<


Г.Д.: Вы описываете какую-то замкнутую на самой себе медиасистему. Отражатель, не имеющий никакого иного объекта для отражения, кроме самого себя. И в таком вот городе прошла ваша юность? А потом вы вдруг стали заниматься недвижимостью и привлечением инвестиций в Россию? Это настолько же поэтично, как отказ Артюра Рембо от поэзии и его паломничество (или побег) в Африку…

S.M.N.: Удивляете. Разве Нью-Йорк, или Токио или Париж или Лондон не такие? Все города - одинаковые, замкнутые на себе самих медиасистемы. Electric picture in a frame. Поэтому, где именно прошла моя юность, честно говоря, все равно. Человека делает не город, это-то вы уж должны знать.
И вы правы, это пиздец как поэтично.

Г.Д.: Да, я согласен, что человека делает не город. Скорее – что-то между городами, перемена мест. Как вы и сказали чуть выше, «когда человек меняет свою среду обитания, всё, что его окружает, теряет свою значимость». С этим нельзя не согласиться. Но вопрос: откуда берется этот эффект и в чем его природа, как вы можете это объяснить?

S.M.N.: Знаете, наш общий знакомый Дима Мишенин мне время от времени показывает фотографии красивых обнаженных стоп и ножек. Я иногда смотрю на свои ступни и считаю километры. Мне кажется, что как на линии жизни на ладони, на стопах отмечаются пройденные (или там, пролетенные) мили. Из этого физического осознания пройденного пути и происходит ощущение того, что все вокруг малозначительно и субъективно, только сам путь объективен (это, наверное, можно прочитать в книгах о дзен-буддизме или даоизме или индуизме или еще где-то. я сама додумалась!). Или может быть, это просто некое самодовольство, мол, я полмира облетел, а вы из своей квартиры и не вылезали. Но таких высокомерных мыслей у меня пока не возникало.


Г.Д.: Пока я с вами общаюсь, меня не покидает ощущение, что я играю с кем-то в шахматы, но цель этой игры от меня ускользает. В любом случае, это либо какие-то необычные шахматы, либо кто-то из игроков играет не по правилам. А у вас какое ощущение складывается от этого «интервью»?

S.M.N.: Любой диалог – это шахматы, или, если хотите, шахматы это диалог. Мне пока почему-то кажется, что интервью ведете не вы, а я. Можно заключить, что это иллюзия, созданная неравным количеством информации с двух сторон. Поэтому и игра неправильная – какие же это шахматы, когда у одного игрока фигуры только в виде вопросов, а у другого - только в виде ответов. Можно заключить, что интервью всегда ведет интервьюируемый, а не интервьюер, хотя в теории должно быть наоборот.
ЖЖ, переписка, диалог в ICQ, и реальная жизнь – это очень разные миры, и в каждом из них человек чаще всего ведет себя по-разному.

Г.Д.: Вы хотите власти? Например, политической? Что бы вы сделали, будь у вас серьезная политическая власть?

[210x297]S.M.N.: Нет конечно.)) Если подумать, мне отвратительна власть в любых проявлениях. Мне нравится император Хирохито, потому что он был именно императором, а не тираном. Он был первым японским императором, который отверг свою божественность. Они ведь все – потомки богини солнца, Аматерасу. Когда МакАртур вошел в Токио, он позволил Хирохито сохранить статус императора, но только как церемониальную должность. Император записал радиотрансляцию, в которой признал перед японским народом, что он действительно человек, из плоти и крови. Звукооператор, который записывал трансляцию, совершил харакири.

Г.Д.: Мой друг, писатель Даня Шеповалов (это он однажды постучался к вам в аську и сказал: "ПРИВЕТ, ГОВНО", о чем сейчас очень сожалеет, и просил передать вам, что он хороший) хочет у вас спросить следующее: "Не считаете ли вы, что японцы мудаки, потому что позволили себе, потомкам самураев, выродиться американской культурой. Их дедам не стыдно?" Я подумал, что сейчас это как раз в тему, раз вы коснулись самурайских традиций.

