ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ!

+18

ГРАЖДАНАМ МЛАДШЕ 18 ЛЕТ ЧИТАТЬ ЗАПРЕЩЕНО!

Название:«Гарпии в постельных тонах» Хентайный декамерон

Автор:Царевна Квакушка

Бета:Кантонина Бересклет

Жанр:оридж, повседневность, фэнтези

Размер:миди (15 тыс слов)

Рейтинг: NC-21, хентай, яой, порно, групповой секс

Содержание:М+Ж, Ж+(?), Ж+Мх(?), М+Ж+М, М+Жх4, Жх4+М, М+М.

Коротко:Четыре подруги, работающие в магазине постельного белья, заподозрили в новом сотруднике Инкуба. Как справятся скучающие девушки с демоном искушения? В том, что перед ними именно Инкуб – подруги ничуть не сомневаются. Ведь у них есть непреложные доказательства его вины…

Примечание:Пусть смущаются читатели, автор предупредил честно и краснеть не намерен!

Напророчила я, вот как в воду глядела!

На следующий день Натусик до обеда ходила сама не своя. От Се-Роженьки шарахалась, как черт от ладанки. На все вопросы заподозривших неладное девчонок отмалчивалась, щеки надувала, краснела – вот-вот лопнет от смущения. А видно, что самой страсть как поделиться хочется. Ну, чтобы она сильно не мучилась, я в обед ее к стенке приперла с ультиматумом страшным – либо говорит, либо к Се-Роженьке сосватаю! Она глаза вылупила, икнула – и шепотом:

- Девчонок хоть позови, что ж я буду концерт по заявкам дважды исполнять?

Ей приснился яркий странный сон. Странный в том смысле, что достоверный до мурашек. До дуновения ветерка в волосах, до ощущения грубоватой ткани платья на коже.

Платье оказалось старинного фасона, длинное и тяжелое. Без рукавов, типа сарафана, но приталенное, со шнурованным корсетом. А под платьем – льняная рубашка, круглый ворот на шнурке, свободные рукава закатаны до локтя. На голове косынка. Она вытерла мокрые руки о передник, смахнула пот со лба.

У нее был выбор – либо, закончив стирку, сесть на крылечко и дожидаться муженька, гадая, когда ему надоест трепаться в трактире с другими бездельниками. Либо… А впрочем, особого выбора у нее и не было.

Она бросила постиранное, отжатое, но еще не прополосканное белье в корзину. Стирать во дворе в корыте, трепля белье о зубчатую доску, таская воду из колодца  - это одно дело. А полоскать в корыте – удовольствия мало.

Она ушла в дом, нацедила себе большую кружку домашнего пива. На крылечке, любуясь на медленно уходящее за рощу солнце, не торопясь выпила. Пиво получилось мутноватое, с горчинкой. Но вкусное. Она решила, что в следующий раз положит в закваску меньше солода и, пожалуй, добавит мёду…

Солнце садилось. Однако, поставив кружку на перила крыльца и рыгнув, она подумала, что вполне успеет сходить на речку, прополощет белье и даже искупается до наступления сумерек. Ходить на реку после заката было чревато.

На речке было хорошо и тихо. Скворчали кузнечики в траве на пологом берегу. Песочек на узкой отмели был теплый, сухой, рассыпчатый, босым ногам приятный. Низкое солнце золотой дорожкой разливалось по реке, зайчики отсвечивали, слепили глаза.

Она подоткнула подол под пояс и зашла в воду по колено. Течение быстрое, полоскать одно удовольствие. Корзина удобно примостилась в расщелине коряги, перекинувшейся с береговой кочки до глубокой быстрины, илистым порожком уходящей по дну. Деревенские ребятишки вечно пугали друг дружку, будто бы на середине речки в глубокой тине живут злые русалки. Она, конечно, в сказки не верила. Но на глубину, разумеется, лезть охоты не возникало. Дно там было чавкающее, жадное.

Она успела хорошенько прополоскать почти всё бельё, прежде чем солнце коснулось верхушек дубов, росших на соседнем берегу. Оставалась последняя простынка… Но ей страсть как приспичило. Она с сомнением оглянулась – до кустиков идти было далеко и лениво. С реки вообще берег казался слишком крут. Пока дойдет туда, пока вернется – глядишь и солнце сядет. А простыня оставалась всего одна, распоследняя. Из-за нее, что ли, возвращаться? Но руками махать сил не было, от просящегося наружу пива того гляди лопнуть можно. И на кой чёрт она его выпила?..

А и черт с ним. Течение быстро, мигом унесет. Она воровато огляделась по сторонам – берега чисты. Пошуровала под подолом, сняла панталончики – вот заодно и труселя прополощет. Чуть присела в коленках, лишь бы юбку сильно не намочить. Блаженно зажмурилась…. Нет, зря ругается - хорошее всё-таки получилось пиво.

