Глава 18
Брайан
К тому времени, когда все документы наконец были заполнены, сроки посещения врачей - оговорены, болеутоляющие вместе с рекомендациями по приёму - получены и для меня провели краткий обучающий курс по уходу за Джастином (как правильно усаживать его в инвалидное кресло или укладывать в постель), время уже перевалило за полдень, и мы смогли наконец покинуть больницу.
Дорога в Питтсбург заняла больше времени, чем мой путь в Нью-Йорк – по большей части из-за перегруженного трафика, но ещё и из-за того, что машина «скорой» двигалась со скоростью черепахи, а я волочился следом.
Зато у меня было время подумать, и всю дорогу я переживал, как всё будет складываться дальше. В первый раз у меня появилась возможность обдумать всё хорошенько, и я осознал, что мне придётся столкнуться не только с физическими травмами Джастниа, но и с психологическими тоже: смерть Дженнифер, невозможность увидеться с сестрой из-за того, что она живёт теперь у отца… Дэн. Наркозависимость. Разочарование от его несостоявшейся карьеры в Нью-Йорке; не говоря уже о том, что парень, с которым он жил, едва его не угробил.
Я запоздало сообразил, что и представления не имею, насколько серьёзные отношения связывали Джастина и Фогарти. В смысле, нравится мне это или нет, но они спали вместе и принимали наркотики вместе, но были ли они всего лишь такими же приятелями по койке, как мы с Дэном, или всё намного серьёзнее? Он же отказался давать показания, правда? Мне ясно, что Джастин скучает по матери, но что, если он скучает и по этому парню тоже? В таком случае мне придётся следить за своим языком, ведь, как бы я ни ревновал, я нахожусь не в том положении, чтобы обвинять его в чём-то, верно?
Но я должен справиться. Потому что, какими бы добрыми ни были мои намерения, именно из-за меня Джастин попал в этот переплёт и снова едва не погиб. Я подвёл его в тот миг, когда он во мне нуждался, и теперь мне каким-то образом предстоит вновь завоевать его доверие. Потому что ни один из нас больше не переживёт подобное – снова.
На подъезде к Питтсбургу я обогнал «скорую», чтобы заскочить в торговый центр, купить продуктов, которые нравились Джастину – молоко и печенье, хлопья, яйца, чипсы, сок, ещё я захватил пару дисков и несколько книг с головоломками.
В итоге, когда наш кортеж свернул на Фуллер-стрит, время близилось к шести. Медики аккуратно выгрузили инвалидное кресло на тротуар, потом усадили в него Джастина - он пытался помогать им, опираясь на здоровую ногу. Синяки на лице при дневном свете выглядели ещё ужаснее, чем в палате, но хотя бы отёк спал, и он смог открыть оба глаза. Я взглянул на его лицо и понял, что он ужасно вымотан и расстроен, ему больно, так что я решил не спрашивать, удалось ли ему насладиться поездкой. Я взял костыли, которые ему тоже скоро понадобятся, помахал медбратьям на прощание, и мы наконец остались одни.
Мне удалось довезти кресло до лифта, ни разу не ударив Джастина больной ногой об стену; пока лифт опускался, я поставил кресло на тормоз и забрал его сумки из машины. Когда я вернулся, лифт уже опустился, Джастин самостоятельно въехал внутрь и теперь сидел, вызывающе поглядывая на меня.
- Я же говорил тебе, что я не беспомощный! – ответил он на мой взгляд.
В тишине я загрузил в кабину его сумки и портфолио, художественные принадлежности, костыли и чёртовы сумки с продуктами и опустил дверь; до лофта мы доехали всё так же, не вымолвив ни слова. Я занёс всё внутрь, а когда вернулся, чтобы переправить Джастина, увидел, что он уже едет сам.
- Ну должен же я изучить маршрут отступления, - саркастически объяснил он.
Сарказм и постоянные скачки настроения – последствия сотрясения мозга, напомнил я себе, а потом решил распаковать покупки и дать ему возможность осмотреться.
- Проголодался? У меня есть суп, - когда он не ответил, я оторвался от продуктов и взглянул на него. – Солнышко?
Он сидел неподвижно, опустив голову, и выглядел потерянным и одиноким.
- Единственное, чего я хочу, - сказал он печально, – это выбраться из этой чёртовой рубахи и смыть с себя больничную вонь.
Он ненавидит больницы даже больше, чем я, так и причин у него больше, но я прекрасно понимаю его чувства. Я приблизился и присел рядом:
- Так и сделаем. У меня где-то был мусорный пакет, мы прикроем им твой гипс, - я снова вернулся на кухню и отыскал огромный чёрный пластиковый мешок. – Только давай не будем спешить. Сначала доберёмся до спальни, для этого понадобятся костыли, - я принёс их, и довёз его до ступенек. Потом я установил кресло на тормоз и освободил его ногу из фиксатора, осторожно опустив её на пол. – Ладно, медсестра говорила, что нужно делать всё медленно и плавно. Я тебя подниму, а ты опирайся на здоровую ногу, - я аккуратно ухватил его за бицепсы и потянул на себя, стараясь не обращать внимания на вздох боли. (У него сломаны рёбра, они будут болеть – это суровая действительность.) Потом я поднырнул под его правую руку и обхватил за грудь, помогая ему взобраться по ступенькам. Но как только мы оказались в спальне, он оттолкнул меня.