S.M.N.: Я считаю, что да, японцы мудаки. Но после поражения во второй мировой войне у них не было выбора. Какие уж тут самурайские ценности, когда в стране оккупационное правительство (Окинава так вообще оставалась американской до 72-го года). Отчасти это касается того, что я говорила о Хирохито – фактически страна отказалась от своего божественного происхождения вместе с ним. Самих самураев тогда не было, но огромная часть японского национального духа (часть которого – поклонение императору-богу) была уничтожена.
[321x355]Что касается американизации, которая происходит в стране именно сейчас, то мне кажется, что у Японцев всегда была предрасположенность к такой культуре. Можно было бы написать длинный сравнительный анализ на эту тему, но в американской современной культуре столько ярких и мощных образов... Япония, известная своим перенимательством иностранных новшеств, не могла не воспринять эти образы.

Г.Д.: А вы когда-нибудь переживали чувство позора?

S.M.N.: Наверное нет. Или так давно, что уже не помню. Я слишком самовлюбленный человек, чтобы стыдиться чего-то в себе.

Г.Д.: Выше вы говорили о том, что «фашистская эстетика прекрасна» и что «это эстетика любви». Не могли бы вы развить эту мысль?

S.M.N.: Я подразумеваю любовь к себе, любовь к нации, любовь к ближнему... Это сложно описать конкретно. Фашизм сейчас несколько отделился от своего исторического и географического прошлого, и просто существует, как НЛО или йети. Конечно, меня привлекает эстетика, мистика, символика этой культуры... Но мне кажется, что именно культурологическая сепарация фашизма нравится мне больше всего. При этом, мне противен национализм в любой форме, и русский национализм в частности. Я считаю национальную борьбу бессмысленной тратой времени – если вы не можете быть счастливы там, где вы есть, вы не можете быть счастливы нигде. Поэтому мне кажется, что фашизм должен быть, прежде всего, внутри, и прежде всего по отношению к себе. У меня не очень получается развить мысль, правда?

Г.Д.: Вполне получается. Но я хочу с вами поспорить. Во-первых, отказ от борьбы за свою нацию это по сути такой же позор, как то, что японцы заставили императора Хирохито публично отречься от своего божественного происхождения. Это хиппизм (равно американизм) в чистом виде. Любой честный человек обязан, оказавшись в такой ситуации, либо бороться до последнего, либо совершить харакири (как это сделал тот звукооператор).

S.M.N.: Это немного разные вещи - борьба за нацию во время войны и борьба ради борьбы. Я провоенный человек, и считаю, что нации должны бороться до последнего. Но в мирное время, национализм не имеет причины и смысла - в мирной форме он безвыходен по своей сути. Как можно любить свою нацию и годами только и делать, что гундосить о том, что с ней не так? Обычно если людям не нравится то, что происходит в их стране, они поднимают задницу со стула и организовывают революцию. Вместо этого в России каждый день возникает десять новых "молодежных организаций", со своей какой-то там "новой" идеологией. Это все из-за любви к родине? Даже уже не смешно.

Г.Д.: Во-вторых: фашизм по отношению к самому себе это, конечно, очень хорошая и честная позиция. Но при такой сильной любви к себе не может быть и тени самовлюбленности в том смысле, в котором самовлюбленность превращается в самодовольство. Поэтому при внутреннем фашизме любая мелочь и каждая минута жизни, любое столкновение с реальностью – это перманентный позор. Из которого для честного японца выход только один – харакири. Как говорил поэт Георгий Иванов: «Собственным позором насладиться, в собственной бессмыслице сгореть». Или все-таки «настоящему японцу завсегда везде ништяк»?

S.M.N.: Это вопрос или утверждение?)) Я, если честно, не настолько глубокий человек.) Но, в общем, мне везде хорошо, да.) Наверное, потому, что я с реальностью не особо сталкиваюсь.

Г.Д.: Утверждение и вопрос одновременно. Не скромничайте, вы довольно глубокий человек. Хотя, может, и «не настолько». Особо не сталкиваетесь с реальностью? Значит вы виртуал?

S.M.N.: Можно и так сказать.

Г.Д.: Хахахахаха! Признайтесь теперь, что вы виртуал Михаила Вербицкого, и покончим с этим интервью! Кто ваш создатель? У вас есть шанс получить полную свободу сейчас :)

S.M.N.: Вы еще скажите что я Холмогорова виртуал. Я сама себе создатель.) Я вам о себе уже несколько дней рассказываю. А сакмайня это мой виртуал.)

Г.Д.: ОК, я верю вам! Скажите мне еще что-нибудь напоследок.

S.M.N.: Напоследок хочу что-нибудь хорошее вам сказать. Счастья какого-нибудь пожелать большого.) И спасибо, что вы заинтересовались моей персоной.)