Буду рада, если хватит терпения прочесть.

Запертые
История первая
Моей самой близкой подруге.

Il nous reste toute une vie pour pleurer
Et maintenant nous sommes tout seul
Placebo


Она исчезла. Я проснулся и понял, что её больше нет в моей жизни.
Шёл дождь, за стеной громко лаяла соседская собака, из крана капала вода…
Ничего не изменилось. После её ухода ничего не изменилось.
Лишь тиканье часов казалось мне непривычно громким. Они, будто ухмыляясь своими золотыми стрелками, вели отсчёт моего одиночества.

Вместе с ней исчезли все её вещи: от домашних тапочек и пижамы до шпилек и булавок. Даже фотографии ни одной не осталось. Ничего, что могло бы напомнить о ней. Я закрыл глаза и увидел её лицо, она улыбалась.

Когда мы познакомились, я подумал, что у неё самая очаровательная в мире улыбка. Из динамиков рвались какие-то примитивные ритмы, на танцполе было душно и тесно, а она смотрела на меня и улыбалась, улыбалась мне одному.
Мы танцевали, я, как завороженный, смотрел в её глаза. Я уже любил её.

Мы поехали ко мне. От её волос пахло яблоками, а кожа была на ощупь, как шёлк. Этот рассвет мы встретили вместе.

«Хочу, чтобы ты осталась со мной навсегда» - сказал я тогда.
Она улыбнулась и пожала плечами.
Слишком быстро развивались наши отношения - охваченные страстью мы совсем не замечали окружающего мира.
Реальность не терпит такого наплевательского отношения.

***
Звонил телефон, я, кажется, задремал и не сразу услышал его навязчивый звонок. В надежде, что это она, я схватил трубку. Молчание. Очень продолжительное молчание, а потом женский голос сказал:
- Я здесь.
- Я знаю, – ответил я.
Опять молчание.
- Ты так и не позвонил, а я всё ещё жду, - связь была очень плохой, я изо всех сил прислушивался, чтобы различить слова. – Я люблю тебя.
Я не знал, что ответить.
- Не молчи, – мне показалось, что я слышу, как слезинки ударяются об её телефонную трубку. – Ты любишь её, ведь так?
- Да.
- Тогда ты никого не любишь! – воскликнул голос.
Ещё несколько секунд после разговора я слушал гудки, потом пошёл на кухню и выкурил две сигареты подряд.
Я всё думал, что голосу, наверное, сейчас очень грустно и тоскливо и он, наверное, сейчас тоже курит. Курит и злится на весь мир, размазывая по щекам слёзы… хотя мне всё равно.

***
Мне было больно отпускать её. Однажды я сказал ей об этом.
-А мне больно быть на привязи. К тому же кто-то ведь должен зарабатывать деньги. Твои книги большого дохода не приносят! – ответила она.
- Ты пропадаешь где-то до поздней ночи, тебе звонят какие-то мужчины! Хорошая у тебя работа!
- Не преувеличивай! Один раз мне позвонил начальник. Я не могу бросить работу и сидеть, как ты, дома! Я умру от скуки!
Я ничего не ответил. Я прекрасно знал её вздорный характер и не хотел ссор.
Она уходила. Я ждал.

***
Весь день я шатался по квартире, прислушиваясь к скрипу пола под ногами.
Дождь закончился.
Занавеска затрепетала от порыва ветра, ворвавшегося в комнату.

А если я забуду?
Каждый раз, воскрешая в памяти её образ, меня охватывала паника. А если я забуду?
Память так ненадёжна.
Что же будет тогда?
От этих мыслей к горлу подкатывала тошнота, а ладони моментально становились влажными.

Я сидел на табурете и курил. От холода пальцы почти не сгибались, но закрывать окно не хотелось. Вспомнив, что с самого утра ничего не ел, я обшарил холодильник и все шкафчики на кухне, но нашёл только банку оливок. Отлично! Мысли о походе в магазин вгоняли меня тоску, поэтому, смерившись со своей участью умереть голодной смертью, я взял оливки и опять сел на табурет.
Я жалок. Всегда считал себя независимым и свободным, сильным, целеустремлённым и… да какая разница, каким я себя считал?! Теперь я в полном одиночестве сижу на кухне и ем оливки из банки.
Я жалок.
Я абсолютно и безнадёжно жалок.

