[327x450]
совет: посмотрите фильм, он того стоит. редкое русское кино, на которое стоит потратить свое время, даже не смотря на то, что второй раз вы его пересматривать не будите. не из-за того что сюжет говно, а потому что просто будет не интересно. и если вы решили посмотреть фильм, то не читайте дальше... а для всех остальных

В сущности, основной нерв «Домового» – это вопрос о подлинности. Подлинности художнической, конкретнее – писательской, и подлинности человеческой. Герой Константина Хабенского, автор криминального чтива про киллера по прозвищу Домовой, лишен того и другого разом. Он сдает больного сына в психиатрический интернат, чтобы тот не мешал ему писать романы, однако романы у горе-писателя получаются, несмотря на это (или, вернее, благодаря этому), плохонькие. Вычитав в газете о «послужном списке» и гибели Домового, герой Хабенского принимается сочинять лишенные эстетической ценности и жизненной правды истории о вышеупомянутом субъекте, пока субъект не появляется собственной персоной. Явление Домового в обличии Владимира Машкова сопровождается целым рядом неслучайных деталей, указывающих на то, что не дело художника – заниматься, коротко говоря, болтовней. «Странная у Вас муза, – замечает писателю Антону следователь. – Перестаньте раздувать миф про Домового!» На стене следовательского кабинета меж тем висит известный ретроплакат «Не болтай!», а первой жертве киллера, которую придется увидеть литератору, стреляют прямо в рот – как чрезмерно говорливому свидетелю.

Покончив таким образом с экспозицией будущего действия, режиссер Карен Оганесян приступает к главной своей задаче – радикальному перевоспитанию главного героя. Зрелище чужой смерти дает писателю возможность исторгнуть настоящую прозу, простую, точную, пропущенную через нутро, заставляющую изображение на экране пульсировать, как сердцебиение. Втягивая перерождающегося литератора в свои смертельные игры и подставляя его под удар, киллер вынуждает его меняться и как человека. Вместе с чувством вины на персонажа Хабенского обрушивается ощущение бесприютности и одиночества, усугубляемое почти непрерывно заполняющим кадр дождем. «Люди всегда одни. И больше всего они ненавидят тех, кто рядом». «Если ты не уничтожил себя сам, тебя обязательно уничтожит кто-то другой. Вариантов нет». Известная вещь: искусство дается лишь тому, кто испытал на своей шкуре горький ужас жизни. Оно, говоря мандельштамовскими словами, достигается пóтом и опытом. И, конечно же, кровью. Собственной, чужой, главное – чтобы настоящей.

И в этом смысле заглавный герой картины, киллер Домовой, перерастает свою внешнюю функцию – наемного убийцы, который играет другими как наживками и жертвами. Персонаж Машкова наделен по воле режиссера почти божественной задачей – заставлять тех, кто попадается ему на пути и при этом остается жить, словно бы рождаться заново. Любимое выражение Домового – «как птичка на корм». Люди для него «слетаются туда, где корм», равно и птицы, которым он не единожды в кадре (и наверняка еще чаще за кадром) крошит сытный, вкусный хлеб. Но для людей – в отличие от птиц – пища оказывается слишком соленой и горькой: должно пролиться много крови и много слез. За нужные, настоящие слова, какие ты когда-нибудь скажешь ближним или доверишь бумаге, необходимо дорого заплатить. Только тогда станут риторическими и попросту лишними вопросы, которыми обмениваются убийца и его ученик-литератор:
– А ты можешь не убивать?
– А ты можешь не писать?
[655x426]