слава Богу, Бут её не снёс – и нести её к выходу через огонь и дым, думая лишь о том, что Бут обязательно догадается и откроет дверь. Я хотел сказать Джастину, как сильно я его люблю. Но было так тяжело говорить через кашель и кислородную маску, к тому же Джастин молчал. Он сидел рядом, бледный, трясущийся, и снова с окровавленной повязкой на голове. Он держал меня за руку и едва сказа пару слов.
И ни разу не посмотрел мне в глаза.
Я вспомнил, как просил его не сжечь дом до моего приезда, вспомнил, как желал, чтобы снегопад запер нас в доме, и как однажды предупреждал его, чтобы он боялся исполнения своих желаний. Теперь этот совет подходил и мне.
- Что же мы скажем Гасу? – простонала Мел, пряча лицо в ладонях и вырывая меня из моих невесёлых мыслей.
- Правду… или, по крайней мере, будем так честны, как только можем, - ответил я. – И мы сделаем это вместе. Завтра.
Да, похоже, мне предстоит несколько серьёзных разговоров в ближайшем будущем.
А сейчас мне бы не помешал хороший косячок.
Джастин
Всё было нормально до того момента, пока Бут не заговорил про полицию. Ну… не то чтобы совсем нормально, нет – мы оба едва не погибли, нам предстояло разобраться с тем, что натворила Линдси, и моя студия сгорела. Но в тот момент меня волновало лишь то, что мы оба живы и относительно невредимы, и за это я был благодарен небесам.
И, когда он осознал все последствия произошедшего… на что была готова Линдси – я видел, какую боль ему это доставило. И это, и понимание того, что она не оставила ему выбора.
Я ведь всё прекрасно понимаю… блять, да если бы мне вдруг пришлось давать показания против Дафны, мне бы тоже поплохело. И даже теперь, несмотря на то что? она со мной сотворила, мне было больно думать о том, как она окажется в тюрьме. Я понял, что месть бессмысленна, ещё в тот момент, когда стоял перед Хоббсом, засунув дуло пистолета ему в рот.
Линдси. Теперь я уже сам не понимаю, что чувствую к ней. Я не хочу ненавидеть её… я вообще никого не хочу ненавидеть… но как ещё мне относиться к человеку, который сознательно уничтожал мои отношения с Брайаном год за годом? К тому, кто рисковал здоровьем собственного ребёнка, чтобы осуществить свою больную мечту? К тому, кто пытался убить меня потому, что никак по-другому от меня избавиться не удалось? И всё же, ещё большую боль мне причиняло осознание того, что всё это время она притворялась моим другом, моим наставником. Меня и раньше ненавидели, но всегда из-за моей ориентации… мой отец, учителя, Хоббс, Стоквелл. Но их ненависть была открытой, они её не скрывали. А Линдси предала моё доверие, и именно этого я не в силах ей простить. Но я всё же не желал ей смерти. Да, в Брайтине я вёл себя как капризный, эгоистичный сучонок, когда психовал, что Брайан спас её, но я ведь совсем не это имел в виду. Я понимаю, что он не мог просто повернуться и уйти – бля, да я ведь и сам пытался её спасти, а уж у меня-то поводов ненавидеть её было побольше, чем у Брайана.
Конечно, я испугался, когда начался пожар, но когда Брайан оказался заперт там, я был просто в ужасе. А потом - в эйфории, когда он выбрался оттуда живым. А потом, когда мы все были в безопасности, моя радость мутировала в ярость. Я злился на Брайана за то, что он рисковал своей жизнью ради неё. Потому что он готов был бросить меня, оставить одного на целую огромную жизнь, потому что он был готов оставить Гаса… сиротой. Я бесился потому, что он поставил Линдси на первое место. Снова проснулись старые обиды – что я не вхожу в Великое Братство Брайана, Майкла и Линдси – потому что узы, связывающие их, зародились в далёком прошлом и поэтому были крепче всего, что могло быть создано в настоящем и будущем.
Я всегда знал об этом, всегда понимал и принимал; конечно, это мне не всегда нравилось, но я мог с этим жить.
Но теперь это понимание ничего не значило. Меня возмущали его колебания и то, что её благополучие значило для него больше, чем благополучие всех остальных. Я был испуган, зол и накричал на него.
Я слушал его спокойный разговор с Карлом и изложил собственную версию, когда он передал телефон мне. А потом Брайан снова взял трубку и попросил Карла не сообщать ни о чём Дебби хотя бы до завтра. Карл согласился, хотя, вероятно, уже заранее предвкушал, как ему за это достанется, как только наша общая мама выяснит, что он скрыл от неё подобное.
И всё это время во мне закипали бешенство и злость. Я не мог даже смотреть на Линдси. У меня сердце колотилось как ненормальное, и приходилось всё время сглатывать набегающую слюну, потому что меня постоянно тошнило. Бут завернул меня в тёплое одеяло и налил чаю, но не переставал бросать на меня подозрительные взгляды – и это меня тоже бесило. Я обрадовался, когда приехали пожарные и отвлекли его.
Через пару минут подоспела и «скорая», и парамедики начали оказывать нам первую помощь, а потом переправили Линдси, Брайана и меня в больницу.
