"...Снусмумрик с отсутствующим видом съел свой скудный суп, меж тем как взгляд его отдыхал на мшистых земных покровах под берёзками.
Мелодия была уже совсем близко, оставалось только схватить её за хвост. Но у него было время для ожидания [...]
Снусмумрик увидел малютку в ту самую минуту, когда полоскал кастрюлю в ручье. Малютка сидел под корнем дерева на противоположном бережку и таращил глазёнки под взъерошенной чёлкой. Глазёнки были испуганные, но очень любопытные и следили за каждым движением Снусмумрика.
Два робких глазика под всклокоченными волосами. Да, так выглядят те, с кем никто не считается.
Снусмумрик не обращал внимания на малютку. Он погасил уголья и нарезал немного ельника, чтобы было на чём сидеть. Он вытащил трубку и медленно зажёг её. Выпуская тонкие клубы дыма в ночное небо, он ждал свою весеннюю песню.
Но она не приходила. Зато он всё время ощущал взгляд малютки, его глаза следили за всем происходящим, он восхищался всем, что делал Снусмумрик, и мало-помалу в Снусмумрике начало зарождаться недовольство.
Снусмумрик сложил лапы рупором и крикнул:
- Брысь!
Тогда малютка вылез из-под корней дерева и чрезвычайно застенчиво сказал:
- Надеюсь, я не испугал тебя? Я знаю, кто ты. Ты - Снусмумрик.


И с этими словами маленький зверёк кинулся прямо в ручей и стал переходить его вброд. То был слишком большой ручей для такого крохотного существа, а вода была холодна. Несколько раз он терял опору под ногами и падал навзничь, но Снусмумрик был так скверно настроен, что и не подумал ему помочь.
Наконец некто ужасно несчастный и тоненький, как спичка, стуча зубами, вполз по береговому склону наверх и сказал:
- Привет! Я так счастлив, что встретил тебя.
- Привет! - холодно ответил Снусмумрик.
- Можно мне погреться у твоего костра? - продолжал зверёк, сияя всей своей мокрой рожицей. - Подумать только, я стану тем, кому однажды довелось сидеть у лагерного костра Снусмумрика. Этого я никогда в жизни не забуду.
Малютка придвинулся ближе, положил лапку на рюкзак и торжественно прошептал:
- Это здесь твоя губная гармошка? Она там - внутри?
- Да, - абсолютно неприветливо ответил Снусмумрик.
Мелодия его одиночества исчезла - всё настроение уничтожено. Он кусал трубку и пристально смотрел меж берёзок, не видя их.
- Не бойся, ты мне совершенно не помешаешь, - разразился наивный малютка. - Я имею в виду, если ты захочешь поиграть. Ты и представления не имеешь, как я тоскую по музыке. Я никогда никакой не слышал. Зато я слышал о тебе. Ёж, и малыш, и моя мама рассказывали... А малыш даже видел тебя! Да, ты даже представить себе не можешь... Здесь так мало случается... А мы так много мечтаем...
- Ладно, как же тебя зовут? - спросил Снусмумрик.
Вечер был всё равно испорчен, вот он и подумал: уж проще что-нибудь сказать.
- Я так мал, что у меня нет имени, - живо ответил малютка. - Подумать только, никто никогда не спрашивал, как меня зовут. А тут являешься ты, о котором я так много слышал и которого мечтал увидеть, и спрашиваешь, как меня зовут. Ты считаешь... если бы ты мог... я думаю, не очень ли это для тебя трудно - придумать мне имя, которое было бы только моё и ничьё больше? Сегодня вечером?
Снусмумрик что-то пробормотал в ответ и надвинул шляпу на глаза. Кто-то на длинных заострённых крыльях перелетел ручей, горестно и протяжно крича в лесную чащу:"Ю-юю, ю-юю, ти-уу..."
- Если слишком кем-то восхищаться, никогда не стать свободным, - внезапно произнёс Снусмумрик. - Я это знаю.
- Я знаю, что ты знаешь всё, - болтал зверёк, придвигаясь ближе. - Я знаю, что ты всё видел. Всё, что ты говоришь - правильно, и я всегда буду стараться быть так же свободен, как ты. А теперь тебе надо домой в Долину муми-троллей - отдохнуть, встретиться со знакомым... Ёж говорил, что когда Муми-тролль пробуждается от зимней спячки, он тотчас начинает тосковать по тебе... Как чудесно, когда кто-то тоскует по тебе, и ждёт тебя!
- Я вернусь, когда надо! - пылко воскликнул Снусмумрик. - А может, я вообще не вернусь! Может, я пойду совсем в другую сторону.
- О! Тогда он, верно, очень огорчится,- сказал малютка.
В тепле он начал просыхать, и шкурка его спереди оказалась мягкой и светло-бурой. Снова указав на рюкзак, он осторожно спросил:
- Может ты?... Ты так много путешествовал...
- Нет, - возразил Снусмумрик. - Не сейчас.
И горестно подумал:"Почему они никогда не оставят меня в покое... Меня и мои путешествия? Неужели им не понять, что я всё растеряю, есди буду вынужден о них рассказывать. потом всё исчезнет из памяти. И когда я попытаюсь вспомнить, как всё было, я вспомню только свой собственный рассказ".
Довольно долго стояла тишина, и снова закричала ночная птица.
Но вот малютка поднялся и тихим голоском сказал:
- Да, тогда я, пожалуй, пойду домой. Привет!
- Привет, привет! - ответил Снусмумрик и вдруг пошёл на попятную: - Послушай-ка! Вообще-то... Насчёт имени, которое нужно тебе дать. Тебя можно было бы назвать Ти-ти-уу. Ти-ти-уу, понимаешь, имя с весёлым началом и долгим печальным "уу" на конце.
Зверёк смотрел на Снусмумрика, и глазёнки его отливали желтизной при свете огня. Он обдумывал своё имя, смаковал его, прислушивался к нему, вживался в него и под конец, подняв мордочку к небу, тихо провыл своё собственное новое имя так зачарованно и печально, что у Снусмумрика по спине забегали мурашки.
Затем в вересковых зарослях мелькнул коричневый хвостик, и всё стихло.
- Чепуха какая-то, - сказал Снусмумрик и пнул лапой костёр.
Вытряхнув пепел из трубки, он поднялся и закричал:
- Эй! Вернись!
Но лес молчал.
- Ну ладно, - произнёс Снусмумрик. - Нельзя же вечно быть любезным и обходительным. Не успеваешь, просто не успеваешь... Да и у малютки теперь есть собственное имя, вот так.
Он снова уселся, прислушиваясь к журчанию ручья, к тишине, и стал ждать свою мелодию. Но она не являлась. Он сразу же догадался, что она умчалась так далеко, что ему её никак не ухватить. Быть может, больше никогда. Единственное, что засело у него в голове, был оживлённый и робкий голосок малютки, который всё болтал, болтал и болтал без конца.
- Таким надо сидеть дома со своими мамочками, - сердито сказал Снусмумрик и, бросившись рывком на ельник, улёгся на спину.
Немного погодя он уселся и снова начал звать малютку. он долго вслушивался в лесную чащу, а потом натянул шляпу на нос, чтобы заснуть."
[...]