Пересвет проснулся от ощутимой прохлады. Так и оказалось — змеи уползли с макушки Лысой горы. Вон, летают-кувыркаются под облаками, расцвечивая голубоватое предрассветное небо золотыми зарницами.

— …Дайте, я его убью! — шипел, сдерживая голос, принц. — Для него же лучше принять достойную смерть от клинка, чем опозорить себя нелепым безумием перед всей столицей!

— На себя-то погляди? Чем сам лучше, когда на братца вешаешься? Такой же сумасшедший! — шепотом фыркнула Войслава.

— Мне можно! Он мой муж! — сквозь зубы процедил принц.

— Да где ж запропастился? Ничегошеньки не вижу! — с досадой негромко призналась Шеморханка.

Пересвет приподнялся на локтях. Со сна повел хрустнувшей шеей, разминая затекшие мышцы. Вон они, трое, чуть поодаль. Принц настороженно выставил перед суровым лицом оба клинка, в боевой стойке подняв локти. А сестрица с дубьем да новая телохранительница с парой кинжалов — впереди него, защищают от… неведомо  кого. Перед ними, напряженно вглядывающимися в прозрачные сумерки, никого и не было.

И что это значит? Пересвет огляделся повнимательней. Чего-то не хватает… Кого-то! Дядьки воеводы не видать.

Позади принца зашевелилась трава. Хотя ветра не было.

— Ёж! Сзади! — выкрикнул царевич.

Принц живо развернулся — махнул клинком на шорох, почти что наугад.

Но не прогадал! Шапка-невидимка подцепилась на кончик катаны — и слетела с плешивой головы мгновенно проявившегося лунатика.

— Владычица! — застенчиво проблеял безумец-дебошир.

— Щи-нэ-э!! — рявкнул принц. [умри]

И отрезал бы дурную башку, честное слово!

Да Войслава каким-то чудом опередила — дубьем дядьку шарахнула, тот как подкошенный рухнул на траву. Тем самым сберег целостность своей шеи (ну и бороды, разумеется).

Кириамэ с раздраженным вздохом вложил клинки в ножны. Поднял с травы волшебную шапку, отряхнул брезгливо.

— Повелительница! — робко тянул к нему руку лунатик. — Дозволь хоть разок облобызать уста твои сахарные! Сладки твои ланиты, пока очи смежены сонной негой! Но уста хранят медовый вкус пьянящий!..

— Пересвет, прости, что разбудили. — Лицо супруга просветлело неподдельной искренностью.

— Он что же, поцеловал тебя? — ошеломленно уточнил Пересвет.

— Не успел, — буркнул Кириамэ, моментально возвращаясь к беспросветной мрачности. — Стащил вон шапку, подползти хотел. Да я от пыхтения проснулся.

И машинально потер обслюнявленную, обесчещенную щеку, в которую угодили похотливые губы лунатика-невидимки.

— А если бы подарил поцелуй, авось и рассеялся бы дурман в башке старой! — заявила Шеморханка не без издёвки.

— Ты его одурманила — тебе и целовать! — огрызнулся Кириамэ.

Воевода и такой перспективе обрадовался — с готовностью зажмурил глаза и губы дудочкой вытянул.

Ясмин поглядела, скривилась. Вспомнила о контракте, подумала, уточнила:

— Это приказ, о милосердный господин мой?

Ёж пожалел:

— Нет. Если конечно у тебя имеются другие способы его расколдовать.

— Имеются! — живо откликнулась та. — Но, пожалуй, оставим сию проблему до возвращения в славную столицу.

А пока что она завязала лунатику глаза платком, чтобы посмирнее был, не видя в опасной близости объект вожделения. На хвосте змеевом висеть клещом он и с завязанными глазами мог прекрасно. Наоборот — лучше удержится, не отвлекаясь.

Солнце забрезжило над горизонтом. Пора было отправляться в путь.

