Глава 17
Брайан
Квартира, где жил Джастин, располагалась в новёхоньком огромном комплексе под названием «Башни Беллами» – сплошь полированная сталь, громадные тонированные стёкла и просторные балконы. Я ввёл цифровой код на панели у входа, и широкие стеклянные двери бесшумно скользнули в стороны; я оказался в шикарном, ярко освещённом холе с чёрно-белым кафельным полом, лифты располагались прямо напротив входа – я вошёл в ближайший и нажал кнопку «пентхауз».

Надеюсь, мне удастся застать этого мудака врасплох.
Я обещал Джастину ничего не предпринимать, я и не стану… если он сам не начнёт. Но хотелось бы мне увидеть его лицо, когда я войду, и он поймёт, кто перед ним.
Но мне не повезло – когда я открыл двери квартиры, оттуда не донеслось ни звука, но я всё равно старался вести себя потише на случай, если он спит. Так же бесшумно я закрыл за собой дверь.
Я огляделся – гостиная оказалась размером с мой лофт, а из огромных окон открывалась отличная панорама на Хадсон и побережье Нью-Джерси. Мебель была, безусловно, дорогой, но подобрана не так хорошо, как у меня: прямо перед окном стоял чёрный стеклянный обеденный стол, окружённый дизайнерскими стульями из хрома и кожи; огромный красный кожаный угловой диван делил комнату пополам, перед ним, занимая едва ли не половину стены, расположился плоский экран телевизора, рядом – музыкальный центр, окружённый полками с пластиковыми коробочками дисков. Интересно, какой идиот спустил такую кучу денег, чтобы обставить квартиру студента – я заметил круги от стаканов на дизайнерском кофейном столике, следы сигарет на дорогой обивке дивана, а некогда белоснежный толстый ковёр был весь заляпан пятнами от вина.
Из гостиной вело четыре двери: две направо и две налево. Первая дверь справа вела в спальню, там тоже было огромное окно; я заметил двери в гардеробную и ванную, причудливую картину в готическом стиле (нарисовал её явно не Джастин) и кровать королевских размеров… застеленную чёрными простынями. Я постарался выкинуть из головы образ бледного тела Джастина на этих простынях и поспешил дальше. Следующая дверь вела в комнату, которая, вероятно, изначально задумывалась как спальня, но потом была переделана под кабинет – здесь были компьютер с принтером, письменный стол, полки с книгами. Мольберт Джастина стоял пустой возле окна, перед компьютером я заметил несколько распечатанных страничек, прочитав, что на них написано, я пренебрежительно фыркнул – претенциозный пустой ребяческий бред. Но в иллюстрациях был заметен яркий талант Джастина, я был впечатлён, как и всегда. Он всегда вкладывал в работы всю свою душу, неважно, что он при этом изображал, это качество присуще каждому настоящему художнику, как я полагаю.
Две двери слева вели в кухню (оборудованную по последнему слову техники, а также оснащённую столешницей из серого гранита) и ванную, отделанную в бело-синих тонах. У меня снова потяжелело в желудке, теперь уже при виде просторного спа – я против воли представил себе наслаждающегося тёплой водой Джастина. В шкафчике я не обнаружил ничего, кроме аспирина, жидкости для полоскания рта, джастиновых таблеток от аллергии и пачки обезболивающего. Я сгрёб все упаковки и прошёл в кухню, чтобы проверить содержимое холодильника, но не обнаружил там не только наркотиков, но и обычных продуктов – видимо, кто-то здесь всё основательно подчистил.
Я принёс таблетки в спальню, бросил их на кровать и открыл шкаф. Как Джастин и сказал, его одежда висела слева, но я бы и сам это понял – остальная часть шкафа пустовала. Похоже, слинял его маленький дружок. Я вытащил джастиновы спортивные сумки (в одной обнаружились кроссовки и спортивные штаны) и начал снимать одежду с вешалок, постепенно укладывая всё в сумки – знакомые футболки, рубашки, штаны-карго, пара отличных брюк и несколько пиджаков. Похоже, у него появилось несколько обновок – чёрные джинсы и майки, но все как одна изукрашены дурацкими скалящимися черепами и уродливыми рожами. Их я отложил в сторону и вытянул ящики комода – все были пусты, кроме нижнего, из него я достал носки и нижнее бельё, запихнул всё поверх одежды, а лекарства прекрасно уместились в боковых карманах.
В прикроватной тумбочке я ожидал обнаружить альбом с набросками, но ящик пустовал – в нем была только распечатанная упаковка презервативов и смазка. Под кроватью я заметил коробку и решил проверить её тоже – там обнаружились игрушки: наручники, пара фаллоимитаторов, анальные бусы, свечи и плётки.
Я внезапно вспомнил один свой разговор с Джастином, который состоялся давным-давно, когда я ещё только начал его трахать. Это было в ту ночь, когда он показал мне свой проколотый сосок – хоть сначала я отреагировал на него спокойно, на самом деле едва смог дождаться, когда все разойдутся, чтобы затащить его в лофт и продемонстрировать все прелести позиции сзади в сочетании с лёгкой болью от пирсинга. Когда мы закончили, я вдруг вспомнил, что он всего пару дней назад лишился девственности и не обладает тем опытом, который есть у завсегдатаев задних комнат «Вавилона».
- Перевернись.
- Брайан… Я не могу. Правда.
- Я знаю, щенок. Я хочу проверить, всё ли в порядке.
