Мы с тобой с самой первой не очень-то рифмовались;
ты же помнишь? июнь, запыленные стекла балкона впитали зной,
я стою в электричке. в полсотне невзрачных овалов – не узнавала
твоих удивленных бровей, веснушек на скулах; и, боже мой,
ты спрашивал, есть про тебя? Да, ты знаешь, теперь навалом.
Ты – хлопок открывающейся двери, полу-ветер в замочной скважине,
Продувающий постепенно, но до костей;
ты приходишь, когда я под пледом и вовсе не жду гостей,
когда хочется помолчать о том, что не нажито,
и о том, что, увы, от тебя никаких вестей.
Мы оба питали надежды, мы были детскими и лохматыми,
Я играла с тобою, хранила тебя, и статус свободы чудовищно обнищал.
Ты зашивал мне платья, перечитывал мне Ахматову,
и ничего мне не обещал.
Потом тебя будут видеть с какой-то нимфеткой
и лет через пять мы увидимся: ты узнала, да ведь? –
в твоих черточках: самое трудное – это вернуться, детка.
в моем искоса – о нет, дорогой мой. Труднее всего оставить.