Тот отвратительный старик хотел выпить мою душу, высосать мою кровь, опустошить мою жизнь. Он вцепился в мою руку и не отпускал. Я пыталась справиться сама. Я переколотила десяток обнаженных маникенов с завалившимися глазами, пока пыталась проклясть его. Я не ожидала, что мой случайный сосед на конференции окажется такой проблемой.

Девушки, кажется мои подруги, раскачали карусели на улице. Карусели уносили с ветром их заклятия, возносили слова к небесам. Слова набирали силу.

Я кружилась с этим гадким старикашкой в импровизированном вальсе по желтому кафелю больницы. Врачи уходили с конференции, не обращая внимания на погром. Люди в белых халатах, как призраки, были безучастны.

Странно, что он соскользнул с моей руки, когда вокруг закружили как рой черных пчел, мои подруги.

Он скрючился и как ужаленный выл от боли и прижимал к себе обугленную язву на руке, которой удерживал меня.

У дверей моего дома я почувствовала легкость и радость. Все прошло, это больше не повториться. Они так мне помогли. Они были со мной до самого дома, они не боялись со мной попасться моим неведомым врагам.

Со мной две готические Лолиты - прелестные куколки в черном бархате - сочетание черного одеяния, черных шелковых волос, черных глаз, огромных, во все глазное яблоко, полуспрятанных под пушистыми ресницами, сочетание черного с бледно-белой кожей. Одинаково бледной на их лицах и на ладонях, когда они снимают перчатки. Одна из них делает странный жест, будто слизывает невидимые слезы с моей щеки, подбородка, и другой щеки. Язык у нее не влажный, он теплый и сухой, мягкий и шершавый, как кошачий. Потом я повторяю ее жест.

Мы прощаемся, они уходят, и я прислоняю ключ к двери, раздается короткое треньканье. Я переступаю порог. Я не успеваю заметить, что у меня за спиной.

А потом меня обступают враги. Подонки, которые служат тому, кому подчиняется тот мерзкий старик. И я выплевываю проклятья, заклятия, и не успеваю предугадать реакции каждого из них. Их слишком много, мое сознание не выдерживает. Я набираюсь ненависти и ярости, я уже не могу пронзить их на расстоянии, мне приходится подпускать их ближе, я тычу двумя пальцами в их солнечные сплетения, когда направляю смертельный огонь в их тела. И кто-то из них хватает меня за руку, разрывая проклятие, не давая мне ускользнуть, как до этого делал тот мерзкий старик. Мы сражались уже внутри моего дома, я не смогла предотвратить их, не впустить их на свою территорию, я влетаю в лифт, уже почти без надежды на выход, двери лифта отрезают запястие моего преследователя.

Но кисть его руки вцепилась в меня на мертво и желает завершить начатое. Я понимаю, что они все-таки зацепили меня. Острые ногти впиваются мне под кожу, словно кусают, и я чувствую боль с примесью отчуждения собственного Я. Они меня заразили, они похитили меня. Оторванная рука выпивает, вытягивает душу из моей крови, вытягивает кровь из моих вен на руке, вытягивает жизнь из моего сердца. Оно бьется оглушительно и далеко, как колокольный звон за холмом.