КОШЕЛЁК

Раньше Мариша никогда не просыпалась так рано. Но вчера мама сказала, что сегодня встать надо раньше, потому что у них намечено много дел. И вот, Маришу во сне словно кто-то толкнул. Она открыла глаза. В комнате ещё было темно, но за окном сквозь деревья пробивался рассвет. Из тишины до неё донёсся шёпот мамы:
- Господи, чем мне их сегодня кормить? - девочка услышала приглушённый плач. Мама всхлипывала и говорила, словно с кем-то общаясь:
- Если и сегодня не выдадут аванс, что мы делать будем? У кого занимать? Когда это закончится? Господи, как я устала.

А кормить приходилось Маришу с папой. Маленький братишка находился в ясельках санаторного типа. Мариша до этого дня никогда даже не задумывалась над тем, что маме приходится что-то покупать, для того чтобы готовить им с папой еду. В пять лет мало кто из детей придаёт этому значение.

Мариша встала из своей кроватки и подошла к маме:
- Мамуль, что ты плачешь? Свари суп с макаронами, ничего, что я его не люблю, зато папа любит. Я поем, ты только не плачь.
- Ты что так рано проснулась? - заплаканным голосом спросила мама, - ладно, иди, одевайся. Мы сейчас поедем на мою работу, вдруг деньги выдадут. Оттуда надо зайти к Санечке, заплатить за ясельки и отнести ему сменную одежду. Да хотя бы пару яблочек передать.

Они быстро справились с незатейливым завтраком и спешно пошли к троллейбусной остановке. Вечная нехватка денег издёргала молодую женщину. Невозможно жить в постоянном напряжении, экономя от зарплаты до зарплаты. Быстрее бы ей уже отучиться на звание женского мастера. Всё получать не эти копейки "ученицы- уборщицы" парикмахерской. У мастера отличный заработок, особенно в сезон. У мужа задерживают зарплату, когда дадут - не известно. Чем его кормить? Серый весь ходит. Мяса месяцами в семье не бывает.

- Ну, стой ты нормально, искрутилась вся, - раздражение, усталость вылились на маленькую дочь, - большая уже, а вести себя никак не научишься!

На работе повезло. Выдали аванс. Копейки, но что делать, хотя бы не бегать по знакомым, оправдываясь перед ними в том, что приходится занимать деньги. А в чём она виновата? Берётся за любую работу, экономит на чём только можно. Из самых дешёвых продуктов исхитряется приготовить такое, что никто и не догадается из чего это приготовлено. И с вещами экономна: и шьёт сама, и вяжет.

- Санечка, маленький мой! – мать приоткрыла дверь в группу сына. Мальчик бросился к ней, обнял её так сильно, что никакая сила не могла разомкнуть маленькие ручки от шеи матери.
- Сыночек, возьми яблочки, иди к тёте, мне пора, - чуть не плача повторяла мать, тоже не в силах отдать кроху воспитательнице.

В этих ясельках дети находились по месяцу. И забирать малышей домой на выходные не разрешалось.
- Можно, я с ним немного погуляю в парке. Я принесла оплату, а вашего бухгалтера ещё нет. Сказали, будет через час. Я его и приведу к этому времени. Пожалуйста!

Ей удалось уговорить сердобольную женщину - воспитателя:
- Только меня не подведите, войдите тихо, чтобы никто не заметил, - попросила она.
И мама с детьми быстро удалилась из яслей.

Час пролетел незаметно. Маленький сынишка поняв, что его несут обратно в ненавистные ясли, зашёлся в крике. Всю обратную дорогу он, уцепившись в шею матери, бился в истерике.

- Сашенька, не плачь, - дергала маму за руку Маришка подпрыгивая на ходу, чтобы дотянуться до ножек брата, которыми он отчаянно толкал мать.
- Да ты-то хотя бы не цепляйся, - с комом в горле говорила женщина Марише, не зная, как утихомирить малыша.
- Сашенька, посмотри, вон птичка полетела. Посмотри, машинка поехала. Ну, успокойся, не плачь! - малыш не унимался, а только кричал всё громче и громче.

- Ну, что мне делать! Марина, посмотри в сумке, есть что-нибудь?

Мариша с трудом открыла небольшую хозяйственную сумку, которую ей дала мама, пока сама пыталась успокоить сына. На дне сумки лежал носовой платочек и кошелёк.

- Мама, здесь ничего нет.
- Ну что, совсем ничего?
- Только платочек и кошелёк.
- Ладно, дай мне кошелёк. Уже опаздываем. Ты иди сзади и смотри, чтобы он его не уронил. Ты меня слышишь?