- Я справлюсь, - раздраженно сказал он, опираясь на костыли.
- Джастин, погоди минуту, дай я уберу ковры, - я быстро скатал их и бросил в угол, напомнив себе, что так же нужно поступить и со всеми остальными. Он уже доковылял до ванны, а я схватил мешок и поспешил за ним. – Джастин, постой, ради Бога! Ты не привык к костылям, можешь поскользнуться. Осторожнее, - глянув ему в лицо, я понял, что ему больно – он даже прикусил губу. Я помог ему войти в ванную, прислонил его к раковине: - Постой же ты, блять, хоть минуту спокойно!
Я опустился на колени, осторожно укутывая травмированную ногу чёрным мешком, и завязал горловину, чтобы вода не попала внутрь, а потом начал раздеваться.
- Я тебя с собой не приглашал, - сказал он ледяным тоном.
- Нет. Но если ты думаешь, что я пущу тебя одного со сломанной ногой, упакованной в пластиковый пакет, в скользкую душевую, то ты просто спятил. Завтра я куплю какие-нибудь нескользящие коврики для ванной, но сегодня тебе придётся принять мою помощь, - и, не слушая возможных возражений, я потянулся к крану, чтобы включить воду, а когда настроил её, чтобы она была нужной температуры, вновь обернулся к Джастину.
Он умудрился развязать тесёмки и снять больничную рубаху, и теперь стоял полностью обнажённый, за исключением чёрного пакета на правой ноге; первый раз в жизни мои глаза не метнулись сразу же к его члену. Я смотрел на калейдоскоп синяков, щедро покрывавших всю правую сторону его груди.
Я ничего не сказал, просто язык не повернулся. Как можно более бережно я завёл его в кабинку, прислонив спиной к выложенной плиткой стене, и повернул душ так, чтобы вода лилась ему на голову, а сам встал рядом, положив руки по обе стороны его тела – чтобы успеть подхватить его, если он вдруг соскользнёт. Пару минут я позволил ему просто стоять, впитывая тепло воды, а потом взял шампунь и начал мыть ему голову. Я думал, что он станет протестовать, но, видимо, у него просто не хватало сил – он просто стоял, прикрыв глаза, пока я массировал сначала его волосы, а потом и всё тело, с болью замечая, как сильно он похудел. Его лопатки так сильно выпирали под моими ладонями, а ключицы натягивали тонкую кожу. Я выключил воду сразу же, как только смыл с него всю пену.
- Прости, Солнышко, пока столько, сколько необходимо, не дольше.
Я быстро обернул одно полотенце вокруг собственных бёдер, а вторым начал аккуратно промокать кожу Джастина. Его влажные волосы достигали плеч, и я на секунду пожалел, что они не светлые – выглядело бы просто невероятно! Он молчал всё время, глаза его были почти полностью закрыты, и я отчётливо видел, что он окончательно измучен.
Я укутал его в сухое полотенце, подал костыли, и мы медленно проделали обратный путь в спальню, где я подвёл его к постели.
- Давай, садись.
Я взял его за руки и помог осторожно опуститься на постель, а потом вынул из шкафа пару джинсов для себя, а для него - мягкие домашние штаны (они должны подойти ему, даже учитывая гипс на ноге) и мою старую футболку с надписью «Пенсильванский вокзал», которую он любил надевать. Я снял с него полотенце и аккуратно продел сначала правую руку в один рукав, потом левую – в другой, стараясь причинить как можно меньше боли. После того как футболка была надета, я принялся натягивать штаны – мне пришлось подкатать штанины снизу, чтобы добраться до его ступней. Сделав уютное гнездо из подушек, я приподнял его ногу и помог ему передвинуться назад так, чтобы он смог удобно устроиться полусидя. Когда мне наконец удалось устроить его удобно, он уже был белым как полотно.
- Отдохни немного, Солнышко. Я подогрею суп.
- Я не хочу: устал, - он едва приоткрыл глаза.
- Придётся, потому что тебе нужно принять обезболивающее, а на пустой желудок его пить нельзя, - я собирался твёрдо стоять на своём. Если он захочет таблетки, ему придётся есть – так он хоть будет питаться через каждые три часа.
Я налил суп в кружку, сообразив, что так ему будет удобнее, а сам решил пока принести его вещи. Когда я вернулся, он сидел и смотрел прямо перед собой.
- Это ещё, блять, что такое? – спросил он.
- Это телевизор, Солнышко, - я начал распаковывать сумки. - Я уверен, ты видел их раньше.
- Только не в спальне Брайана Кинни!
- Иногда я смотрю кино, - я пожал плечами. – Что здесь такого?
- И с каких это пор ты смотришь его в постели?
- С тех пор, как у меня бессонница, - я понял, что развешиваю рубашки по цветам, остановился, взял с тумбочки пульт и кинул ему: - Включи, если хочешь.
