Дар и контр-дар
Термин «потлач» является довольно общим и неточным: в действительности, использование этого термина было предметом целого исследования. Марсель Мосс использует данный термин весьма широко в своем исследовании «Дар», но вот Бодрийяр употребляет его еще чаще. Следует отметить, что подразумевала данная категория в разработках Мосса, и главное, какое воздействие сей концепт оказал на бодрийяровскую теорию символического обмена.
Термин «потлач» происходит от языка Нутка, племени коренных жителей Северо-запада Америки. На их языке «patlatsch» означает «дар». Разговорный термин «potlatch» соответствует языку «Чинук», гибридному языку, составленному из английского, французского и различных языков коренного населения, языку, используемому торговцами и поселенцами в этих регионах. «Потлач» Чинука означает как «подарок» так и «давать»; как существительное или глагол этот термин получил широкое распространение в конце девятнадцатого века.
Церемония «потлач» представляет собой определенный случай обмена подарками и практикуется коренным населением, проживающим вдоль прибрежных районов Северо-западной Америки, от Калифорнии до Канады и Аляски, церемония присуща таким племенам как Нутка, Хайда, Тлинкит и Квакиутль. Церемонии, которые были, конечно, разнообразными и сложными, были тщательно изучены социальными антропологами и этнографами. Так существуют, как и местные отчеты о церемонии, так и философские и деконструктивные теории различных видов (Батай, Деррида). Мосс сам не бывал в этом регионе и полагался на исследования Франца Боаса, Мориса Линхардта, Бронислава Малиновского и других.
Исследование Мосса «Дар» фокусируется на «потлаче» и других церемоний, таких как «кула», которая традиционно практикуется на островах Тихого океана, и которая, как утверждает Мосс, крайне похожа на «потлач» по форме и функциям. Признавая неточность терминов «дар» и «потлач», Мосс предлагает свой собственный термин – «услуги и контр-услуги». Этот термин описывает всю систему обмена, в том числе «дары», так и кредиты, развлечения и гостеприимство в самом широком смысле. То, что у Мосса называется «потлач», относится к виду «соревновательных услуг»; здесь свойственна жестокая конкуренция в деле уничтожения богатств. Такие церемонии, как заявляет Мосс, являются «редкими, но очень развитыми». Таким образом, среди подобных племен существует некая «честь деконструкции»: «Потребление и уничтожение товаров действительно выходит за всякие границы. В некоторых видах «потлача» нужно тратить все, что есть у одного человека, не оставляя ничего. Это соревнование в том, кто является самым богатым и самым экстравагантно безумным. Все основано на принципах антагонизма и соперничества».
Существует так же ряд смежных тем, которые упоминаются в исследовании Мосса, и которые являются жизненно важными для понимания мысли Бодрийяра. Во-первых, не существует независимой или автономной экономической логики, - и это имеет решающее значение для отказа обоих, как Мосса, так и Бодрийяра, от либеральной и марксистской мысли. Отсюда следует, что понятие экономического человека («Homo Economicus» - человек, существующий в естественном состоянии борьбы за моментальное выживание) – это продукт, сфабрикованный самой экономической теорией. Это утверждение репрезентировало себя в качестве общеизвестного факта, ведь данный термин являлся общим для либералов, неолибералов и марксистов (то есть левых, так и правых).
Некоторые другие темы в исследовании Мосс имеет огромное значение для Бодрийяра: обязательный характер обратного обмена и, в частности, «контр-производство» власти (Бодрийяр предпочитает называть контр-донорством по отношению к «дару»), бросающие вызов существующим отношениям власти. Эта тема не очень развита у Мосса, хотя он намекал на факт получения уважения через «унижение» в церемониях «потлач».
Есть и другие влияния Мосса на Бодрийяра, которыми пренебрегают в комментариях на мысли Бодрийяра. Важным здесь является понятие «дух вещи», который разработан в работе Бодрийяра «Дух терроризма». Более того, обмен «жизнь» и «смерть» в церемониях «потлач», обсуждаемый Моссом, обеспечивает поддержку мнению Бодрийяра, что смерть есть символическое отношение, а не биологическое событие. Кроме того, теоретизация Мосса термина «индивид», который является частью в рамках более широких связей, либо «каналом», по которому «дары» циркулируют, свидетельствует о специфических ритуальных агентах. Такая теория имеет глубокое влияние на бодрийяровские понятий индивидуальности, агентства и «страсти к правилам». Но Бодрийяр не просто следовал Моссу. Например, если Мосс наводит на мысль, что обязательные церемонии «обмена дарами» несли функцию предотвращения войны между кланами, племенами и культурами, то Бодрийяр не занимает такую позицию. Более того, Бодрийяр отвергает выводы Мосса, касающиеся возрождения «щедрости» в современных системах потребления.
По Моссу, фундаментальная социальная («обще-социальная») заинтересованность является обязательной чертой обменов дарами, означая то, что церемония включают в себя одновременно все аспекты общества. Церемония обмена дарами есть «обще-социальное явление», поскольку "все виды социального выражения используются в одно и то же время – религиозные, юридические, и моральные, которые имеют отношение к политике, и к семье; также экономические... производство и потребление [и] эстетические проявления». Как утверждает Мосс, церемонии дарения отражает гораздо более сложные явления, нежели считалось до этого. Церемонии являются «как практическими, так и мистическими». Участие в них одновременно «заинтересованно» и обязательно: социальная иерархия, честь и престиж стоят на кону и оспариваются, но участие ограничивается насильственным, обязательным характером. Для Мосса процесс дарения состоит из трех взаимосвязанных положений: обязанность дарить подарки, обязанность получать подарки и обязательства делиться подарками. Это, безусловно, не общество коммунистического равенства, и здесь не существует либеральных понятий личной свободы и права. Такие культуры не могут быть полностью поняты ни марксистом, ни либералом: грубо говоря, эти народов не являются ни обеспокоенными хиппи, ни начинающими капиталистами. У них нет денег в смысле абстрактной системы эквивалентности, так же как и бартера. На самом деле, Мосс утверждает, что такие культуры показывают, что понятие кредита и займа предшествовали появлению бартера и денег, поэтому попытки либералов и марксистов понять «развитие» экономики от бартера и денег к кредиту довольно неправильно.