Они почти бежали: мамочка с замолкшим малышом, который внимательно и увлечённо разглядывал незнакомую ему вещицу, а за ними, вприпрыжку, разговаривая с братишкой, Маришка:

- Смотри, какая машина поехала! "Победа", мне папа сказал, что это "Победа".

Они остановились у дверей яселек, где их уже ждала взволнованная воспитательница.
Как только женщина протянула руки к мальчику, чтобы его забрать, он опять пустился в крик. Мама малыша, буквально оторвала кричащего сына от себя. В следующую минуту она увидела, что в руках мальчика ничего не было.
- Где кошелёк?! - хрипло, от схвативших горло спазм, спросила она у Маришки.
- Ужас!!! Вы деньги потеряли?! - посочувствовала воспитательница, - бегите, ищите, может, ещё найдёте?
- Ты почему не смотрела за ним? Я же тебя просила! – задыхаясь от спазм в горле, прохрипела бедная женщина.

Её била нервная дрожь, лицо побледнело, губы посинели и превратились в две узкие полоски. Она схватила Маришу за руку и с силой потянула к себе. Вырвала из рук девочки хозяйственную сумку и стала в ней лихорадочно что-то искать, будто в ней мог находиться пропавший кошелёк.

Не обращая внимания на Маришку, которая от неизвестности, непонимания происшедшего и обиды, горько плакала, размазывая слёзы по личику, женщина быстро пошла в обратном направлении от детских яслей к парку. Она заглядывала под каждый редкий куст, росший по дороге, смотрела внимательно под ноги, и не находя драгоценной пропажи, металась в панике, охваченная обидой, испугом, страхом.
- Я же просила тебя, дрянь, я же просила! - не обращая внимания на оборачивающихся прохожих кричала она сквозь слёзы девочке, которая плача бежала за ней.

Вдруг она остановилась, резко повернулась к Маришке, схватила её руками за заплетённые и подвязанные по бокам головки на бантики две косички, и в отчаянии стала трясти Маришкину голову в разные стороны:
- Я же просила тебя, я же просила тебя, дрянь! - рыдая, кричала она.

От испуга Маришка заплакала ещё сильнее.

- Ты что? С ума сошла? Ты что издеваешься над ребёнком? - с противоположной стороны улицы к ним бежала пожилая женщина, - хочешь, чтобы я постового позвала?!

Женщина подняла заплаканные, распухшие от слез глаза на незнакомку и отпустила Маришку. Сознание вернулось к ней. Она вытащила носовой платок из сумки, вытерла своё лицо, потом глаза и нос Маришки, взяла её за руку, и они пошли к троллейбусной остановке.

Всю обратную дорогу домой Мариша думала и никак не могла понять, когда и где брат мог выронить кошелёк, она же так внимательно смотрела за ним.

Кошелёчек, такой чёрненький, с двумя железными шариками наверху.

 

СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧИК

Знавала я одного художника, который искал и всё никак не мог найти идеал женской красоты:

- Всё равно я найду такую женщину, портрет которой затмит всех Мадонн на свете! – говорил он мне, пытаясь доказать, что идеал женской красоты существует в реале.

Но мои возражения, что для каждого человека существует свой идеал, и что «Мону Лизу» любят не за её красоту и что искать красавиц по параметрам - это всё равно, что искать девушек для подиума, остались тщетными. Измучившись в поисках, наконец, решив, что раз найти пропорциональную красоту в виде одного лица и тела невозможно, он нарисует собирательный портрет.

Я уж и забыть забыла о нашем споре и его затее, но как-то раз он мне позвонил и с грустью в голосе попросил приехать.

- Ты один? – спросила я.
- Нет, я уже около года живу с одной девушкой. Приезжай, хочу познакомить тебя с ней.

- Вот смотри, - он подвёл меня к картине, на которой была изображена прекрасная обнажённая женщина, с необычайно красивым лицом. Ниспадающие волнистые волосы окутывали её стройный и привлекательный стан. Совсем современная «Рождённая Венера» А-ля, Боттичелли.
- И что? – спросила я, видя красоту, но для меня лично ничего не значащую.
- Смотри, помнишь Ларку? Это её губы. А Маринку? Её глаза…
- Да, ноги от Верки, шейка от Людки… Трансформер. Ты меня чего звал?
- Да вообще я хотел тебя познакомить со «своей», ты знаешь, у нас будет ребёнок!
- Так веди быстрее, Боттичелли! - радостно подтолкнула его я.

