Глава 3.
Их изучали как пришельцев, прибывших с другой планеты, разве что не тыкали пальцами. Впрочем, для жителей острова эти двое и были пришельцами, к новым людям здесь иначе и не относились, слишком привыкшие друг к другу и забывшие о существовании кого-либо еще. Леону было не по себе от этим многочисленных взглядов, положение зверя в зоопарке, хотя и без клетки – слава Богу, его не устраивало, и он нахмурился, напустив на себя еще более угрожающий вид. Его приятель же, напротив, обрадовался колоссальному вниманию к своей скромной персоне и улыбался, сверкая золотым зубом. Леон ткнул его локтем и одними губами произнес что-то вроде: «Валить надо было», приятель ответил так же беззвучно: «Ты сам сюда хотел», махнул рукой, оглядел собравшихся и дружелюбно протянул руку одному из них, показавшемуся самым достойным - милиционеру.
- Добрый день, - сказал пришелец, и в толпе прокатилось аханье: неужели пришельцы с большой земли могут разговаривать? Не может быть! Чтобы кто-то, кроме унылых островитян, знал человеческий язык? Ну надо же. Толпа ожила в любопытстве.
- День, - кивнул участковый, подтвердив только одно из слов приветствия, но руку не пожал, а ответил на жест лишь пристальным и подозрительным взглядом. Пришельцы были в телогрейках, наброшенных поверх рабочих спецовок темно-синего цвета, стежки на одежде были неровные, почему-то этот факт, производственный брак или невнимательность швеи бросилась в глаза, но милиционер не придал этому особого значения, у него и без того полно других дел. – Я – Валерий Захарович Рылов, участковый, - представился милиционер и, чувствуя себя здесь единственной и единоличной властью, законом и судом, смело сделал шаг вперед. В поселке он вообще ничего не боялся. У него был пистолет и удостоверение, по большей части – хватало и второго, но если что, он был готов применить и первое, и едва ли что-то остановило бы его. – Кто такие?
- Строители, - невозмутимо ответил Леон, скрестив руки на груди. Он был высоким и подтянутым мужчиной, на вид ему было где-то между 35 и 40, точно определить его возраст никто не решался. Точно так же, как не было понятно, сколько ему лет, не было понятно, какое впечатление он производил на окружающих: с одной стороны, Леон был привлекательным человеком, импозантным мужчиной, и его черты вызывали симпатию и даже доверие, сразу было видно, что это человек серьезный и ответственный, и невольно хотелось узнать его получше, с другой же, было в нем что-то темное, злое, угрожающее, будто бы за его широкой спиной были крылья, черные и страшные. «Антихрист», - подумала Наташа и перекрестилась, она была еще совсем ребенком, хотя ей было уже целых 15 лет, мир воспринимался ею так же непосредственно, как и лет пять назад, нетронутая грубой реальностью или попросту забывшая о ней куколка испуганно смотрела на Леона и непонимающе на его приятеля. – Не повезло нам, мы на Соловках восстанавливали церковь, работа шла хорошо, да только, сами понимаете, магазинов там или столовых не найдешь, хотели пойти за провизией на лодке, заодно взять пару мешков смеси, но чертова непогода. А вчера гроза и…
- Да, - подхватил его приятель. Он был старше его и меньше ростом, плюгавый, страшненький, но такой улыбчивый, что вроде как и лицо его тут же преображалось, становилось таким простодушным, почти ангельским. Да, несмотря на отталкивающую внешность этот человек казался добрее и, пожалуй, безопаснее Леона. Разве может кого обидеть тот, кто так широко и дружелюбно улыбается? – Гроза эта! Трах-бабах – и в щепки! – он активно жестикулировал и на этих словах резко взмахнул руками, чертя в воздухе перед собой крест, давая понять, что дело серьезное. - Чудом выжили.
- Мутные вы какие-то, - заметил Валерий, сощурившись. – И как назад собираетесь плыть? – спросил он и добавил, чтобы не было лишних вопросов. – У нас тут все рыбаки ушли в море, лодок не будет как минимум сутки.
- Добрый человек! – уставшим голосом обратился к нему приятель Леона и умоляюще оглядел всех собравшихся. – Да нам бы ночь переночевать, после этой бури… Господи, да это же ад какой-то! Страху натерпелись! Да, Леон? – повернувшись к Леону, спросил он, но тут же пожалел об этом: за то, что он назвал его имя, Леон был готов испепелить его одним взглядом, но вместо этого отплатил той же монетой.
