С разными книгами всегда складываются разные отношения. О каких-то книгах хочется рассказать, о каких-то написать ,о каких-то не хочется ронять больше предложения; словом книга, будучи совершенно отдельным организмом, вызывает различные чувства как во время чтения, так и после.
Знакомо ли вам чувство, когда закрывая последнюю страницу, ты чувствуешь себя сосудом, созданным именно для этой книги, принявшим форму именно этой книги, и вот, только что ты принял в себя последнюю каплю, и теперь остаешься совершенно, оглушительно наполненным, застывшим в пространстве и времени, как если следующая капля-мысль переполнит тебя и впечатление начнет выливаться, ты принимаешься исторгать это впечатление сам для себя, для людей, для бумаги. Сомнительное сравнение, но именно оно приходит ко мне в голову. Ты наполнен этой закончившейся историей, потом замираешь, как будто все мысли, что возникали у тебя за время чтения исчезли, а потом снова появились, да все разом. Так, конечно, не всегда. Но я очень редко дочитываю книги, не увлекающие меня. Какова бы не была книга, ее преимущества и статус, хороший слог и приятный сюжет, если она меня не трогает, я скорее всего ее откладываю. До лучших времен, реже - навсегда. Множество книг есть, которые меня чем-то заинтересовали, но остались отложенными. Потому что не под это настроение, не под этот возраст, не под меня.
Почему-то мне захотелось написать про книгу, последняя страница которой только что опустилась внутрь сосуда. Каждый, пожалуй, знаком с недавней премьерой "Великого Гэтсби".
Мое отношение к Фицджеральду затесалось где-то между начатой "Ночь нежна" и его весьма интересным образом в фильме "Полночь в Париже". То есть, всего ничего. Тут еще одно примечание: я часто берусь за книгу, когда фамилия писателя или название книги слишком часто попадается мне на глаза. Я принимаю это за какой-то знак и берусь читать. Когда я увидела приближающуюся премьеру и посмотрела трейлер, я окончательно убедилась - я либо посмотрю фильм в кино, либо прочту книгу, вопрос только что случится раньше. И все же, я взялась за книгу. Я видела картинку, польстилась на насыщенные "двадцатые" и ждала того же самого в книге, а оно совершенно и решительно не наступало. Прочитав до середины, я неуверенно отложила было книгу, взявшись за что-то другое. Чтобы вдруг, сегодня вечером неосознанно нажать на файл и неожиданно для себя прочесть с оставленного места до конца, когда на балконе наступили уже кромешные сумерки и мама в двадцатый раз позвала меня в дом.
Не проглядывающаяся в первой половине сквозящая между страниц связь с моими собственными воспоминаниями об совершенно определенном человеке, черт возьми, это не отпускало меня до последних слов, хотя я знала уже сюжет, но настолько прошибающая обида вдруг появилась за главного героя. Не жалость, а обида. Мне было плевать на разгадку словосочетания "великий Гэтсби", в моих глазах она уже не была такой значимой, как и вообще все остальное, весь смысл, все роящиеся в голове выводы и мнения. Это наложение вышло на первый план. Я стала относиться к герою так, будто хорошо его знала. Книга вдруг оказалась "для меня". По-особенному важной для меня.
Мне хочется добавить сюда отрывок, который совсем не главный и не выражает всего того и вообще, может быть, мало кому запомнившийся, из тех, кто читал. Но тронувший меня.
"Уезжая, он не мог отделаться от чувства, что, поищи он получше, он бы нашел ее, — что она осталась там, в Луисвилле. В сидячем вагон — он едва наскреб на билет — было тесно и душно. Он вышел на площадку, присел на откидной стульчик и смотрел, как уплывает назад вокзал и скользят мимо торцы незнакомых построек. Потом открылся простор весенних полей; откуда-то вывернулся и побежал было наперегонки с поездом желтый трамвай, набитый людьми, — быть может, этим людям случалось мельком на улице видеть волшебную бледность ее лица.
Дорога сделала поворот; поезд теперь уходил от солнца, а солнце, клонясь к закату, словно бы простиралось в благословении над полускрывшимся городом, воздухом которого дышала она. В отчаянии он протянул в окно руку, точно хотел захватить пригоршню воздуха, увезти с собой кусочек этого места, освещенного ее присутствием. Но поезд уже шел полным ходом, все мелькало и расплывалось перед глазами, и он понял, что этот кусок его жизни, самый прекрасный и благоуханный, утрачен навсегда."
Безусловно, это не то, чем кончается мое мнение о произведении, но вот именно здесь в этом посте мне хотелось рассказать об этом. Именно об этом странном наложении текста и собственных ассоциаций, воспоминаний, о том, как вдруг остро зацепило меня то, что казалось бы, не должно было бы уже. А еще, в самом конце мне вспомнился рассказ Бунина "Господин из Сан-Франциско". Случайно, но слишком уж метко.