Мы зашли в большую светлую комнату. Тёплый ветер раздувал занавески на окнах. Солнце меж тем, сияло, то выглядывая из-за веток, шелестящих за окошком, то скрывалось за ними. Его блики прыгали солнечными зайчиками по стенам и полу просторной комнаты, посередине которой стояло большое уютное кресло. В кресле, удобно устроившись и чуть откинув головку, полусидела, полулежала молодая девушка с округлым животиком, по которому бегал тёплый золотой лучик солнца.

Весёлые солнечные зайчики прыгали по ней, но они не могли разбудить молодую женщину. Казалось, наоборот, они её укачали, отпустили в сладкий мягкий добрый полуденный сон. Ротик девушки был чуть приоткрыт, и от этого её лицо казалось по-детски наивным и милым.

Несколько волосинок, выбившихся из свободной причёски, чуть раскачивались от ветра, ласкающего лицо девушки, и их шевеление непроизвольно вызывало у неё улыбку. А возможно ей снился очень тёплый и добрый сон.

Одна рука девушки лежала на ручке кресла, а вторая красивой ладошкой с чуть сошедшим маникюром возлежала на животе, в котором незаметно для чужого глаза двигалась и шевелилась другая новая жизнь.

От красоты увиденного, мы с другом застыли на месте. Мы стояли и любовались МОИМ идеалом женской красоты не в силах отвести взгляда от простых милых черт лица, от чистой доверчивой, сквозь сон улыбки.

Мы посмотрели друг другу в глаза. И я увидела, что глаза моего друга заблестели, то ли от слёз, то ли от солнечного лучика попавшего ему в лицо, а может быть и в душу…

Взглядом я дала понять, что ухожу и меня провожать не надо. Выйдя на улицу и оглянувшись на окна друзей, мне подулось, что художник нашёл свой идеал.

 

БОЛЬ

Боль. Как я устала от боли. Раньше, она подкрадывалась неожиданно, делала своё разрушающе - уничтожающее действо и также неожиданно убиралась восвояси. После одной - двух принятых таблеток, я была в состоянии встряхнуть своё помутнённое от резкой, пронизывающей боли сознание, выпить в тишине горячего кофе и бежать дальше работать, суетиться.

Это было раньше. Наверное, боль была такой же молодой, как и я. Она могла прибежать ниоткуда и необдуманно с треском и звоном в моих ушах постучать по голове, потом вдруг, так же неожиданно, жалея моё молодое сознание, быстро исчезнуть, освобождая виски от надоедливого звонкого ксилофона и, словно прося прощения за свою бестактную игру, оставляла после себя шлейф некоторого блаженства.

- Я ещё вернусь! Не забывай меня, - напоминала она мне иногда недомоганием и небольшой тошнотой. Злилась, если я старалась не замечать её, заливая очередной порцией кофе.
- Ты не хочешь со мной общаться? - бесилась она, - ладно, ты ещё меня вспомнишь!

Месть её была изощрённой. В трудные минуты жизни, когда мои нервы скручивались в такой тугой клубок, а энергия и разум работали, не зная перерывов, когда решалось неразрешимое, и я, трижды сплёвывая, с радостью вспоминала, что боль меня не тревожит, я на время забывала о ней. Но тогда, когда, преодолев все препятствия, я могла ослабить и медленно распутывать узлы затянутых проблем и могла праздновать победу над очередными обстоятельствами, вдруг, появлялась она:

- Ты заметила, я не мешала тебе, когда ты решала свои проблемы? Теперь ты освободилась от этого груза, и я хочу быть с тобой. Какие таблетки, милая?! Ну, давай, давай, глоточек кофе и вперёд! Поиграй со мной…

И начиналось. Её играм не было предела. Она, как непослушный ребёнок, носилась по моей голове, собирая свой оркестр. В висках отбивал ритм привычный ксилофон, к нему подключались тяжёлые удары больших барабанов в затылке. Лихо выплясывал свой нервный танец тик на левом глазу, а веки от полученного удовольствия распухали и словно мягкими подушечками накрывали мои глаза.

- Не видишь? Да? Дневной свет тебе мешает? А как ты хотела? Хорошую музыку надо слушать, закрыв глаза и погружаясь в себя. Погружайся, погружайся. Доходит до сердца? Правильно, слышишь, как оно стучит? Вслушайся в мелодию слова:
т а х и к а р д и я! Какая красота…

Отбарабанив свои партии и получив от меня благодарность - укол с лекарством, обессиленная боль со своими товарищами "музыкантами" засыпала от усталости, оставляя после себя неразбериху и кавардак в моей голове.