Я думал, что, наверное, я должен бы злиться. На неё. За её такой внезапный уход. На себя. За то, что не смог удержать её.
Я должен бы плакать, потому что остался один, потому что люблю её, а её нет.
Но ничего подобного я не испытывал. Мне было немного страшно. А ещё холодно. И от этого я был жалок.

Пепельница была полна окурков и косточек от оливок. В полной темноте я слушал, как из крана капает вода.

Нет, эта наша история не может так закончиться. Я это знаю, и она тоже это знает.
Что-то мне подсказывало, что она ещё вернётся.

***
- Я очень сильно люблю тебя, - сказал я ей однажды.
На улице нещадно палило солнце. Кажется, это было в июне, а может быть в августе. Мы лежали на кровати, в спальне, опущенные шторы защищали от мира. Я находился в каком-то странном ощущении полусна-полуреальности. Накручивая на палец прядь её волос, я произносил слова любви. Она улыбалась.
- Я люблю твои глаза, твои волосы, твои губы. Ты прекрасна, как ангел.
- Ты, наверное, многим говорил такие слова, да?
- Лучше ты скажи, многим ли ты позволяла говорить такие слова?
- Ерунда какая-то! – усмехнулась она.
- Я хочу, чтобы ты была прекрасной только для меня. Я не буду ни с кем тебя делить… никогда, - я поцеловал её ладонь. – Почему ты смеёшься? Я вполне серьёзен. Я ведь могу убить тебя.
Я говорил такие ужасные вещи, а она улыбалась. Наверное, это был сон.

***
Я не помню, когда я заснул. Я не захожу в гостиную, именно там тикают те старинные часы с золотыми стрелками. Я боюсь времени, оно слишком безжалостно. После её ухода, я как будто погрузился в вечность, только мир никак не хочет этого понять, и часы продолжают тикать.

Проснувшись, я долго лежал неподвижно. Я пытался представить себя частью кровати, мебелью. Замереть на неопределённый срок, а потом, когда она вернётся, вновь стать прежним.

Звонил телефон, но я не стал брать трубку, ведь это мог быть тот голос.

Я всё лежал и лежал, представляя, как покроюсь пылью, и пауки, обманутые моей неподвижность, обовьют меня паутиной. Я представлял, как она войдёт в комнату. Я уже слышу её лёгкие и осторожные шаги. Сначала она даже не заметит моего присутствия. Медленно подойдёт к окну, проведёт рукой по подоконнику, смахивая пыль. Одёрнет занавеску, впуская в комнату солнечный свет. Вздохнёт и обернётся, увидит меня. Неуверенно подойдёт и нагнётся к моему лицу. Её волосы коснутся моей щеки, я уже чувствую их тонкий запах: духов и сигаретного дыма. И будет тихо, даже соседи замолчат, а из крана перестанет капать вода. Я буду прислушиваться к её дыханию, а потом услышу, как она улыбается, и открою глаза…

Звонил телефон. Что же я делаю?! Наверное, схожу с ума, если уже не сошёл.

С трудом, встав с кровати, я, пошатываясь, направился на кухню. Включил чайник, закурил. В большой жестяной банке с надписью «чай» обнаружилось немного кофе. Я заварил кофе, только вот пить его совсем не хотелось.
Я совершал те же действия, что и каждое утро, но в них… как будто, не было жизни. Я ощущал себя мухой, ползающей по стеклу. Вроде бы свобода - вот она, только прикоснись, но между нами невидимая стена.
Докуривая очередную сигарету, я понял, что тону в чёрном болоте тоски. К горлу подкатила тошнота.

Оставив кофе остывать, я вернулся в спальню.
А не пошёл бы ваш грёбаный мир ко всем чертям?!
Я устал, я почти смирился, если не шевелиться, то моя смерть будет быстрой. Это даже хорошо.
Если я не нужен ей, то себе - и тем более!
Надо спать - так время пройдёт быстрее.
Ненавижу.
Это всё бред.
Точно, это всё бред.

***
Часы тикали, даже из спальни я слышал это. Я повернулся на другой бок и закрыл голову подушкой.

***
Когда я проснулся, было темно. Часы тикали уже не так громко, я подумал, что они, наверное, задремали. Отлично, может быть и мне удастся выспаться перед её приходом. Теперь я был точно уверен, что она придёт. Эти часы много повидали на своём веку, им можно верить.
***
Это утро было очень похоже на то, когда она исчезла.
Бледное и хмурое небо разбавлял мелкий дождь, отчаянно барабанивший по зонтикам в надежде достучаться до прохожих.

