В тот день я был мальчиком лет восьми. В старом зелёном вагоне электрички я увидел плачущую женщину. На мне было какое-то грязное тряпьё, ноги в дырявых парусинках. Она сидела у окна. Я подошёл к ней, держась за поручень. За стеклом чернели деревья и небо отражало последний вечерний блик. Проявились звёзды.
На коленях женщины лежала модная сумка. Я не знал кто её обидел. Иногда в электричке на секунду гас свет, вагон шатало из стороны в сторону. Из форточки тянуло свежестью...
Женщина, наконец, убрала от своего заплаканого лица руки, взглянула на меня. К её лбу и щекам прилипли волосы. Могу себе представить, как с моего грязного лица смотрели на неё большие синие ясные глаза.
Я протянул женщине свои грязные ручёнки, взял её руку и положил на ладонь ириску "Золотой ключик".
"не плач". Я подтянул спадающие штаны, глянул на неё и убежал в следующий вагон...
Холодный сырой ветер гнал серые тучи по небу, трепал мои пшеничные волосы, пронизывал моё худое тело до костей, качал детские ржавые качели…
На мне была старая выцветшая китайская куртка, вытертые мужские джинсы и серые кроссовки.
С неба упало несколько капель. Я, втянув голову в плечи, сидела на скамейке, ждала. Ждала в чёрном голоде, в этом безразличном трауре пасмурного дня. Я смотрела на свои серые кроссовки, на жёлтые листья в рябящих лужах. Я достала из карманов свои руки, посмотрела на них. Серые, отёкшие, но всё же женские. На моём мизинце детское железное колечко с собачкой. Подняв голову, я посмотрела на окна домов, ещё более ссутулившись, зажав в себе свою тоску и умершую любовь. Я закурила сигарету, глотая дым, задыхаясь.
Совершенно неожиданно он подошёл. Я откинула грязные волосы с глаз, взглянув на него серыми пустыми глазами. Он передал мне что-то. Ушёл. Я опустила голову почти к самым коленям и заплакала. Я пыталась отыскать в себе ангела… Слёзы, обжигая щёки, падали на джинсы. Я встала и пошла к подъезду, обернулась, оглядев пустой пыльный двор, пытаясь отыскать того, кто мог бы меня обнять, согреть, забрать с собой, забрать себе.
Вошла, сев на пол за мусоропроводом, засучила рукав, перетянула руку оранжевым резиновым шлангом и достала из кармана шприц со смертельню для себя дозой….
Я был той маленькой девочкой, что лежала посреди белой простыни, приподнявшись на локтях и раздвинув ножки. Жёлто-серебрянный свет и мои чёрные губы. А ты судорожно пытаешься разорвать замок на своих брюках. Плохо у тебя это получается. Я не убегу, не спеши. Я смотрю тебе прямо в глаза. Не по-детски. Ты не веришь, ты не веришь. Брюки упали на пол, ты кидаешься на меня, сползаешь и окунаешься лицом в низ моего живота, в пряное море земного греха. Я лежу и смотрю на тебя, я вижу как много у тебя уже седины, как ты сладострасно чвакаешь и трясёшся всем телом. В комнате пахнет твоим потом. Твои грубые толстые пальцы оставляют на моих ногах кровоподтёки.
Утром, когда солнечный свет наполнит комнату, ты потянувшись откроешь глаза, улыбнёшся, закуришь, и, накинув на моё обкусаное кровавое тело одеяло, подойдёшь к окну, чтобы вдохнуть этого прекрасного чистого весеннего воздуха.
(с) Pozd11 - Поздняков Никита, Омскъ.
Исходное сообщение Гордея страшно видеть написанное глазами. в собственных глазах. во всех трех случаях. во всех предыдущих "случаях", когда Поздняков Никита дает возможность прерывисто подышать над его текстами. слишком правдиво все, вот что. оттого и восхитительно, и страшно....полностью согласна...