- Всё нормально, честно.
Я засмеялся:
- Господи Джастин! После всего, что я проделывал с твоей задницей, ты теперь стесняешься позволить мне взглянуть на неё?!
- Это другое. Это не… - он опустил голову, внезапно покраснев. Это было так мило.
Я ухватил его пальцами за подбородок и заставил взглянуть на себя:
- Не сексуально? Неправда. Это всё части одного целого. Ты… - я помедлил, пытаясь подобрать верное слово, - оказываешь мне честь, позволяя трахать себя. Доверяя мне своё тело. Так что я просто обязан убедиться, что теперь с тобой всё нормально.
Он робко взглянул на меня, но всё же позволил осмотреть себя, породив во мне странные, незнакомые чувства – ответственность и желание защитить; эти чувства я в своей жизни испытывал лишь к двум людям – Джастину и своему сыну… и уж точно никогда - к случайным трахам. Наверное, именно тогда он начал превращаться в одного из самых важных в моей жизни людей, именно тогда я почувствовал зарождение того, что намного позже осознал как любовь.
То же самое я чувствовал, когда Мел и Линдс внезапно ввалились в лофт, как раз перед началом его провальной карьеры в качестве танцовщика «Вавилона» – я как раз усмирял его эго дисциплинарными шлепками. Он так положительно отреагировал на подобное наказание, что после ухода незваных гостей я просто обязан был продолжить урок. Уснули мы измученные, но насытившиеся друг другом сполна, и я чувствовал, как его пылающая маленькая задница прижимается к моему члену. Но наутро он был тихим и нервным, я даже подумал, что зашёл слишком далеко, сделал ему больно, но он отрицательно качнул головой.
- В чём тогда дело?
Он пробормотал что-то неразборчиво, уткнувшись лицом мне в грудь.
- Что? Не слышу.
- Ты меня презираешь? – я едва разобрал его слова.
- Да с чего ты взял?- он поднял голову – лицо его пылало, он казался смущённым… снова.
- Потому что мне понравилось.
Вот поэтому я не связываюсь с девственниками. И теперь приходилось подбирать правильные слова, чтобы он не стал принижать себя из-за того, чем мы занимались ночью.
- А ты, значит, меня презираешь?
- Нет, конечно, нет! – он был шокирован моими словами.
- Если ты думаешь, что я стану тебя презирать из-за того, что тебе понравилось быть отшлёпанным, то и ты должен меня презирать за то, что мне понравилось тебя шлёпать. Это будет справедливо,- я смотрел, как он раздумывает над моими словами. – Джастин, послушай. У каждого человека есть свои заскоки, даже у твоих отца и матери, - он поморщился. - Большинство не реализовывают их, просто не осмеливаются. Но есть они у каждого, это нормально. Тут нет ничего такого… Господи, ты знаешь, что есть веб-сайт, на котором мужчины покупают женскую обувь… но не всякую, а ношеную, чтобы запах сохранился…
- Ты шутишь, Брайан? - он смотрел на меня расширенными от удивления глазами. – Это самая гадкая вещь, что я только слышал!
- Клянусь тебе, Солнышко, чтобы не сойти мне с этого места! Так что твои шлепки по сравнению с этим – просто детский лепет, - я обвил его руками, реализуя собственный заскок: обнимашки. – Джастин, нет ни единой твоей фантазии, которую я бы не испробовал ранее или которую не испробовали бы на мне. Ты не шокируешь и не разочаруешь меня, и я уж точно не стану тебя презирать. То, чем мы занимаемся здесь, – это только наше дело; и я придерживаюсь мнения, что всё в порядке, если все удовлетворены и никто не пострадал – это единственное правило. И ещё – никаких потом сожалений и самокопаний, понятно?
Каким юным он тогда был, каким юным и как верил мне! Я должен знать, что так и есть до сих пор.
Я снова вернулся в кабинет. У стены стояло портфолио Джастина, я открыл его – там действительно не было ничего нового, он не врал, говоря, что ничего не нарисовал. Я собрал все распечатки со стола, обнаружив там же пару набросков людей и предметов, которые его заинтересовали: нищие, патрульные и уличные музыканты в метро; но ни один из них не был окончен. Интересно, есть ли среди изображённых портрет Фоггарти – любопытно было бы на него взглянуть, просто на случай, если вдруг пересечёмся с ним когда-нибудь. Я подравнял листы и сунул их в портфолио, потом увидел художественный набор, подаренный ему Мел и Линдс, и забрал его тоже. Мольберт, конечно, в корвет не поместится, но я потом куплю ему новый. Или пошлю за этим, если он будет настаивать.
Я перенёс сумки с вещами Джастина к дверям, а потом остановился и огляделся, пытаясь представить его жизнь здесь. Но у меня ничего не вышло – я не заметил ни единого отпечатка его личности в этой квартире. И я внезапно поразился, осознав, что он не оставил ни единого следа ни в одном месте, где раньше жил – в старой комнате Майкла, в квартирке Дафны или той дыре у Итана. Он был там всего лишь временным постояльцем, и теперь он покидает очередную квартиру, а всё его добро поместилось в две небольшие сумки и тощую папку. Только лофт впитал его присутствие и всегда приветствовал его, независимо от того, находился ли Джастин там в данный момент. Лофт и ещё Брайтин, где каждая комната была полна им, хотя он там даже ни разу не переночевал.