Давай-ка заставь лучшего современника написать шедевр-убийцу «Фауста» или «Войны и мира»; большинство фыркнет «сухим» равнодушием, кто-то может проникнется идеей-результатом, но пьедестал все также останется занятым пылесборником «старого, доброго, знакомого», и герои предстанут на поклон все те же. Массы (звучит «весомо», поэтому и «обнадеживающе»)… вероятно, правильно делают, когда не меняют фавориток. Все эти «тяперэшние» романы, трактаты, статьи, достигшие успешной ротации, смачного денежного оборота, разыграв удачную карту глупой непосредственности, надавив на «болевые точки» культурного инфантилизма потребителей, предали забвению факт своей генезы, происхождения «протей». Простейшие и их вариации. Литература, например, «рулит» на 6-7 передачах («обобщенных универсальных историй» - ирландский драматург Д. Джонстон считал, что в истории литературы есть только семь оригинальных сюжетов: Золушка (непризнанная добродетель), Ахилл (роковая ошибка), Фауст (долг, который нужно платить), Тристан (любовный треугольник), Цирцея (паук и муха), Ромео и Джульетта и Орфей (отобранный дар), остальные – лишь их видоизменения, комбинаторика). «Умозрительные» науки блуждают в «трех соснах» сотни категорий, помноженных на «травных» глаголах-связках, разукрашенных «колорами» прилагательных и экскурсов… в конце концов овеваемых бурями амбиций, профетизма, честолюбия, вдохновленности. Парадоксальный снимок, на глянцевой стороне которой трудолюбивые старатели изображают восхищение от собственноручных позолоченных поделок, удостоенных чести быть легитимными копиями предыдущих триумфов слова. Да, мы и наше словотворчество стоим пары гекзаметров Гомера, нескольких сонетов Шекспира, десятка афоризмов Ницше, такой чести нам хватит сполна. Хотя что-то и давит титановыми антиномиями на креативную совесть; ни так уж мы плохи в сравнении с «заратуштра»-осененным, мифологизированным британским театралом, или божественно-слеповатым «бардом», но и соседство-родство с обывательским окружением дает о себе знать ежесекундно. Сакральных «буренок» не надо кровожадно насаживать на вертел или застраивать пред ними блескучих алтарей (тем паче, все это типичные отметины прошлого), поздно, они уже в нашем желудке плавают наряду с остальной языковой микрофлорой – бессмертные экспонаты Словесного Образца, «нарицательные» концепты, на которые равняются, чем поучают. Критический момент, когда из конкретно-исторического памятника слова посредством череды гигантского числа упоминаний, пристального внимания, «замыленности» восторгов и восхищений, образуется нечто иное, растерявшее изначальный облик, обретшее себя кромкой языковой ткани. И как, извините за неуместный фарс, мериться весовыми категориями таланта, с «я», «сидеть», «красиво», «булыжник», в разряд с которыми и стоит отнести концепты «Достоевский», «Рембо». А так «охота» было духа соревновательности, а не беспрерывного рабства. Доминат «дичного словесного капитализма», расцвет литературной нео-либеральности, где за равноценно ежедневные «8-часовые танцы с пером» обретаются инсайдеры и лузеры, одни так и погибают в коробе графоманской нищеты, а другие становятся собственниками «плоти и духа», за их десятеричными богатствами «виртуальных упоминаний» кроется плавный переход в статус «бессмертных» - обывательских концептов. Не будь идиотом: стань узнаваемой фонологической трелью в рядовых устах. Живое литературное честолюбие, перетекающее в «мертвое» (скорее несуществующее) одномоментное пространство языка. Но в первых строках чарта, главных папках каталогов, отсидеться – не получиться, места четко распределены и нормированы. Дело не в несчастьях невостребованных гениев «всех времен и народов», дело не в коварстве исторических «победителей», не терпящих конкуренции вблизи своих широт, и, конечно же, не в коварнейшем критерии «качественности» текста… Дело – в «священных коровах» культуры, которых и грех пинать «сапожком» воинственных модернистов (сколько исцеляющего молочка, сливочек нам скормили; пусть они и не такие «питательные» со слов отъевшихся специалистов), но и не удел через «автоматизированные, институциональные, профессиональные» славословия вылеплять из них многосферных текстуальных монстров (Пушкин (поставить в графу любого селебрити) – наше все, даже наш хлеб насущный). Дело – в неуловимой «сакральности», неведомой динамики силы-власти: они по непонятным причинам расставили полюса «+» и «-», по каким-то тонким нюансам маркировали гениев и уродцев. Кредо: «достоевский» нам не соперник или мы ему, потому что он – концепт, а мы, живые, стараемся подобрать и себе странный статус для теплокровных; твори, пожалуйста, только не удивляйся, что медленно тебя окутает дымка концептов-призраков прошлого, которую поведут тебя к предустановленным выходам; твори на плечах колоссов, чтобы потом оказаться под ними…