Я уложил его носки и бельё в нижний ящик комода, думая, заметил ли Джастин, что тот оставался пустым, а сумки засунул поглубже в шкаф и снова пошёл в гостиную, слыша, как зашумел включённый телевизор. Когда я вернулся с Демеролом и бутылкой воды, Джастин всё ещё бесцельно переключал каналы. Я дал ему одну капсулу и пронаблюдал, чтобы он проглотил её, оставил бутылку с водой на тумбочке на тот случай, если он захочет пить ночью, а потом унёс кружку на кухню и вымыл её. Я решил проверить почту и включил компьютер, но там не оказалось ничего срочного, да и всё равно я не смог бы сейчас работать.
Когда я вернулся в спальню, Джастин уже спал, перекатившись на свою сторону кровати и закопавшись в подушки; я вытянул пульт из его обмякшей ладони.
Сняв джинсы, я поколебался секунду, но всё же натянул боксеры, желая показать Джастину, что я ничего от него не жду, потом залез в постель и улёгся, глядя на него. Видимо, он просто дремал, потому что внезапно зашевелился и открыл глаза.
- Почему у тебя телевизор в спальне? – пробормотал он.
Что он зациклился на этом телевизоре? Я приподнялся и потянулся за сигаретами, но потом замер и спросил у него:
- Можно? Кашлять не будешь?
- Ой, иди на хуй, - некстати вернулась его былая дерзость.
Я усмехнулся и зажёг сигарету.
- Это Дэн предложил?
- Нет. Я сам придумал, а что?
- Я подумал, что он. Я же сто раз просил тебя поставить здесь телевизор, но мне ты отказывал, так что я подумал, что это была его идея. В конце концов, мне понадобилось целых пять лет, чтобы хотя бы заставить тебя признать меня своим партнёром, а Дэн управился всего за пару месяцев. Видимо, он действительно был особенным.
- Я же говорил тебе, Джастин, что Дэн никогда не был моим партнёром, - выдавил я сквозь стиснутые зубы.
- Ага. Только у меня совсем другое впечатление сложилось, когда я его встретил, - он повернул голову и посмотрел прямо на меня. – Ты его из-за меня бросил?
Да, Солнышко, вообще-то из-за тебя, но всё совсем не так, как ты думаешь.
- С ним уже было покончено ещё до того, как произошла эта авария. Нечего было продолжать.
- Почему? Он начал склонять тебя к моногамии и психовать из-за твоих трахов? – его голос стал громче, он явно злился.
Я провёл кончиками пальцев по его лицу.
- Джастин, мы всё обсудим, я не стану избегать разговора. Но мы не будем разговаривать сейчас, когда ты измучен и тебе больно, когда тебе нужно отдыхать, а не ссориться. Я тебе клянусь, завтра мы поговорим обо всём, о чём ты только захочешь... ты сможешь поорать и даже швырнуть в меня чем-нибудь, если тебе от этого полегчает. Но не сейчас. Давай спать?
Он помолчал пару минут, а потом плаксиво пожаловался:
- Блять, как же я устал лежать на спине!
- Так давай попробуем по-другому, - я вытянул из-под него пару подушек и откинул одеяло. – Переворачивайся, - я взял его за правое плечо и со всей осторожностью помог перекатиться на левый бок, устроив ноги так, чтобы гипс не причинял неудобств, подпихнул пару подушек, чтобы он смог расслабиться, а когда я натянул на нас одеяло, наградой мне стал слабый стон удовольствия. Я прижался к нему сзади, чтобы он смог откинуться на меня. Мне так хотелось обнять его, но, боясь потревожить его рёбра, я мог только положить руку ему на бедро – единственную часть, которая не пострадала.
Я прикрыл глаза, вдыхая запах его волос, чувствуя, как пушистые кончики щекочут лицо и наваливается усталость. Так хорошо. Как же хорошо, что он здесь.
Потом я ощутил его дрожь и, встревоженный, приподнялся на локте:
- Что случилось? Тебе больно? Давай назад переверну?
Он покачал головой, и тут я понял, что он плачет.
- Мама! – всхлипывал он. – Я её больше никогда не увижу!
Господи Исусе, я забыл. Я был настолько поглощён его физическими повреждениями, что совсем забыл о том, что наверняка причиняет ему намного более сильную боль. Я аккуратно проскользнул левой рукой ему под шею, бережно придерживая.
- Блять, мне так жаль, родной… - шептал я, целуя его волосы и поглаживая живот правой рукой. – Поплачь, Джастин. Она заслужила твои слёзы. Моё Солнышко… мой мальчик. Я здесь… всё будет хорошо.
Я мурлыкал эту успокаивающую чепуху, даже не вслушиваясь в собственные слова, пока его всхлипы и рыдания не утихли и он наконец не уснул. Хотя я прижимался к нему вплотную, стараясь подарить ему чувство безопасности и защищенности, в первый раз в жизни мысль о сексе казалась мне неуместной. И, несмотря на то что я пропустил несколько месяцев, теперь я благодарил небеса за то, что мы снова вместе и я могу помочь ему пройти через всё это.