Она проверила юбку, с удовлетворением поглядела на быстрое течение. Отошла на шаг повыше, ближе к коряге. Ну вот, можно и панталоны прополоскать. А домой она и без них дойдет, под юбкой не простудится.

Только нагнулась, утопив белую, пузырем надувшуюся ткань в воду… И замерла.

Из воды, прямо у ее ног, выглянула страшно недовольная харя. Штанина панталон полоснула харе по морде, и харя тьфукнула, еще сердитей глянула на наглую деревенскую бабу, посмевшую тут постирушки на закате устроить. Да еще и непотребство учудила!..

Она не завизжала, просто дыхания не хватило. Замерла с раззявленным в изумлении ртом. Харя привстала из воды, явив свою синюшную кожу на безволосой черепушке, на макушке вздыбился гребешок, вроде окуньячего. А над ушами в виде перепончатых плавничков – завивались бараньи рожки. Русалка? Нет, рожа не девичья, противная. Русал? Ундин оглядел возмутительницу речного спокойствия снизу вверх. Обратно вниз глаза перевел. Похабненько залыбился.

Она покраснела до кончиков волос. Плеснула ему по морде мокрой тряпкой. Но гад увернулся, метнулся в сторону берега, с хлюпаньем вылез из воды. Она же ринулась за ним с возмущенным шипением, оскорбленная до глубины души, погоняя его, отхлестывая панталонами. А в то же время не могла не отметить, что сложен ундин был получше деревенских мужиков. Без пресловутого рыбьего хвоста из сказок, с обычными кривоватыми жилистыми ногами. Не смотря на рыбий-игольчатый гребень вдоль хребта, да синюшность, да перепонки на когтистых лапах – в целом очень даже недурён.

Когда же бабье любопытство доводило до добра?

Видно, крепко она его хлестнула, догнав у опушки рощицы. Сама аж ахнула. А тот вдруг развернулся, тряпку перехватил, на ладонь намотал - да на себя дернул. Она не удержалась, с разбегу вперед мотнулась. В него бы врезалась, да гад опять увернулся! Но тряпку не отпустил, крутанул по дуге бегом мимо себя – да впечатал носом в ствол березки. Обежал березку – и руки ей её же панталонами с другой стороны и завязал!

Она дернулась, матюгнулась, рванулась… Но влажная ткань крепко обмотала запястья.

Уткнулась лбом в шершавый ствол, чтобы отдышаться и придумать, как быть, что делать…

И очумела от наглости.

Ундин, не будь дурак, с заду зашел. Полюбовался на откляченную пятую точку, примерился. И подол ей на плечи закинул! Она только охнула от неожиданности.

И он ее вовсю лапами оглаживать начал. И булки когтистыми пальцами нежно мнёт, и по ляжкам поводит… И пониже, по внутренней стороне ляжек поглаживает, по низу втянувшегося животика коготками узоры вычерчивает… возбуждающе вычерчивает, мерзавец.

Она нижнюю губу прикусила, когда он пальцы запустил в завиточки, да волосики стал когтями расчесывать…

- Я аж поперхнулась во сне! – поделилась Натусик. – Так удивилась, что я там неэпилированная такая, чуть не проснулась раньше времени!

- Да ты дальше рассказывай, не отвлекайся! – зашикали подружки, забывшие про остывающий кофе.

Против ожиданий, руки у него не были ни мокрыми, ни холодными. Было очень даже приятно… Она мучительно краснела и бледнела, кусая губы, до того стыдно это было. Но хорошо, мамоньки!.. Щелка под коготками доверчиво створки приоткрыла, слюни распустила… Она заныла сквозь зубы – тело ее предало! За ласки, за нежные прикосновения – и уже с ундином готова, с первым попавшимся нежитью согрешить! Да где ж это видано-то? Да что ж это делается-то? Да что ж он с нею делает-то?.. Боже, как же хорошо… Она заелозила под его руками, попытавшись насадиться на пальцы, жадно засосать в себя… Но гад вдруг пальцы убрал. Она недовольно замычала, запыхтела. Развернувшись, выглянула через плечо: похабно ухмыляясь, ундин со вкусом облизывал замусоленные пальцы, не отрывая глаз от ее раскрасневшихся прелестей, выставленных на полное обозрение. Щеки ее запылали маковым цветом. А отвернуться не смогла – прилипла взглядом к его бедрам. То, что она приняла за узкую набедренную повязку из водорослей… зашевелилось. Длиной в локоть синеватые червячки, бахромой закрывавшие его промежность, принялись активно извиваться, тянуться вперед и вверх… Мурашки побежали по ее коже, всхлип застыл в горле, застуканный выбившими дробь зубами.

