Единое Парменида есть бытие абсолютно самотождественное, чуждое даже тени какого-либо изменения. Но каким образом для нашей мысли открывается эта вне-временность абсолютного бытия? Мы устанавливаем идеальное (ибо незримое) различие моментов в порядке их общей непрерывной смены; эти моменты (в нашем представлении) связаны между собой отношением взаимной дополнительности, в силу которого каждый из них исключает все прочие, но все вместе они слагают один последовательный ряд. И вот, когда мы предполагаем или действительно находим, что содержание некоторого (или всякого) бытия остаётся неизменным и равным себе, то это возможно для нас лишь через мысленное отнесение этого бытия к череде однородных моментов, подвижности которых оно здесь противополагается и таким только образом определённо фиксируется. Отсюда, а также из бесспорной временности любого процесса, логически "вытекает", как я думаю, что время есть априорное формальное условие всех явлений вообще, или необходимое представление, лежащее в основе всех наших внешних и внутренних созерцаний. Однако это общее феноменологическое значение времени не может зависеть от самодеятельности моего единичного ума, моего отдельного, изолированного сознания: ведь я и сам, как явление в ряду других явлений, возник и вырос во времени, а следовательно, вовсе не мог быть творцом его. Эта универсальная зиждительная функция, учреждающая формы пространства и времени, должна быть приписана особому реальному субъекту - носителю вселенского "трансцендентального" сознания, или, как выражались Платон и Владимир Соловьёв, душе мира.