Завидев в небе над столицей огненных змеев, люд по улицам не заметался, стражники за арбалеты-копья-пушки не схватились:

— А, царский зять, знать, вернулся, — с утренней ленцой переговаривались в толпе. —  Ух, нехристь нихонская! Вот ведь колдуна на нашу землю бог послал… Э-ге-гей! Доброго утречка, твоё высочество!! Добро пожаловать домой!!.. Что б тебя, язычника глазастого, царь-батюшка квасом перебродившим по случайности напоил…

Весть пролетела по улочкам быстрее самих змеев. На приветственные крики из окон царского терема выглянули сам государь с государыней. Берендей Иванович протер глаза заспанные (вчера до поздних курантов с патриархом о государственном рассуждали за стопочкой горькой). Василиса Никитична принялась лихорадочно папильотки с кудрявой челки сдергивать.

— Привезли? Вернули? Слава тебе, господи! — зачастила царица, завидев спрыгнувшую на землю беглую дочурку.

— А это еще кто с ними? — нахмурился царь.

— Барышня какая-то восточная, темненькая, — разглядела царица с сомнением.

— Барышня! — передразнил жену государь. — Шеморханка это сама и есть, не иначе! Вот удальцы мальчишки! Не только Войславку из полона вызволили, но и вражьего лидера прихватили! Орлы!

Пересвет за шкирку стащил временно ослепленного дядьку-воеводу с хвоста — и змеи рванули обратно в небо. Сделали прощальный круг и унеслись восвояси, яркими золотыми молниями.

— Маманя!! Батяня!! — заверещала Войслава, кинулась к спешившим встречать родителям.

— Дитятко! Миленькое! Родненькое! Бедненькая! Похудела! Загорела! Не болела? — затараторила Василиса Никитична, обнимая и расцеловывая возвращенную кровиночку. У обеих глаза на мокром месте от радости.

— Чего обниматься лезешь, предательница отечества? — ворчал царь, которому поцелуев тоже досталось от души. — Из-за тебя чуть мировая катастрофа не случилась! А ты — обниматься! Выпорю тебя на конюшне за несанкционированный отъезд на фронт военного конфликта!

И высморкался украдкой. Чай, отцово сердце тоже не каменное.

Победоносно возвратившихся героев проводили в терем, засыпали расспросами, осыпали похвалой.

К Шеморханке сперва царь хотел было стражу приставить или того паче — в темницу отослать до суда и разбирательства. Но по слову любимого зятя даровал амнистию. Тем более охотнее простил, когда пристальнее к красавице пригляделся. Да и что ж не простить? Бедная сирота была одурачена кадайскими мошенниками, столько времени в голодной-холодной степи промучилась ни за грош!

А уж царица до чего рада была, всё мужа в бок локтем незаметно пихала: Ёжик в дом девушку привёл! Да ладную какую! Да талантливую, умницу! Да вместе они как прекрасно смотрятся!..

Пересвет только хмыкал, слушая. Хотел было заикнуться, что принц не просто так искусницу-отравительницу при себе решил оставить, а в качестве охраны. Однако супруг на ногу больно наступил и глазами страшный знак сделал помалкивать. И спохватился царевич: верно, про телохранительницу родителям знать ведь не нужно, равно как и про кадайских убийц, шныряющих по терему.

— Согласен, — подвел итог царь, обведя взглядом мигом притихших отпрысков и зятя. — Разрешаю оставить супротивницу с условным сроком, раз уж вы втроем за нее дружно ручаетесь. У всех ошибки в жизни случаются, что ж поделать. Но коли есть раскаянье и желание учиненные беды честно искупить — пусть будет не пленницей, но нашей гостьей. А теперь пора бы и позавтракать. Мать, распорядись там!

— Оголодал от переживаний! — тихим шипом одернула мужа царица. — Дай хоть детям с дороги себя в порядок привести! Умыться-переодеться. Идем, Войславушка. И ты, детка… Ямин? Жасмин то бишь по-нашему? Какое душистое… то есть милое имя! Идемте, переоденетесь! Нельзя же в таких восточных нарядах к столу выходить. Срамота вульгарная, а не наряды, прости господи…

Пока деловито командующие служанки хлопотали над притихшей от обрушившегося на нее внимания Ясмин, Войслава улучила момент, с невинным видом поинтересовалась у матушки:

— Ма-ам?

— Да, Войславушка? — Царица вынырнула из сундука со старыми своими нарядами. По росту ведь можно и подогнать, подрубить длину, а в груди вышитые сарафаны Шемороханке как раз впору. На фигуре сидят ладно — лучше, чем на родной дочке-каланче! Вот не зря она берегла столько лет, не выбрасывала хорошие вещи!