Мосс пытается понять, какая сила в этих «примитивных» обществах делает обязательными «обмены дарами», следы которых можно найти в современном капиталистическом обществе. Ответ для Мосса в следующем: «Дар несет в себе моральную силу, он имеет дух и он передает часть «души дающего». «Чтобы подарить что-то кому-то, нужно отдать часть себя... чтобы принять что-то от кого-то, надо принять какую-то часть его духовной сущности, его души». «Блага» распространяются так, чтобы участники не становились богаче, чем прежде. В частности, Мосс уверяет нас, что нет никакой экономической выгоды даже для иерархических верхов в самой процедуре церемонии. Не существует никакой конечной цели, либо назначения для даров, кроме их возвращения и постоянной циркуляции.
«Хау» - «дух подарка» в традиционной культуре маори. Вещи, которые обменивались, не были инертными или неактивными. «Хау», как говорят, хочет вернуться к своему «месту происхождения», в землю или лес, из которого она пришла. «Собственность» вещей носит временный характер, длится всего до того момента, когда они не будут возвращены. Дары – ни в коей мере, ни нейтральная среда эквивалентности. Они не являются «слаборазвитой» системой денежных или бартерных отношений, потому что они несут дух или душу с ними, у них есть истории, которые меняются и развиваются по ходу того как обмениваются, что повышает их престиж; все это не является абстрактной «ценностью». Другими словами, «лица и вещи сливаются вместе». Владение и дары не различаются: в конечном счете, все они принадлежат богам или, лучше сказать, части богов, и должны вернуться к ним.
Санкции за несоблюдение ритуальных правил, являются серьезными и включают лишение чести и власти, и даже, в традиционной культуре народа маори – смерть – видимо добровольную, из-за чувства болезненности и позора. «Смерть» становится частью социального обмена, а не биологического события в жизни отдельного человека, потому что жизнь и смерть являются обратимыми. Опозоренный может умереть и быть возвращен к жизни в более позднее время, когда его включат в церемониальную артикуляцию своего сообщества. Далее, согласно Моссу, вождей представляют и воплощают их предки и боги, чьи имена они носят, чьи танцы они танцуют, и чей дух ими обладает. Участники ритуала – не «сами по себе», не отдельные люди, но замаскированные воплощения мертвых. Живущий умирает, чтобы «мертвый» мог жить, и «мертвый» вернется обратно так, что живой может продолжить жить: «жизнь» и «смерть» являются обратимыми, само значение терминов аннулируется обменом.
Обсуждение Мосса о церемонии «кула» из Тробрианских островов, которое опирается на монументальное исследование Малиновского «Аргонавты западной части Тихого океана» (1922), также повлияли на Бодрийяра. Его обсуждение «кулы» в «Критике…» несет на себе отпечаток мыслей как Малиновского, так и Мосса. Бодрийяр пишет о подарке, который бросали к ногам реципиента, а также беспокойстве и затруднении в дарении и принятии подарков.
Мосс предлагает альтернативные, антилиберальные и немарксистские средства теоретизирования «экономики» и положения человека в ней. Как утверждает Мосс, «экономика» не существует в качестве автономной или отдельной сферы или понятия. В самом деле, не существует такого понятия, как «натуральное хозяйство». Мосс настаивает на том, что даже т. наз. «примитивные общества» не живут в «естественном состоянии», борьбе и бесконечные заботах о выживании. Напротив, эти общества традиционно очень богаты, с энергичной торговой практики. Такие люди вполне способны умело торговать и накапливать большие излишки даже по стандартам запада. Так как натуральное хозяйство «из рук в рот выживание» не может быть определено и найдено, то для Мосса, как и для Бодрийяра, конструкция капиталистической современности является мифической. Не существует динамичной экономической инфраструктуры; вместо «обще-социальной» практики «обмена дарами» появляется бесконечный цикл дистрибуции, определяющий ход общественной иерархии и власти, родственных отношений, религиозной практики и «эстетического» явления танца и представления. «Обмен дарами» осуществляет артикуляцию общества без демаркации в сферах, которые мы признаем политикой, экономикой, религией, сексуальностью и культурой.
Можно, конечно, возразить, что некая форма власти действительно появляется в таких церемониях. Тем не менее, престиж и честь не обязательно ведут к политической власти или политическому авторитету. Существует второе дно в том, что власть не проявляется «во владении» или накоплении частными лицами. Во-первых, престиж достигаются за счет потери или раздаривания благ, а не его накопления: начальники могут жить в нищете. Во-вторых, престиж всего лишь временный эффект, определяющийся дарами внутри родственных отношений, но это не собственность отдельных лиц.
Исследование Мосса также предлагает то, что мы могли бы назвать «психологией» дарения (имея в виду, что это «обще-социальные» явления, а не квази-автономные особенности психики). Процессы дарения могут рассказать нам кое-что о природе людей и их действий, особенно если мы принимаем утверждение Мосса (и Бодрийяра), что принципы «кула» и «потлач» сохраняются и сейчас: «скрытые под поверхностью наших собственных обществ».