- Да, Леха, да, - кивнул Леон и усмехнулся про себя: Алексей так старательно строил из себя рубаху-парня, что, кажется, даже сам в это верил теперь. Зачем Леон взял с собой этого типа, он и сам не знал, просто одному было слишком рискованно, да и к тому же… Как бы он справился один в ту ночь? Нет, хорошо, что взял, с этим хотя бы не пропадешь, у этого рука не дрогнет, если понадобится. Мужчина тяжело вздохнул, слушая, как Алексей продолжает разглагольствовать о превратностях судьбы, и огляделся, воспользовавшись тем, что все внимание Леха перенял на себя. Взгляд Леона медленно скользил по пейзажу, цепляясь за укрытия и тут же, по привычке, выстраивая траектории, но его сосредоточенность сошла на нет, когда на глаза попался старый и никому не нужный маяк. Нет, конечно, Леон знал, где они и помнил, что у него была еще одна причина навестить этот никчемный остров, но не мог поверить, что он остался настолько неизменным. Прошлое его пребывание здесь, лет 18 или около того назад, ограничивалось парой ночей, но он хорошо помнил это время, слишком хорошо. Леон чертыхнулся про себя, тяжело вздохнул и прошелся взглядом по лицам, однако, знакомого среди них не было. И куда она запропастилась, черт побери? Ведь за ней должок, который ему сейчас очень даже пригодился бы.
- Ребята, так Вы это… - немного заикаясь, проговорил один из присутствующих, кого до этого момента и вовсе никто не замечал, и всем показалось, что он подошел только что, хотя и стоял вместе со всеми с самого начала, как только пронесся слух о незваных гостях. Щуплый мужчина лет 55, он был одним из тех младших чинов, кто теперь был в поселке за старшего, звали его Тимофей Петрович, но чаще вовсе не звали. Этот человек был когда-то тенью при мэре, сейчас стал просто тенью, так и не сумев сделать что-то полезное, но тем не менее, не вызывал особенного недовольства у людей, ведь даже взятки брать не умел, и все чаще отсиживался в кабинете, предпочитая не вмешиваться в обычный уклад жизни острова. Он был совершенно нейтральным, потому о его существовании чаще всего просто забывали. – Пойдемте, пойдемте. В здании администрации можете и пожить денек, я Вас даже накормлю, - и это был первый раз, когда Тимофей принимал решение, свое собственное и волевое. В ответ на перешептывание, которым отреагировала на это толпа, мужчина развернулся к ней и огляделся, разведя руками. – Так это… Мы же не звери! Что же мы строителей не приютим?.. – присутствующие кивали, чертыхались, плевались, словом, проявляли самые разные эмоции, а Тимофей Петрович в тайне очень скромно и тихо надеялся, что раз строители – так и кабинет ему отремонтируют, а то сидеть там уже страшновато, вдруг потолок обвалиться или еще что, а на улицу выходить – еще страшнее. Морщины около рта чиновника стали еще глубже, когда он почему-то так виновато и по-щенячьи вперился взглядом в пришельцев, те переглянулись, и Алексей снова улыбнулся.
- Спасибо Вам, добрый человек, - живо пожал его руку, потряс ее в воздухе, сжимая пальцами влажную от волнения ладонь Тимофея, и жестом позвал Леона присоединиться к нему в этом порыве человеческой благодарности, но Леон остался равнодушен, он тряхнул темно-каштановыми волосами и устало спросил.
- А телеграф работает? – и добавил. – Позвонить надо, - он предпочитал сразу прояснять обстановку, ведь меньше всего в этой жизни Леон любил сюрпризы, но тем не менее, судьба уготовила для него их несколько на ближайшее время.
- Да… - промямлил алкоголик, подавая надежду, но быстро исправился. - Да какой там телегруф! – махнул рукой Семен, именно он вмешался в разговор, его язык по обыкновению заплетался, а раскрасневшиеся тяжелые руки сжимали новую, еще не начатую бутылку водки, о пропаже которой из магазина Олеся пока и не догадывалась. – Какой телегреф без телегра.. гре…телеграфистки! Одна померла, так другой и не нашлось.
Карие глаза на мгновение распахнулись ошарашено, но Леон повторил про себя: померла. Ему было искренне жаль, если так. В прошлый раз Тамара помогла ему, да что там! Жизнь спасла и отсрочила его неизбежное будущее. Только это было действительно давно, да и проблемы тогда один черт были не столь масштабны, впрочем, какая разница. Помянуть бы только. И все же – как некстати! Впрочем, этот алкаш мог и напутать? Разве не так? Да и потом, если Тамара и умерла – царствие ей небесное – так дом-то наверняка цел, а значит, есть шанс найти то, что ему нужно, только ночи дождаться… Или вовсе забыть об этой затее и бежать как можно дальше! Леон чертыхнулся про себя снова, так и не решив, какой из этих двух путей, ведущих в тупик, лучше, и зашагал следом за Алексеем и Тимофеем, а взгляды продолжали буравить их, будто стреляли в спину.
