Трезво рассудительные противники исторических спекуляций и типологических классификаций вряд ли серьезно отнесутся к привычным высказываниям, в которых ключевым станет утверждение «… а ранее все было по-другому…». Традиционные религии яростно верещат в сторону своих новоявленных собратьев – как они посмели сократить, свести к минимуму самый замечательный, харизматический, первый этап спиритуального зарождения ради косного второго – формирования организации, создания духовной инфраструктуры, короче, коммерческой институции. Лукавое желание «догнать и перегнать» сделало некоторые из молодеющих деноминаций просто инсайдерами религиозного мира; доктрина еще не сформирована, «батальоны мучеников» не рекрутированы, профетический арьергард не распущен, а денежка уже капает, льется тонкой струей. И действительно, зачем мучительно простукивать небеса в поиске живительной «влаги духа», чтобы потом выпячивать впоследствии сей благородный факт ради удержания завоеванной организационной власти? Зачем, если и без этого можно прослыть удачным продавцом на специфическом рынке «серьезно развлекающих смыслов». Можно понять теперь дряхлеющие исповедания, чихвостящие за «деструктивность, коммерциализм, сектантство» «нынешнюю молодежь», ведь последние обходят устоявшиеся правила, плюют на регламент и традиции. Думаю, это всего лишь зеркальное отражение сегодняшней, внезапно нагрянувшей, эпохи «взросления» (или циничной прагматичности) в головах «стариков». Поступать так, как все, иначе эволюционная ветка жестоко оборвется вместе с нашим существованием; история же благородно-бестолковых мучеников прикроет «современную звериность религиозного социал-дарвинизма». Тонкие движения совести – вытеснить собственные этика-антиномии долга и вожделения на беспринципных, быстро повзрослевших, юнцов. Не важно, происходят ли кардинальные изменения или история движется по проторенным дорожкам рецитаций – этот метафизических вопрос погружен в дебрях бинарного кодирования, в чаще не разрешенной альтернативы. Да и ранее, например, в позднюю античность, епископа приветствовали как почтенного римского магистрата и наделяли его полномочиями чуть ли провинциального префекта (какой же дурак устоит перед соблазном правления, генерации власти, динамики силы), в средневековье «князь Церкви» рассекал пространства как чистокровный наездник-феодал в окружении холопствующего мелкого клира, а теперь он приобрел черты топ-менеджера «рационально, эффективно, прагматично» правящего специфически странным классом «черных воротничков». Каковы отличия в образах магистрата, феодала, управленца? Кардинальны ли их историко-культурные различия при общей сути – концентрации в себе пучков аморфного излучения-власти? Не в этом глубина вопроса, а в том, насколько «хранители культа» пластичны, посюсторонни, легки «на подъем». Небольшой эпохальный скачок и с брега абсолютистски монархистских устоев мы оказываемся в экзотической медиа-корпорации, специализирующейся на высокодуховном «серьезном шоу-бизнесе» со своим строгим поведенческим реестром (программная идиосинкразия - «корпоративная этика»), производственным регламентом, необычным антуражем. Но любой ответственно скучный экономист (маркетолог какой-нибудь) выявит здесь все черты современных постиндустриальных институтов. Длинные ежедневные богослужения в городских соборах отсылают не к высокой духовности былого, а к нормальному экономическому моменту – поддержки привлекательного имиджа для инвестиций или расширения влияния при низких издержках (всего лишь, небольшая зарплата мелкому духовенству). К наемным работникам (низшим клирикам – от церковнослужителя до иерея) предъявляются совершенно не классические, внеморальные требования эффективной работы, с высоким коэффициентом КПД, поэтому именно здесь ценятся публично «чистые» безграмотные строители храмов с довольно темной интимной жизнью. В таких закрытых системах как традиционная религиозная институция необходим лояльный централизму власти, общественно не запятнанный, не склонный к богословской рефлексии, этакий «продуман-менеджер» по работе с клиентами (или мелкий делец-предприниматель), чья коррупционность (личное обогащение на имени славной организации или духовных идеях), наоборот, полезна системе как виртуальные инвестиции в медийный облик организации. Внутренние мотивы, убежденность, порядочность нивелируются самим критерием миссионерской эффективности; польза должна осязаться в материальных цифрах тел, построек, ажиотажа (сейчас бы классический принцип «апостоличности», уважаемой и безвозмездной трансляции сакрального знания из поколения в поколения без соответствующей оплачиваемой должности или самоценного ранга-сана рассмешил бы «духовных менеджеров»). Существуют разноуровневые функции, вакансии, места, за которыми стоит «щедрая» рука работодателя – всемогущего владельца-управленца. Трудно свыкнуться с отсутствием профсоюза, вменяемого корпоративного устава, процветающих в «системе» холопских порядков, но наемные дельцы быстро привыкают к нехитрой стратагеме «не высовываться, иметь связи с правильными людьми, выслуживаться перед CEO-менеджерами». Самая ярчайшая черта, послужившая успеху, - это их выпяченный консерватизм, традиционализм. Имидж предъявителя универсальных, вневременных «серьезных услуг смысла» делает либерализм, реформизм, чистоплотность экономически невыгодными. Люди покупают бороду, свечи, трещинки и затененность древесных изображений, в конце концов, даже грязь и вонь являются неписанным доказательством подлинности аскетизма, аутентичности «потустороннего»