И под ожившей бахромой усиков-щупиков вздыбились… два торчка. Она сглотнула. Сперва ей показалось, будто у нее в глазах двоится. Ан нет. Один торчок торчал повыше второго. И длинные, заразы. Как вешалки из оленьих рогов, ну разве потолще и не острые. Причем верхний подлинее и потоньше второго. А нижний вверх загибался плавным крючком… Мамоньки, ну и хозяйство… Может, эти все открывашки консервные и годятся, чтобы с русалками-бабами совладать, с их рыбьими хвостами. А нормальной-то женщине они для чего? Она была в ужасе. Глядя, как это богатое хозяйство неумолимо приближается к ее заднице, ныла от сжимающего нутро… любопытства?

Сперва щупики-тычинки принялись обласкивать ее подрагивающие булки. Погладили щелку, принялись исследовать, трогать, лазить по всем складочкам, по всем дырочкам. Легонько терли, некрепко пожимали, щекотали, тыкали, ласкались… Быстро нашли заветный бугорок, облапили, облюбовали – и взялись обхаживать! У нее слезы из глаз брызнули, до того грудь от нежностей распирало! Да она таких ласк от родного мужа никогда в жизни не видала! И, что самое обидное – чует сердце, никогда и не увидит...

С всхлипом в дырку вошел, плавно как по маслу, толстый длинный торчок. Всхлипнули все – и она, и ундин, и ее мокрая, истекающая слюнями жадная щелка.

А мгновением позже у нее глаза вылупились от неожиданности. Рот открылся в восторженном выдохе – второй ствол змеей скользнул в местечко, которое раньше она никогда по такому назначению и не думала использовать! Дырка растянулась, но было совсем не больно. Было горячо. И тесно! И сладко!..

Она задышала, уперлась головой в ствол, уронив подбородок на сцепленные руки… Никогда в жизни ей не было так хорошо…

Но ундин только полминуточки дал ей, чтобы привыкла. И начал двигаться.

У нее снова слезы ручьем брызнули, ноги подогнулись – упала бы, если б не держал так крепко! Он стал насаживать ее сразу на два своих члена! Выходил до головок – и врывался обратно на всю длину! А щупики не отрывались от всех складочек ее щелки и от заветного бугорка ни на миг, двигались сами по себе, в своё удовольствие.

У нее искры из глаз сыпались! А его стволы извивались внутри нее, терлись, выкручивались, находили самые чувствительные точки! Ее восторг переполнял! А он дышал тяжко, пот с синюшной кожи лился градом…

Разумеется, долго она не продержалась. Как ей показалось - с оглушительным воплем взлетела к небесам. На самом же деле – с жалобным писком вжалась в его бедра последним толчком, до искр (теперь у него в глазах) обхватила вибрирующими дырками-щелками все его стволы-щупики-тычинки. Крепко обхватила! Ундин затрясся, мелкие тычинки задергались, принялись выстреливать, плеваться обжигающе горячими плевочками. Весь живот ей заплевали! А за ними и тонкий член задницу обжег сгустком лавы. Она застонала… И заорала в голос – нутро залило, кажется, полным литром раскаленного семени!

Он отдышался чуток, погладил ее по попе, по истекающей переполненной щелке… Вышел. Всё члены и членики мирно опустились, заболтались между ног в удовлетворенном изнеможении.

Чмокнул ее на прощание в булку – и ушел к себе в речку.

Через минуту, придя в себя, она подняла голову. И белугой взвыла от обиды.

- Тройной оргазмуз! – мечтательно протянула Юльчик. – От такого монстра я б тоже не отказалась.

- Монстр! – бухтела Натусик, яростно размешивая ложечкой в кружке сахар. Кружка того гляди грозила треснуть. – Гад! Сволочуга! Подлый мерзавец!

- Чем ты недовольна-то? – спрашиваю я. – Вот у меня вообще оргазма не было в том сне. А у тебя такое богатство ощущений!

- Какое к лешему богатство?! – взвилась подруга. – Мась-Мась, ты соображаешь?! Он меня не отвязал и свалил! Слился! Утоп-утопал! Да еще обкончал всю с ног до головы!

- Ну и что? – отозвалась прибалдевшая Газель, методично отколупывавшая шоколадную глазурь с зефира. – Это же сон. Ты насладилась – и проснулась. Чего же больше?

- А вдруг не сон? – пыхтела парами гнева Натусик. – А вдруг это воспоминание о моей прежней жизни? Этот водяной меня обесчестил – и оставил привязанной, как шлюху к позорному столбу! И кто меня отвязывал, спрашивается? Прохожие мужики? Или родной муж, когда домой приблудился и спохватился да искать пошел? И что мне за это потом было? А если я потом икру метать начала? Вот!! Об этом вы не думаете! Вам только трах-тибедох подавай! А последствия могут быть весьма плачевными!

- Этот твой водяной на Се-Роженьку-то был похож? – спросила я главное.

- Ну да, - подумав, кивнула Натусик. – Вот вымазать ему харю синькой, обрить наголо, гребень с плавниками вместо ушей приладить – так вылитый он будет! Сто процентов он!

- Инкуб, - пожала я плечами, со сдержанным чувством удовлетворения от доказанной истины. – Я ж говорила.

продолжение следует