новая мантра: ты и я


 

"Я за них не виню, были мы не знакомы.
Но какая-то ревность и её аксиома..."
©

Полный бред, полусон.
А я уже даже на самой себе ищу кнопку "сохранить в черновик". Не хватает времени дописать, не хватает времени дожить день до конца. Сохранить в черновик?
А меня черная кошка оббегает кругом, словно обматывает веревкой, и куда сделать шаг? И что тут делать? Просто не верить, но лишь в суеверия.
[Вы никогда ничего не контролировали]
Иногда так невыносимо говорить самой себе "Ну, я же тебе говорила", невыносимо знать, просто знать, цепляться за картинки в голове. А я еду в лифте с какой-то тварью, всего лишь зеркало. Хоть бы снова погаc свет.

[То, что для тебя нормально, для других людей катастрофа]

Помнишь, взрослые говорили, что игры кончились?
А я чувствую, что ничерта. Кто-то резал плюшевых медведей, а теперь режет людей. Кто-то играл с куклами, теперь наряжает собственных детей. Кто-то играл в монополию, а теперь играет на бирже. Кто-то играл в карты, а теперь - главный герой Казино. Кто-то играл в доктора, а теперь... а теперь... Ну, не получилось.
А я понимаю, что завтра снова играть в эгоистичную суку. Это какая-то бесконечная игра на выживание, на выжидание.

Сижу на лестнице, засучив рукава, половина лестницы в чьей-то крови. Я сижу чуть ниже и точно вспоминаю, что кровь не моя. Точно не моя. Сижу и чувствую, я асоциальная. Хочешь в театр? Хочешь в цирк? Хочешь на случайные похороны? Я сижу, засучив рукава, на корточках, стряхиваю пепел в банку от фасоли. И думаю о том, что думают люди обо мне. Хорошее, плохое. Когда важно, чаще плохое. И черт знает почему. Говоришь, что не важно. А я, как дура, в кой-то веки хочу кому-то понравиться и не знаю как. Даже сменила  куртку на аккуратное пальто, хожу такая оранжевая, с шарфом, разве что не свечусь. Конечно, видят какие-то случайные. Машина напротив меня замедляет ход, а потом по газам. А я иду и говорю себе "У меня нет никакой паранойи, абсолютно никакой".
Я верчу в руках зажигалку, на ней надпись "Казино". Сыграем?
"Она бросает кости. И они решают, кто будет жить, а кто умрет".

Мне кажется, что выключается свет и мигают лишь красные лампы, и где-то горит надпись "Эвакуация". Реактор сейчас взорвется. А у меня внутри часовой механизм. И я треть письма тебе об этом рассказывала. И я не знаю, куда это деть, куда бежать. Точно вот-вот рванет. Давай спишем на воспаление легких, на туберкулез, на "что-то сердцем", на "слишком много курю". Вот-вот внутри что-то рванет. И я не знаю, куда бежать. Вот только, выходя на улицу, иду быстрее и быстрее, быстрее разве что бег, я никуда не спешу, никуда не опаздываю, куда-то иду, просто очень быстро, быстрее только бег, и точно знаю, что вот-вот побегу, в потом побегу ещё быстрее. И, возможно, даже ни разу не упаду. А, возможно, стану даже быстрее света. Точно, внутри что-то взорвется ко всем чертям. Будет светло и тепло. И я не знаю, стоит ли это прятать. Мигают красные лампочки, надпись "эвакуации", ты умеешь видить в темноте? Но это не важно, я всё равно скоро стану светиться.

Помнишь, взрослые говорили, что мы такие несмышленные и "как все". Постоянно спрашивали, а если Маша Иванова в окно прыгнет, ты тоже прыгнешь?
А мы с тобой по-прежнему "как все", я точно знаю таких же, и если ты, то и я. Я бы так и ответила взрослым, но меня уже давно никто ни о чем не спрашивает, разве что "у тебя всё в порядке?", а у меня какой-то сумасшедший порядок, и то карусель, то качели, голова постоянно кругом, и надо постоянно улыбаться, а иначе точно подскочет температура.

А жизнь, правда, оказалась "проще и жестче". И я тоже оказалась "проще и жестче". Кажется, даже выше ростом и определенно сильнее, чем страдала. И уже не говорю в вагонах метро, что обязательно скоро умру, а мне уже не отвечают, что я же сильная. Я уже сильная. Хотя иногда дрожат руки, ноги тоже дрожат, немеет лицо и кажется, что вот-вот обвалится потолок, но жестко и по лицу, ничерта.