Жизнь — это короткий вдох между вопросом: „Ну когда же придет мое время?“ и восклицанием: „Ах, как быстро оно пролетело!“
Достаточно прожить Вечность, чтобы убедиться в том, что и она, в сущности, лишь мгновение.
Временами и ноль кажется осью, вокруг которой обращается мир чисел.
Прогресс: дед охотился за скальпами, внук охотится за мозгами.
Отличие человека от водопада состоит в том, что степень его величия не определяется высотой его падения.
Не стоит ожидать королевского великодушия от пешки, вышедшей в ферзи.
Иногда и мозговые извилины, пусть их всего одна-две, могут стать надежными заградительными рвами на пути кавалерии острот.
Многим бы хотелось покрасоваться на поверхности, хотя бы и в виде пузыря.
Жития святых — старинный вид жизнеописаний, ныне усиленно возрождаемый под видом автобиографий и мемуаров.
Приспособленец подобен дырявому парусу. Устанавливается по любому ветру и легко пропускает его сквозь себя.
Ремесленник и крик чужой души возьмется положить на ноты.
Впечатление от диалога сторонников крайних мнений можно было выразить одним словом: Взаимоневменяемость.
Свобода прессы — старинный двигатель прогресса. Поэтому неудивительно, что этот двигатель временами ревет, стучит, грохочет и нещадно дымит.
Всякую теорию можно превратить если не в догму, то в дойную корову демагогов.
Книга мемуаров подобна закладному камню в основание посмертного монумента.
Пример ложного рыцарства: чем больше избитых истин, тем больше их верных сторонников.
От великого до смешного примерно такое же расстояние, как от исторической личности до анекдотической фигуры.
Нет ничего более нелепого, чем торопливый ювелир, суетливый хирург и пронырливый литератор.
История новейшего времени наглядно свидетельствует — три понятия уже сегодня могут быть отнесены к числу безнадежно устаревших: паровой локомотив, ламповый телевизор и политическая мораль.
Ум редко склонен к саморекламе, глупость же всегда отыщет способ заявить о себе.
Истинная мудрость одинаково далека и от плоского здравомыслия, и от пошлого зубоскальства.
Иные расторопные умельцы ухитряются и на голой правде хорошо погреть руки.
Нередко одни неприступные стены сносят лишь затем, чтобы из их обломков возвести другие — еще более неприступные.
Зачем лезть в карман тому, кто готов показать себя в неприкрытом виде?
Клеветник подобен осьминогу. У него всегда наготове чернильная бомба.
Лауреат, почивший на лаврах, скончался, как и жил — во сне.
Иногда и краткость — не более чем сводная сестра таланта.
Иной ради минутной выгоды готов и замок из слоновой кости пустить на бильярдные шары.
Если эпиграф к роману стоит больше самого романа, не справедливее ли и гонорар за книгу выплачивать автору эпиграфа?
Трудно отыскать замену человеку толковому. Отличительная особенность глупцов — их полная взаимозаменяемость.
Нет сомнений — в эпоху повальной феминизации, маскулинизации и женской тяжелой атлетики оставаться по-настоящему женственной способна лишь воистину мужественная женщина.
Нередко наиболее полно открываются потомкам истинные затворники.
Вид черни удручает. Вид черни, облеченной властью, внушает отчаяние.
Обмен мнениями заслуженного литератора с его молодыми собратьями напоминал нечаянную встречу на шоссе самоходной гаубицы с командой велосипедистов.
Похоже — бороться с глупостью — столь же безнадежное занятие, как сражаться с космической пустотой. Она берется ниоткуда и не исчезнет никогда.
Что переживет все геологические эры, природные катаклизмы, революционные потрясения и социальные новации? Самоупоенная посредственность.
Жизненный опыт подобен бумерангу. Он приносит пользу лишь тому, кто умеет им воспользоваться.
Циничный лишен воображения. Поэтому приписывает окружающим лишь те свойства души, которыми наделен сам.
Тому, кто опасается сойти с ума, вовсе не обязательно всю жизнь ходить по струнке.
Он так страстно возжелал однажды утром проснуться знаменитым, что совершенно утратил сон.
Нет таких сложных вопросов, терзающих мудреца, на которые глупец не вызвался бы отыскать простой ответ.
Литератор Н. — это айсберг наоборот. Все на поверхности и ничего в глубине.
И на телеге уедешь дальше, чём на деревянном автомобиле, сложенном из обломков телеги.
Иные издания подобны розгам — обжигают, но не греют.
Их бесконечные затеи напоминают наложниц из гарема дряхлого султана.
Каждая тщетно ждет своего часа.
Если больше нечем, дорожите своими заблуждениями. Может быть хоть так проявите свою индивидуальность.
Хоть завтра займусь благотворительностью. Извольте лишь сперва проявить хоть немного благотворительности по отношению к самому себе.
Если без конца топтаться на месте, то и строевой шаг может показаться избавлением.
Тот, кто окончательно поддается беспросветно-черному настроению, выкидывает белый флаг безоговорочной капитуляции.