Я сидел рядом с Брайном, и он пытался говорить, хотя я видел, какую боль ему причиняет каждый вздох, а потом он стал задыхаться и кашлять так ужасно, и медики тут же одели на него кислородную маску. Я сжимал его руку и старался сдержать слёзы, я всё никак не мог забыть то ужасное ощущение, возникшее, когда он бросился в горящую студию. Думаю, я всё ещё боялся за него. И в то же время я винил его, поскольку только он был виноват в том, что теперь не может даже нормально вздохнуть, и в том, что его обожжённая рука была вовсе не знаком его храбрости, а свидетельством его глупости.
В больнице мы разделились, пока разные врачи осматривали наши повреждения. Я отвечал на вопросы, позволял им светить фонариками мне в глаза и уши, сжимал их руки по команде и считал, сколько пальцев они показывали. Они взяли образцы крови и провели тест на координацию. Сделали компьютерную томографию головного мозга. К счастью, разрешили снять дурацкий ортопедический воротничок, из чего я заключил, что состояние моё не столь уж плачевно, и мне в очередной раз повезло. Но они настояли, чтобы я остался под их наблюдением.
И всё это время я тревожился за Брайана. Когда от меня отцепились врачи, я подмазался к симпатичной медсестре Джози, попросил её разведать, как там у него дела, и едва не сошёл с ума, дожидаясь её возвращения. Но она меня успокоила: похоже, кроме ожога и небольших проблем с дыхательными органами больше ничего не обнаружили, но всё же решили оставить тебя на ночь, опасаясь отсроченных реакций. Я немного успокоился и написал ему записку, которую Джози согласилась передать: «Рад, что с тобой всё нормально. Хотел навестить тебя, но меня не выпускают из постели :(», на что получил ответ через ту же Джози: «Меня тоже не выпускают ;D так что увидимся утром. Сладких снов, Солнышко».
Меня это устраивало, потому что я не хотел видеть его в этот момент, мне нужно было немного времени, чтобы обдумать всю сложившуюся дерьмовую ситуацию. Но тут ко мне пришли посетители.
Сначала Карл, выглядящий постаревшим на десять лет – он кратко изложил результат беседы с Брайаном и заверил меня, что Линдси находится под надзором и из больницы отправится прямиком в участок. Он немного неловко обнял меня и сказал, что мне очень повезло, а потом расстроено повздыхал о том, как вся ситуация подействует на Дебби. Он сказал, что мне придётся подать заявление, но если я не смогу приехать в участок, он готов приехать в лофт или даже в Брайтин.
Я сказал, что приеду.
Потом пришла Мел. Она была тихой и подавленной… вероятно, в шоке. Она обняла меня и расплакалась, сказала, что ей очень жаль, но она и не представляла, что Линдси способна на подобное. Я выдавил улыбку, убедил в том, что она не виновата, и попросил не беспокоиться. Я справился о Гасе, а она, в свою очередь, заверила меня, что с ним всё в порядке, и доктора совсем скоро его выпишут. Я просил передать ему поцелуй.
Я был в каком-то странном оцепенении, не воспринимал симпатии Карла и сожалений Мел. Я видел всё это словно со стороны, с каким-то неверием, точно никак не мог понять, почему опять всё то, что мы с Брайаном создали с таким трудом, вновь валяется разбитым у моих ног.
Потом я остался один. Свет в палате погасили, а лампы из коридора лишь немного рассеивали тьму; вокруг всё затихло, лишь редкие звуки нарушали тишину спящей больницы. Я знал, что скоро подойдёт медсестра, разбудит, чтобы проверить, не впал ли я в кому – эти правила мне давно известны.
Но ей не стоит беспокоиться: не думаю, что этой ночью мне удастся уснуть.
Я лежу, пытаясь понять, почему я до сих пор так зол, и есть ли у нас с Брайаном будущее.
И дело тут совсем не в ревности.
Я знаю, как сильно Брайан любит меня, я и сам люблю его не меньше. Но то, на что я надеялся – что он воспринимает меня как равного – теперь кажется не больше чем иллюзией.
Я бы мог помочь ему с Линдси. Вместе мы бы справились быстрее и выбрались бы из студии раньше, чем огонь заблокировал выход, и ему не потребовалось бы рисковать жизнью, пробираясь через горящую конюшню. Но он снова принял решение за меня, словно я ребёнок, которого нужно защищать, а не мужчина, способный на самостоятельный выбор. Он обращался со мной как с Гасом, а не как со своим партнёром. И велел Буту… как оказалось, нанятому охраннику… вытащить меня наружу, как беспомощную жёнушку, пока он совершает подвиг.
Наверное, как бы Брайан ни уважал меня сознательно, в эмоциональные моменты он всегда будет реагировать именно так. Я всегда буду на двенадцать лет моложе, даже, блять, когда мне стукнет пятьдесят! Неважно, что бы он мне ни обещал, он всегда будет считать, что знает лучше, и моё мнение совершенно не в счёт. И он снова меня оттолкнул. Не важно, как это выглядело, произошло всё именно так: хоть он и клялся (жизнью собственного сына!), что это не повторится, несмотря на моё обещание уйти от него, он снова меня оттолкнул.
И так было всегда. Я думал, что после Нью-Йорка всё изменится, но всё осталось по-прежнему. И теперь осталось решить, готов ли я смириться со своим положением «младшего» и с тем, что все разглагольствования Брайана о равенстве существуют лишь на словах? Нужны ли мне такие отношения? Не важно, как сильно мы любим друг друга и как хорошо нам вместе, смогу ли я уважать себя, если смирюсь с такой ролью?