Я открыл настежь все окна. Мне нужен воздух. Мне нужен ветер.
Одиночество сложило лапки и село ко мне на плечо, подло посмеиваясь, заглушая крики дождя.

Выливая в раковину тот самый кофе, я почему-то вспомнил о голосе. Телефонные звонки прекратились, значит ли это, что у него всё хорошо? Или наоборот? На самом деле меня эти вопросы мало волновали, просто надо было чем-то занять мысли.
Образ голоса в моём воображении никак не хотел принимать человеческие формы, так и витал приведением, бесплотным фантомом, и ушёл так же внезапно, как и появился, не оставив даже следа. Во всём виноваты сквозняки, определенно.

Моя квартира абсолютно непригодна для жизни. Четыре больших комнаты со скрипучим полом и картонными стенами совершенно не отапливаются, кроме того, упомянутые выше сквозняки постоянные гости здесь. Из не сломанной мебели есть только пресловутый табурет на кухне да кровать.
Хотя раньше эта обстановка не казалась мне такой уж удручающей, особенно, когда простыни хранили её тепло, в пепельнице догорал окурок её сигареты, а на запотевшем зеркале в ванной улыбались, нарисованные её рукой рожицы. Наоборот, такое жилище казалось мне очень даже романтичным.

Можно ещё много чего сказать о моей квартире, но мне не хочется, мне совсем ничего не хочется. Мой разум болтается в бульоне апатии.
Вместе с моим компаньоном ветром я, покачиваясь на табурете, выкуриваю пару сигарет.

«Подожди, - шепчет мне ветер. – Подожди ещё немного»

И я покорно жду.

***
Уже стемнело, а дождь всё не прекращался. Он играл свою навязчивую мелодию, то громче, то тише. То шёпотом, почти замолкая, то, срываясь на крик.
На лужах, к концу дня уже похожих на маленькие озёра, вздувались пузыри, вздувались и тут же лопались.
Воды было так много, что водостоки уже не справлялись, выталкивая её излишки обратно на тротуар.

Соседи смотрели телевизор, на кухне шумел кран, занавеска танцевала под порывами ветра…

Я услышал её шаги ещё на лестнице, и ей не надо было звонить в звонок или стучать в дверь, чтобы я открыл.

Она поднялась по лестнице, потому что лифт, как всегда, не работает. Её щёки покраснели, а дыхание участилось. Осторожными и тихими шагами она подходит к двери, её рука тянется к звонку, но замирает на середине пути.

Она слегка вздрагивает, когда я внезапно распахиваю дверь.
Я не смог сдержаться и, едва почувствовав её присутствие, бегом бросился открывать. Это так странно. Всё это время, окутанный тоской, я совершал немалые усилия, чтобы пошевелить пальцами на руке, а сейчас…

Она стоит передо мной, и я замечаю, что она одета совершенно не по погоде. Я замечаю блёстки дождя в её волосах. Я замечаю, как слегка дрожит её рука.

Мне хватает мгновения, чтобы втянуть её в квартиру и прижать к себе. Ощущения накрывают меня волной. Холодная, маленькая, тонкая. Я боюсь нечаянно сломать её и ослабляю объятия. Сквозь ткань рубашки я чувствую выступающие на её спине косточки. Какая же она худая.
Я прикасаюсь губами к её коже.
Я втягиваю её запах.

- Я так скучал! Я так скучал! Где же ты была? – шепчу я, касаясь пальцами её лица.
Мне всё кажется, что это мираж, очередная несмешная шутка моего не вполне здорового воображения.
И даже чувствуя её кожу под своими пальцами, губами, ощущая её дыхание на своей щеке, я не могу поверить, не могу поверить в реальность происходящего.

- Мне холодно, - еле слышно говорит она.
Я замираю.
Голос. Это не её голос.
- Что? – переспрашиваю я.
- Мне холодно. Мне очень холодно.
Что же это со мной?! Это её голос. Да, да сомнений быть не может. Как же я мог не узнать его!
И только нахальное одиночество шепчет мне: «Неужели ты забыл её голос?»

***
Зеркало в ванной запотело. Над горячей водой поднимается пар.
Я сижу на бортике ванны и рассматриваю её тело наполовину скрытое от меня водой.
Я рассматриваю такие знакомые угловатые, как у подростка, плечи. Я наклоняюсь, чтобы поцеловать созвездие родинок на её коленке.