— А ты вправду веришь, будто Ёжик на Ясмин глаз положил?

— Хм. А кто ж его знает, чем дело обернется? Пути господни… Всякое может статься. Сердце мне подсказывает, что девушка она хорошая, к перевоспитанию податлива… Приоденем, причешем, косы заплетем. Красавица получится — всем на загляденье! Вдруг да что и завяжется?

— Ма-ам?

— Войславушка, ты заметила, как Ёжик стал чисто говорить по-нашему? Такой молодец! Это наверное потому, что ты с ним болтала без умолку, да? Не то что с Пересветом — тот ведь у нас молчун!..

— Мам? Ты разве не видишь, что Ёж в Пересвета по уши влюблен?

Царица хлопнула крышкой сундука, чуть руку не прищемила. Зашипела, ладонью замахала, на пальцы подула.

— Ма-ам?

— Ну что? — откликнулась Василиса Никитична ворчливо. Сарафаны еще эти под ногами путаются, по всей опочивальне разбросанные… — У меня же есть глаза, не слепая.

— И что-о?

Войславе редко приходилось увидеть родную маменьку столь смущенной. Царевна сидела на подоконнике, болтала ногами и с любопытством ждала ответа родительницы.

— Да ничего, — отрезала царица. Бросила найденную связку цветастых шалей на постель, выпрямилась. Сложила руки на груди, критически окинув взглядом разгром, собственноручно учиненный в светлице. — Слишком глуповат твой братец, чтобы понять затаённые чувства Ёжика. А Ёжик слишком деликатен по натуре. Не станет он пугать Пересвета шокирующими признаниями. Не захочет, чтобы тот он него шарахаться стал, как от чумного.

— Ну да… — протянула Войслава, спрятав ухмылочку. — Ну да, ты права… Ма-ам?

— Чего?

— Ты считаешь Ёжика извращенцем?

— Что?! Господь с тобой! Слова-то какие выдумала!

— Слова как слова.

— Где такой пакости нахваталась? Стоило только из дома тебя выпустить, греха теперь не оберешься!

— Так что, считаешь или нет?

— Детство у него было трудное. И период сейчас тяжелый. Сама подумай — в одночасье прежней привычной жизни лишился, родину бросил, сюда приехал, на чужую сторону, к чужим людям! Вот бедный мальчишка разумом слегка и тронулся. Но это ничего, это не опасно. Он своей влюбленностью никому не навредит, так что пускай себе ходит влюбленный. Может, со временем поуспокоится, обживется тут, попривыкнет. Да авось и пройдет наваждение? Вон, послы рассказывали, будто у себя дома он страшным бабником слыл! Так что надежда есть. Вдруг встретит красавицу себе по сердцу — да и очнется. Поправится он, не переживай.

— Думаешь? А что отец?

— А что он? — переспросила государыня. — Будто он лучше Пересвета! Откуда ему догадаться? У него в голове и мысли такой не возникнет несуразной, будто между родным сыном и названным может возникнуть что-то кроме крепкой мальчишеской дружбы. Да, отец уж Ёжика сыном называет, не удивляйся. Дорожит он им. Не заикнись отцу даже о своих подозрениях, ни дай боже! Не поверит, да еще тебе велит всыпать по первое число, за глупость. Вы ж все для него как есть карапузы еще мелкие. Дети. Какие еще извращения, бог с тобою…

— Эй, бабы!

В дверь сунулся Берендей Иванович собственной персоной.

— Тьфу ж ты черт, легок на помине! — подскочила на месте Василиса Никитична. Дочке подмигнула, брови нахмурив. А чтоб наверняка поняла, предупреждение заметила — пальцем погрозила, чтобы лишнего не сболтнула.

— Чего тебе? — осведомилась царица, развернувшись к отпрянувшему мужу. — Видишь, переодеваемся! Не мешай!

— Что-то случилось? — была рада вырваться из рук служанок Ясмин, выглянула из-за двери смежного к опочивальне будуара.

Царь покосился на преображенную степную владычицу. Платье на кокетке со струящимся подолом как по ней шито! Фонарики на рукавчиках, жемчужные заколки в волосах. В памяти всплыло воспоминание: были дни, когда это платье сама Василиса Никитична носила, и было оно тогда ей в талии широко… Не то что теперь…

— Ну так за чем пришел-то? — одернула мужа государыня.

