Мрак развеивался неспешно, будто знал, что это утро всё равно не успело на раздачу света, а, значит, бежать незачем... На недалеком шоссе во все шины тормозил ранний лихач, разворачивался, стартовал, стихал и вновь неистово тер резину; тонкие, паутинные, изломанные пальцы демонических в это время года деревьев отчетливостью свежей, росистой мраморной плиты цеплялись за однотонное небо – пощекотать бога. Но напрасно – седая борода облаков тщательно скрывала любую форму жизни за собой; что-то тихо завизжало и прервалось под надвигающийся скрежет метлы, просто потерявшись в нем…

            «Дохлый» - усатый дворник носком полиуретанового сапога в бок полосатого кота с раскроенным справа черепом подытожил слово делом, достал из мешка зеленый пакет, разрисованный бытовой техникой, завернул труп и, чтоб не таскаться с мертвечиной по району, бросил в промасленную урну, походившую на раскрывшийся бутон. Закурил, кинул спичку следом («Это тебе на тот свет, Барсик»), умёл вдоль бордюра.

           Между стеной бежевой пятиэтажки и мусоркой вызывающе валялся силикатный кирпич со следом крови на уголке и отпечатками трех детских пальцев на стороне; он пошло принимал воздушные ванны, аккумулируя всё темное из утренних теней, пока не был сбит торопливой ногой тяжело дышащей девушки…

           «Тихо, тихо, всё хорошо, мой хороший, – в её взгляде по сторонам проявился нереальный, нечеловеческий, ярко-желтый блеск. – Будет у тебя новый, лучший дом. Только вот… Мама знает». Она, обернувшись еще раз на 360 и чуть не упав, бросила в железное жерло грязный сверток, с опаской ощупала карман дутой куртки и, насилу выдохнув, скрылась в дверях подъезда…

           Проехал первый «москвич», обдав вычищенный тротуар вихрем свежеопавшей листвы, сизым дымом и пришпоренным гроулингом. Около арки мялся парень в пальто с забавными баками, недокуривая одну сигарету за другой: дрожащими руками выплевывал бычки в копошащуюся черноту мусорного ведра, потом поправлял прическу, оживленно махал ладонями, рассеивая едкий дым, оглядывался и разочарованно затыкал пухлые губы новым фильтром.

           От тени отделилась кожаная куртка с кепкой, вычищенными остроносыми туфлями в пять быстрых шагов пересекли дорогу и, незаметно бросив в урну бумажный конверт с пустой пачкой «Сamel», исчезли под кирпичным сводом трескающегося полукруга из двора.

           «Блядь!!!» - заросший снизу по самые веки мужчина в потертом бушлате гневно пнул ногой осколки зеленого цвета, раздосадовано подошел к урне с оставшейся в руке «розочкой», смерил содержимое взглядом профи и обиженно швырнул в неё остатки разбитой бутылки.

           Рыжий, пыльный кот зевком хитроглазой морды отозвался с мшистого козырька. Он канатоходчески прошелся по оранжевой газовой трубе, порвал неугодную паутину вместе с пауком, повернулся к ведру, присел, закрыл семафорные глаза, будто набираясь сил, и тут же вскочил на самый его краешек, как делал сотни раз и даже падение Луны и неудачный запуск коллайдера не заставили бы его менять привычки. Мускулистые лапы, заменяя сразу хирурга, наточенный скальпель и ассистента, водили по внутренностям утилизатора, смешивая опыт, интерес, голод и боязнь – что-то необычно энергетическое заставляло когти торчать навыпуск и осторожно щупать, поворачивать, принюхиваться, сравнивать и пугаться, пока хвост торчал поверх мокрого асфальта красным знаменем «Занято», пока… Бах! Смоляная трость пожилого мужчины отбросила его вон.

           ...Рука рыскала, а морщины на лице и шее напряглись и расширились, слившись в одном образе с золотой печаткой на полпальца. Когда кисть плотно обхватила руками конверт, ладонь улыбнулась во всю ширь, но тут же, как обваренная, одернулась – что-то зашевелилось, и мозг уже принялся рисовать все острые углы жутковатой картины на поляне старческих страхов. Внезапно раздался глухой удар, следом еще один, но побольше. Черная кепка и кожанка снова засветили золотым зубом, склонились над телом старика вырвали из мертвой хватки конверт, затем, обшарив карманы, извлекли белый пакетик, коричневый кошелек и вновь пропали в никуда…

           Старик закряхтел, приподнялся на локтях, красная струйка пересекала левый висок, щеку и там разворачивалась, устремляясь к театральному раздвоенному подбородку. Мужчина в спазме склонился над урной – его вырвало – и снова повалился оземь.

……………………………………………..

           Ночной ветер, похожий на машинное масло, слизал все язвы города, зарубцевав морозом на свою пятичасовую смену. Под крысиное шуршание и неожиданное тепло приподнявшегося к земной коре ядра, черный завязанный пакет в числе многих таких же вывалили на новом участке загородной свалки. Я не проверял, он ли это, но кукольная ручка, сумасшедше махавшая бутылочным горлышком сквозь дыру, намекнула, авось