Всё на своих местах. Всё так, как должно быть, но…

- Почему ты молчишь? – мой вопрос разбивает тишину на осколки, которые медленно оседают нам на плечи.
Как в замедленной съёмке Она поворачивает голову и, заглядывая мне в глаза, медленно произносит:
- Ты когда-нибудь привыкнешь к тишине в своём сердце… - Она хватает ртом воздух, будто задыхаясь.
- Без тебя я…
- …и к грусти…- эти слова ей даются с таким же трудом.
Я замолкаю и опускаю глаза. Хочется курить. Почему-то я думаю о том, что за время, проведённое на пару с одиночеством, сигарета стала моей верной подругой-слушательницей и теперь нужна мне как никогда!
О чём это я?!
Разве об этом я должен сейчас думать?!

Теперь всё будет, как раньше. Теперь всё будет хорошо.
Я повторил это про себя несколько раз, и только после этого пошёл на кухню варить кофе.

***
Дымок от её сигареты поднимается вверх и зависает под потолком густым синеватым облаком. Я ставлю на стол чашку кофе.
- Извини, но я не нашёл чай.
- Потому что он уже давно закончился. Я ведь просила тебя зайти в магазин.
Её тон лишён всяких эмоций. Я заглядываю в её глаза, но и в них медленно растекается пустота.
- Что ты делал всё это время?
Она затягивается. Её движения какие-то слишком правильные, какие-то слишком медленные.
- Думал, курил и спал.
Она молчит.

К чему эти оборванные фразы?! И отчуждённость?! И пустота?! Передо мной сейчас, как будто не Она, а тень. Тень человека, которого я до безумия люблю.

Вопросы, как мухи, жужжат у меня в голове, но я отмахиваюсь от них широкой ладонью спокойствия. Я действительно спокоен. Я спокоен, когда сжимаю её холодную руку. Я спокоен, когда целую её сухие губы.

Я не знаю, почему вдруг замолчали соседи и почему я больше не слышу тиканья часов в гостиной. Тех старых часов с золотыми стрелками, которые насмехались надо мной.

Я спокоен, потому что обречён…

И в воцарившейся тишине моя фраза кажется уж слишком резкой:
- Ты ведь уже умерла?
- Да.

