Я принимаю ванну при свечах. Темная дыра вентиляции в потолке освобождена от решетки-заглушки. Иррациональные страхи. Я провоцирую свои страхи, пытаясь воссоздать соблазнительную картину классики жанра horror. Я делаю шум воды еще тише и прислушиваюсь к звукам за стенами комнаты. Этот скрип такой тяжелый и глухой. Иногда по ночам из верхней квартиры доносятся звуки передвигания мебели. Есть ли смысл возить каждую ночь из угла в угол что-то настолько тяжелое?
Отраженное пламя четырех свечей качается на самой поверхности воды мерцающими дорожками и уходит в глубину почти неподвижными золотыми языками. Последние капельки пены отбрасывают дрожащие блики на кожу, скрытую водой. Из-за двери потянуло холодом. В последнее время ночи очень ветрены. Ветер стонет и прорывается, отогнув незакрытую дверь ванной комнаты. С резким хлопком сдается.
Ко всем темным углам обращаются мысли, лишь временно переводя фокус с одного на другой. Отодвигаю занавеску. Вступаю в прогнувшуюся перед чашей ванны темноту.

У этого дома нет истории. Мы – первая история этого дома. Мы должны знать его абсолютно и обладать абсолютной властью над всем в нем происходящим. Но когда в нем располагается темнота, я не могу определить, что еще, кроме меня, делит ее со мной.
Я вслушиваюсь в скрежет или шепот, который идет понизу, словно мячик-погремушка, ведомый ветром по кафелю у моих ног.

Вода ушла. Еще влажное дно ванны лижут тающие отражения свечей. Я задуваю все, кроме одной. Запах парафина распахивает ноздри. Напоминает от загаданных желаниях перед нетронутым, но уже потерявшем новизну тортом.

Кожа кажется такой же золотой, как огонь, хотя я знаю, на ней нет следов загара. Я не хочу гасить огни ночи, но постепенно замерзаю и все-таки смахиваю светящиеся капли полотенцем. И она становится какой-то посторонней. Как тихий сумрак перед рассветом, тусклый и замерший.