К вечеру расслабленные нервы, которые от диких танцев непрошенных гостей на всё махнули рукой, от обиды начинают раскисать.

- Ну, сколько можно тебя просить, не надо нас так туго скручивать! Ну почему одним можно всё, а нас ты держишь в узде? Сколько можно нас завязывать узлами? Терпение и у нас лопнет. Уже, лопается…

И я плачу. Я плачу от бессилия. От того, что всем кажусь сильной, гордой, целеустремлённой. Но я бессильна перед болью, как перед разбушевавшимся маленьким ребёнком, которого за его проказы могу пожурить, но тут же забываю о них, стоит ему что-то прощебетать и нежно улыбнуться.

И я встаю с постели, иду на кухню, наливаю свой горячий кофе и, открыв окно, с жадностью вбираю в себя свежий воздух, словно дышу в последний раз.

ЛИВЕНЬ

Ливень! Южный теплый ливень. Он всегда подкрадывается неожиданно. Только светило яркое солнце, на небе ни одной тучки, да и синоптики, как всегда, не сообщали ничего «мокрого». И вот неожиданно пропало солнце, прогремели грозные раскаты грома, сверкнула яркая молния, и на город вылился поток теплой, хлесткой воды.
Тротуары шумного города моментально опустели. Все прячутся кто куда. Ныряют в парадные домов, в магазины. Стоят, сжавшись, под навесами лотков и киосков.
Я забежала в арку под домом, где уже столпились люди, ожидающие окончания ливня. На лицах у большинства некоторое раздражение. Это и понятно: кто-то куда-то опаздывает, кто-то намок до нитки, у кого-то испортилась прическа, у девушек с ресниц тушь потекла.
У меня случилось всё сразу. К телу прилипло мокрое платье. Я в смущении стерла со своих глаз черные подтеки, поправила прическу. Под нашими ногами с пеной наполнялись лужи. Идти по ним в босоножках - перспектива малоприятная. А вот стоять и любоваться игрой сверкающих пузырей, появляющихся на воде, одно удовольствие.
Этот ливень никогда не прекратится! Столько воды не может вылиться сразу! Кажется, что придется переплывать бурные звенящие реки, вытекающие на магистраль. Они напугали водителей автобусов, троллейбусов и легковых автомашин, которые остановились там, где застала их внезапно обрушившаяся на город вода. Все стоят и терпеливо ждут окончания «всемирного потопа».
Но вот кто-то прерывает общее раздумье словами:
- Кажется, всё, прошёл!
Действительно, пока каждый думал, мечтал, тихо беседовал о своем, вдруг, как ни в чем не бывало, засияло солнце. И куда пропали тёмные тучи? Небо стало ещё голубее. О ливне, как напоминание, остались шумные дождевые потоки по не успевшему остыть от палящего солнца асфальту и мокрая листва на деревьях и кустарниках, которая от колыхания легкого ветерка осыпает вас остатками теплого южного ливня.
И опять закипело, забурлило движение. Горожане стали выходить из своих укрытий, машины загудели моторами. И побежал людской поток по мокрой бурлящей мостовой.
Я тоже вышла из-под арки. Передо мной лужа, глубокая, большая. Я её на каблуках точно не перепрыгну! Пришлось искать самое узкое место у этого невероятно большого озера. Но его нет, это не лужа, это не озеро, это - море!
Я не успела задуматься над тем, что же мне делать, я даже не успела ощутить тот полет чьих-то движений, как оказалась на руках молодого человека. Он, не пытаясь найти обходные пути, пронес меня через это раскинувшееся море и поставил на ноги на «другом берегу». Я только и успела одернуть платье, поднять голову, но человек с группой таких же молодых людей, улыбаясь, помахал мне рукой через окно отходившего троллейбуса. В ответ я могла только улыбнуться. Спасибо тебе, хороший молодой человек!
Сколько улыбок появилось вокруг от увиденной картины! Возгласов одобрения! Смеха!
Как здорово, что был этот ливень! Как я люблю тебя, мой город, с твоими ливнями, жарой, пылью! С такими чудными людьми!
Что это? От мокрых ног на босоножке сломался каблук! Ну и что! Я сняла обувь и босиком пошлепала по теплым лужам любимого города.
Ливень, как я тебя люблю!