***
Уже было далеко за полночь. Я нервно ходил по комнате, ожидая её возвращения «с работы». После того, как мобильный ответил мне, что вызываемый абонент находится вне зоны действия сети, я разозлился. Ярость кричала во мне, заглушая все другие чувства: боль, страх и отчаяние. Я прокусил губу. Почувствовав вкус крови, я остановился и уставился в окно. Я не знал, что делать. Я смотрел на своё отражение в стекле, и странное ощущение нереальности происходящего опутывало меня.
«Нет, это не со мной всё происходит. С тем, с другим. Это не он отражение, а я!»
Наверное, я так стоял очень долго, потому что ноги затекли, но я не обращал на это никакого внимания. Прошло ещё несколько часов, а может минут, а может и пара мгновений, я совершенно потерял ощущение времени. В царившей вокруг тишине шорох шин подъехавшей к подъезду машины казался неприлично громким.
Нет, она не выходила из машины, она выплывала, если можно так выразиться. Каждое её движение было отточено грациозным, вычурно элегантным и в то же время очаровательно непринуждённым. Я не запомнил лица молодого человека, который подал ей руку, наверное, потому что всеми силами старался не смотреть на него. Мой взгляд был прикован к её фигуре, затянутой в красный шёлк платья. Хотя с чего я взял, что это был именно шёлк… Мысли цеплялись за разные мелочи.
Они скрылись в тени подъезда. И только смех, её пронзительный и громкий смех долетел до моего слуха.
«Насмехаешься?» - пронеслось в голове. Сердце забилось в бешеном ритме, разнося по телу злость. Я сжал кулаки так, что побелели пальцы. К лицу прилила кровь. Я резко развернулся и выбежал из комнаты. Неведомая сила, будто толкая, заставляла меня носится по квартире из комнаты в комнату. И с каждым шагом я свирепел всё больше и больше, представляя картину, которая была скрыта от меня тенью подъезда.
Я не слышал, как она открыла дверь, как вошла.
- Что с тобой? – спросила она спокойно.
- Да как она смеет говорить в таком тоне после всего! – я сам не заметил, как сказал это в слух.
В несколько шагов я пересёк комнату и оказался почти вплотную к ней. Я с силой сжал её руку, как будто она могла убежать.
- Послушай, я очень устала. Давай, я всё объясню тебе завтра…
Я не дал ей закончить, сжав сильнее её руку.
- Кто он? – даже такая короткая фраза далась мне с трудом. Голос был похож на шипение.
Испуганная она отпрянула.
- Больно, - почти шёпотом сказала она.
Это вызвало у меня улыбку. Больно. Ей больно.
- А мне! – закричал я, - Ты хотя бы представляешь как больно мне!
Её глаза расширились.
- Успокойся, ты сам не понимаешь, что делаешь, – она пыталась выровнять голос, который предательски сорвался в конце предложения.
Интересно, а ей действительно больно?
В голове шумело, перед глазами всё смазалось. Я ощущал, как под моими пальцами бьётся её пульс.
В следующие мгновение она, казавшаяся мне растерянной и слабой, начала с остервенением вырываться из моей хватки.
На руках и щеке остались следы её ногтей. Я кричал какие-то ругательства с такой силой, что горло начало саднить. Её била дрожь.
Я оттолкнул её, она ударилась о стену.
- Чтоб тебя, дрянь…- прорычал я.
Она выбежала из комнаты. Я сумел догнать её только на лестничной клетке.
- Ты не куда не пойдёшь! – я протянул руку, чтобы схватить её, но поймал только край её платья.
- Пусти! Пусти! – кричала она, отчаянно вырываясь.
Хруст рвущейся ткани немного прояснил моё сознание. Я отпустил несчастное платье и остановился.
Как это нелепо. Что же мы делаем…
Она резко развернулась. Мы стояли друг напротив друга, тяжело дыша, будто преодолели марафон.
Она смотрела на меня почти с ненавистью, гневно сжимая кулачки. Её вечерний макияж превратился в потёкший грим, который неизменно присутствует во всех мелодрамах. За её спиной была лестница, ведущая вниз. Так странно… Когда за тобой есть стена, то чувствуешь себя гораздо более уверенным, чем, когда за тобой пустота. За ней была пустота.
Я подумал, что на наши крики могут выйти соседи, пора бы уже с этим закончить. Я протянул к ней руку, наверное, слишком резко. Она отпрянула и…
Выражение её лица менялось с каждой секундой. Сведённые брови взлетели вверх, глаза расширились, рот открылся. Она оступилась. Будто птица крыльями, она начала размахивать руками в надежде на спасение. Выражение её глаз в мгновение стало просящим, почти умоляющим.
И в этот самый момент перед моими глазами встала та картина, та картина, скрытая от меня тенью подъезда. Боль предательства заставила сердце сжаться и пропустить один удар. Я покачал головой и отступил на шаг.
Интересно, а теперь ей больно?
Её глаза стали просто огромными.
Я закрыл глаза и услышал несколько глухих ударов и всхлипы.
Немного постояв так в темноте, прислушиваясь, я открыл глаза. Она лежала в неестественной позе, как будто марионетка, которой обрезали ниточки.
Вот и всё.
Я оглянулся на дверь соседей, вздохнул и пошёл вызвать скорую.

***
Луч восходящего солнца скользнул по столу. Она обернулась и посмотрела в окно.
- Мне, наверное, пора, - она потушила окурок в пепельнице, встала и направилась к выходу.
Меня будто приковали к табурету, я не мог пошевелиться. Прокручивая в голове события того вечера, я никак не мог заставить себя поверить во всё это.
- Что было потом? – хрипло спросил я.
- После похорон ты собрал все мои вещи, все до единой, отвёз за город и сжёг где-то в лесу.
Мои ладони были липкими, такими же, как и пот, что стекал по моей спине. В висках стучало.
- Это неправда, - прошептал я скорее себе, чем ей, - ты врёшь…

Я выбежал из кухни.
- Я не виноват! – сказал я, чувствуя солёную горечь на губах, солёную горечь моих слёз.
Она вздрогнула и обернулась.
- Я не виноват. Это ты… ты изменяла мне, я хотел…
- Ты забывал свою печаль в постели с другими женщинами. Одна из них даже любила тебя.
- Нет, - я прислонился к стене, потому что перед глазами всё плыло. Её лицо превратилось в сплошное смазанное пятно, - нет, я не виноват!
- Мы оба не виноваты, - она пожала плечами и ушла.

Я сполз по стене вниз. Обхватив колени руками, я сидел на полу. В окно светило солнце, и пылинки танцевали в его лучах. За стеной проснулись соседи, начала лаять собака. Из крана капала вода, в гостиной тикали часы.