"Вот она моя бумажная могила! Зарыли, закопали славного бойца-кавалериста!"
(х/ф "Свой среди чужих, чужой среди своих")

Бездарная беготня. Когда результат множества затраченных тело- и душе-движений стремится к нулевому. Нет, конечно, когда в беготне есть восторг и сок жизни - это замечательно, но она какая-то сделалась сплошь глухая и нехорошая, неправильная какая-то. От такого, по-моему, сразу умирает та редкая и нежная гармония, которая иногда и очень ненадолго вдруг возникает в мире.

Февраль, известное дело. Надоели все - люди, выходящие из маршруток, люди, садящиеся в маршрутки, люди, покупающие куриц-гриль и дешёвое пиво, люди, считающие себя моим начальством, люди с политическими убеждениями и раскладными диванами, люди с обдуманным жизненным путём, люди с тележками в проходах супермаркетов, люди, знающие не только как надо, но и почём, люди с деньгами и моющимися обоями, таксисты, распространители майонеза и сотовых телефонов, бабушки, телеведущие, краснодипломники, обладатели дисконтных карт, следователи, федеральные судьи, замдеканы, банковские клерки, нефтяники, наркоманы, президенты, истцы, ответчики, третьи лица, тридцать третьи лица и триста тридцать третьи лица.

До зарезу надо было нормальную мужицкую работу на морозе вместо крысиного корпения над бумажками. Работу, после которой всё с непривычки болит и за самый величайший кайф - съесть единственно правильных (на колоссальной мозговой кости сваренных, запредельных, как амброзия) домашних щей вместо вечной покупной соевой поскуди, и под эти щи (после второй, седьмой и двадцатой ложки, и никак иначе) непременно выпить холодной-прехолодной водки (ещё бы она была не холодная - на улице минус сорок), чтобы потом неторопливо посидеть до полночи с другом и его женой, треплясь о всяком-разном, и чтобы на следующий день с родителями полепить из свеженинки пельменей на всю зиму про запас и за этим делом опять же поболтать, и чтобы к вечеру, наконец (ойййиии...), взявши полотенце, пойти в баню, до красноты в железе протопленную, залезть в парилке под верх, и там.. там.. там (святый боже, йоооопт...) веником упластать себя уже попросту вусмерть, уходить до самого последнего упору, до потери чувства реальности и дыхания, а из парилки - в снег само собой, а потом обратно, а потом - ещё раз, и уже после всей этой свистопляски - выйти продышаться, и открыть дверь в огород, а там - сугробы, домики с окошками, дымы из труб и всё небо в звёздах - ну чисто Гоголь, чесслово...

Деревня.
Куда от неё.

Пелагея знает, что к чему ("Деревня", альбом "Тропы", 2009)