— А… Так это… Там во дворе Изяслав обнаружился, родственничек твой сгинувший. Стоит как столб, с завязанными глазами. Фемиду из себя изображает, с места не сдвинуть. На вопросы не отвечает, бормочет что-то непонятное про «повелительницу сердца, властительницу дум». Лунатик одним словом. Чего с ним вообще такое стряслось, а? Хоть бы убрать его оттуда как-нибудь, а то челядь потешается.

— А может быть всё-таки знахаря позвать? Аптекаря? Травника? — шепотом предложил царь.

— Лекари — хуже баб сплетники! Тут же весть по всей столице разнесут! — возразил Пересвет, хоть это предложение уже и было обговорено не раз.

—  Челядь уже его видела, как скроешь такое? — сокрушался Берендей.

— А мы слух пустим, будто бы воевода нарочно дурака валял. Будто бы проигрался в карты, и вместо того чтобы петухом из-под лавки кричать — вот, сонеты любовные по памяти бубнил.

Царь покивал одобрительно — Патрикей Дормидонтович глупости не присоветует.

— Что ж, пожалуй, так и сделаем.

Царь не зря настаивал пригласить придворных лекарей — Кириамэ с Ясмин уж полдня над противоядиями бились. С самого завтрака консилиумом в царском кабинете засели. (Дядька Патрикей и Светополк с Забавой тоже присутствовали, из любопытства.) А толку всё нет! Принц из своих запасов порошки ядообезвреживающие принёс попробовать, Ясмин слуг на базар, в аптечный ряд двадцать раз гоняла. Болезного воеводу какими только смесями гадостными не поили — да не в коня пойло. От первого противоядия он икал полчаса без передышки. От другого — захмелел. От десятого — вырубился мертвецким сном и отхрапел два часа без просыпу. А все остальные опробованные снадобья никакого эффекта вовсе не возымели.

 — Да что ж ты будешь делать! — сокрушалась царица. — Навсегда ведь дураком останется!

— Если уж Ёжик с Ясминкой вдвоем подобрать противоядие не сумели — то наши доморощенные травники тут тем более не помогут, — обреченно вздохнула Войслава. — Безнадежный случай. Неизлечимая одержимость.

— Господи, беда-то какая! — вздыхала царица. — Что ж, ничего поделать нельзя? Никаких больше способов не осталось? Горе-то какое, горюшко…

Причитала, и спицами мелькала со всё нарастающей скоростью. Всем уж очевидно было, что носок получился вдвое длиннее связанной ранее пары, но никто царицу останавливать не собирался — пускай нервы успокаивает.

— Осталось последнее средство, — со вздохом призналась Ясмин.

Все с надеждой уставились на нее.

— Нужно дать зачарованному то, чего он хочет. Получив желаемое, он должен освободиться от заклятия.

— В каком смысле — ж-желаемое? — побледнела царица. Клубок в корзинке для рукоделия сошел на нет, а она всё мельтешила спицами в холостую, не замечая. — Он же вон… много чего желает! Как же ему?.. Это ж неприлично…

— Обойдется поцелуем, кобель шелудивый! — хмыкнув, отрезала Шеморханка.

Все присутствующие в царском кабинете затаили дыхание. Кто за процедурой  следил с отвращением, кто-то с откровенной завистью.

Но даже страстный поцелуй в губы не помог. Воевода облизнулся, оценил, но продолжал безучастно пучить рыбьи глаза.

— Не помогло, — констатировала Ясмин, утерев рот рукавом. — Хотя этого следовало ожидать. Пациента переклинило! На нем! — Она указала пальцем на спрятавшегося за спиной Пересвета принца. — Пусть он теперь пробует.

— Нет! — тихонько запротестовал Кириамэ, цепляясь за мужа.

Но Пересвет безжалостно выставил его вперед себя.

— Прекрасная владычица моего сердца! — оживившись, восторженно возопил воевода.

— Нет! Я не хочу! — упирался Кириамэ. — Я и так на него столько противоядий перевел зазря!

— Надо было сразу отраву подсунуть, что ж не додумался? — хрюкнул Светополк.

— Ёжик! Попытайся, пожалуйста! — попросила Василиса Никитична. — Не можем мы его жене вернуть в таком состоянии! Да и родня он мне всё-таки, жалко!

