ПРЕДЗИМЬЕ

Свобода… Пленителен воздух и чист.
Озёрные глади подёрнув туманом,
Оставив в гнездовье желтеющий лист,
Она с журавлиным летит караваном.

Последним дыханьем коснувшись лугов,
Траву обращая в хрустальные башни,
Звенит посреди поседевших стогов
Сухим колоском о замёрзшие пашни.

Прозрачен прохладой наполненный лес.
Сквозь тонкие пальцы дрожащей осины
С холодных, водой разведённых небес
Стекает ноябрь на сосновые спины.

Всё дышит предзимьем. Метель – вестовой
Намётом спешит, позабыв о ночлеге,
И стонет свобода в тоске вековой
Вдогонку последней крестьянской телеге.

Сутулый ездок погоняет коней,
Те тянут повозку за старое дышло
По мёрзлой стерне, да меж острых камней
На снег - ослепительно белый и пышный...

НА АБОРДАЖ!

Наш маленький приморский городок…
Домишки деревянные, дворы,
Дощатые заборчики в рядок
Да гомон неуёмной детворы,
Речушка с обжигающей водой,
Стекающей с предгорий, и мостки…
Мальчишке с поседевшей бородой
Сжимает память сердце, как тиски.

Волшебный мир – наивный Зурбаган…
Полощет мать бельишко на реке,
С ней рядом белобрысый мальчуган...
Развесив постирушки в закутке
И полдвора при том загородив,
Устало поднимает мама лик:
– Играйся, но к белью не подходи!
Не дай, Бог, замараешь, баловник!

Стоит в глазах картинка: старый двор.
Взлохмаченный, похож на воробья,
Крадусь я потихоньку, словно вор,
Вдыхая запах чистого белья…
Подсиненные белые холсты
Сродни надутым ветром парусам.
И, кажется, что ты уже не ты,
А ветер их вздымает к небесам,

Таким же белоснежно-голубым,
Прозрачным ли, пастельным – всё равно –
Бездонным, восхитительным – любым!
Мелькают кадры детства, как кино…
Верёвка, что протянута сквозь двор,
Звенит струной на мартовском ветру,
И парусу объявлен приговор:
– Вперёд! На абордаж! – себе ору.

Прищуривает солнце хитрый глаз,
Скользя по простыням среди двора,
Колю его я пикой! Вот те раз –
На ткани расползается дыра…
И попа чует порку за версту…
Бьёт склянки раззадорено капель,
А солнце, уподобившись коту,
Крадётся в ослепительный апрель!

КУКЛОВОД

Я кукол рассажу друг с дружкой рядом...
состарились со мной, и лица стёрты,
почувствую безглазые их взгляды
и души, что ни живы, и ни мёртвы.

Исправно столько лет, марионетки,
вы исполняли рук моих капризы.
Сожгу тела, служившие вам клеткой -
последнюю сыграем антрепризу!

Дрожит рука. Расправлю ткань и складки
когда-то ослепительных камзолов.
Бывали времена - совсем не сладко
нам пел сквозняк в карманах песнь Эола.

Но я на сцену с вами шёл упрямо,
сражался, умирал, прощал измены,
и в куче декораций без обмана
разыгрывал с самим собою сцены.

О чем же? Дай, Бог, памяти... О чести
(душой своей и вашей - нараспашку),
о страсти и любви, жестокой мести.
Ах, куклы, куклы! Просто деревяшки,

послушные чужим прикосновеньям,
вы от огня из рук моих уйдете.
...Пылают, плача, старые поленья
без глаз… без губ… с душою на излёте…