«А меня вам не жалко?» — читалось в глазах принца.

— Мо-ий дэс! — умоляюще оглянулся принц на супруга. [не надо]

Но тот сурово шмыгнул носом — подтолкнул ладонью в спину. Ёширо невольно шагнул вперед. Вид полоумного воеводы вызывал уже не просто раздражение — омерзение. Противен до тошноты.

— Синеокая повелительница моих грёз! — вновь завёл своё лунатик.

— Уросай! — рыкнул принц.

Пациент понял без перевода, заткнулся. Но потянулся вперед и выставил губы дудочкой, требуя обещанного поцелуя.

Ёширо глубоко вздохнул. Все ждали. Все смотрели, не отводя любопытных глаз. От прилюдного унижения хотелось расплакаться и схватиться за катану… Он взял себя в руки. Порывисто наклонился, коснулся губами слюнявого рта.

Отшатнуться назад не позволили цепкие лапы коварного старикашки. Мерзопакостны лунатик с довольным мычанием засосал отбивающегося в глубокий поцелуй.

— Эй!! Поимей совесть!! — кинулся расцеплять объятия Пересвет.

Кое-как вырвал супруга из загребущих грабель — царю за шкирку лунатика придержать пришлось! Освобожденный Ёж, всхлипывая, оттащил царевича в дальний угол кабинета, где затих у того на груди. Пересвет успокаивающе погладил вздрагивающие плечи. Черт, лишь бы получилось снять морок! Второй раз он Кириамэ на бесчеловечные эксперименты не отдаст! Это не с Шеморханкой целоваться — тут душевную травму заработать можно!.. Обоим. И Ёжику, и царевичу тоже, глядя на это безобразие.

Воевода некоторое время продолжил по инерции размахивать руками и бессмысленно тянуть  губы, причмокивая.

— Не помогло? — огорчилась Василиса Никитична. — Эх, только зря над Ёжиком надругались…

Дядька Изя, всё продолжая причмокивать, жмуриться перестал. Открыл один глаз, другой. Обвел кабинет взглядом. Мотающиеся в воздухе руки угомонил, чинно сложил на коленях. Глянул на хмурящегося государя, на расстроенную царицу. Губы закатал, поджал, задумчиво пожевал.

— Мда, — сказал он. — Кхе-кхе… А что случилось? По какому поводу высочайшее собрание?

Услышав осмысленную речь, Кириамэ перестал дрожать и льнуть к супругу, робко оглянулся.

— Прекрас!.. — возопил было, но на полуслове подавился воевода. Залился до лысины малиново-лилово-фиолетовым окрасом. — А… кто сия красавица? — застенчиво поинтересовался у стоявшей рядом Шеморханки, кивнув при этом на Ёжа.

— Ах ты кабан старый! — с размаху влепила та звучную пощечину. Стуча каблучками, подошла к бледному принцу, обняла за плечи: — Идём отсюда, наша работа выполнена!

И гордо вскинув носик, покинула кабинет, уведя за собою своего перепуганного хозяина. Разумеется, следом поспешил и царевич, от прощального взгляда которого бывший лунатик опасливо вжал голову в плечи.

Василиса Никитична подошла к ничего не понимающему родственничку, со слезой в голосе спросила:

— На кой черт ты духи-то лопал, пьянь бессовестная?! — и по-родственному хлестнула вязаным чулком.

— Какие духи? Когда?! — изумился непонятно за что побитый воевода. Да царица тоже кабинет покинула, разговаривать не хотела.

— Эх ты, непутёвый! — вздохнул царь. — А я еще тебе дружину доверил! Совсем ничего не помнишь?

Воевода смущенно потупился, пробурчал:

— Ну, кое-что припоминаю… А что за девчушка была с Пересветом, ась?

— Тьфу ты ж! — плюнул царь.

— Поди, кадайскую принцессу прислали, да? — продолжал допытываться воевода. – Говорят, у тамошнего императора этих принцесс — что овец. Шлёт их кому не попадя. Э, а может, пошлешь меня с посольством в Кадай, а? Нет, ну а чем я тебе не посол? Ну скажи? Ну пошли, а?

— Ух, я тя пошлю!.. На хутор бабочек ловить!

окончание следует