Нина Васильевна суетилась. В это утро что-то заставляло ее волноваться и бегать из комнаты в комнату, то проверяя, верно ли ходят часы, то останавливаясь у зеркала, хотя обычно ее не особенно волновал внешний вид: ни собственный, ни окружающих людей, а сейчас женщина была сама не своя и не находила себе места в собственном доме. Ее торопливые шаги заставили Янку проснуться, разбудили, и девушка распахнула глаза и теперь лежала, глядя в потолок и наблюдая за солнечными лучами, пробиравшимися в крохотную комнатушку, которую она называла своей.
- Яна! Яна, вставай! – Нина Васильевна поспешила заглянуть и сюда, и ее беспокойный взгляд заставил насторожиться Янку, она нахмурилась и села на кровати. Она была очень худой и угловатой и этим походила на мальчишку, может быть, именно поэтому привыкла вести себя воинственно, а порой даже агрессивно. О принципе «лучшая защита – это нападение» ей не говорили ни покойная мать, ни Нина Васильевна тем более, но Янку научила жизнь, посылая ей на пути тех людей, для кого чужое горе – потеха, для кого предать – как сделать вдох, так же просто, и Янка перестала доверять, Янка напрягла иголки и не подпускала к себе людей близко, а если они все же подходили к ней чуть ближе, чем стоило бы – Янка нападала сама, безжалостно и очень внезапно. За это Янку не любили ни здесь, на острове, ни там, откуда она недавно вернулась.
- Мама Нина! – строго, передразнивая Нину Васильевну, обратилась девушка и саркастично спросила. - У нас свадьба или похороны?
- Что? – растерялась женщина, Янка, видя ее замешательство, рассмеялась.
- Ну ты только по двум поводам так суетишься, - пояснила она и тряхнула довольно короткими для девочки темными волосами. Местами они так выгорели на солнце, что стали почти рыжими, и этот факт казался ей самой забавным: кончики волос как будто огненные, ну или в крайнем случае, медные. И все же черные, черные, черные. – Так что стряслось?
- У меня отличные новости, Яна! – объявила Нина Васильевна, зашла и, сохраняя осанку, присела на край кровати, предварительно расправив простынь. В этом, как и многом другом, они были совершенно непохожи, и даже приходились друг другу противоположностями. Да и внешне между ними было мало общего, и даже если бы никто не знал, что Нина Васильевна Яне не родная, это стало бы ясно с первого взгляда на них, однако, Янка Нину Васильевну любила, и на бедную женщину выливалась и не выраженная дочерняя нежность, и запоздалый подростковый дух противоречия, и тяжелый характер. – К нам только что заходил перед работой Степан Вениаминович, и знаешь что?
- Не знаю, - констатировала Янка, внимательно глядя на нее большими карими глазами. У Янки был разбит кулак, и на носу красовалась ссадина, не говоря уже о руках девушки, на которых красовалось бесчисленное количество шрамов, как напоминание о том, что было когда-то, впрочем, едва ли девушка исправилась – ссадина была свежей, и кулак еще не зажил, да к тому же болел при любом к нему прикосновении. Боль была для Янки делом привычным, и она давно уже не замечала ее появления и присутствия, но было обидно, что из-за огромного синяка рука похожа на распухший кусок мяса. Девушка старалась на него не смотреть, да и в зеркало тоже не заглядывала, считая, что ничего хорошего там не увидит. Ей больше нравилось через тонкое оконное стекло незаметно наблюдать за другими людьми и смотреть на них, да и то – удавалось это редко, потому что ей важно было быть незамеченной, да и особенно наблюдать здесь было не за кем, слишком мало людей, впрочем, это и хорошо, к чему их больше на этом убогом безжизненном клочке земли посреди холодного Белого моря?
- Ты можешь вернуться в школу, - улыбнулась, торжественно объявив эту важную новость, Нина Васильевна, и Янка какое-то время не знала что ответить, поэтому молчала как партизан. С одной стороны, она не хотела никуда идти, после нескольких месяцев в исправительном лагере, куда ей пришлось отправиться на зиму, ей вообще было сложно с людьми, и Янка предпочитала сидеть дома, развлекая себя чтением или игрой на гармони, что принадлежала когда-то очень давно брату Нины Васильевны, пятнадцать лет как уже покойному. С другой, Нина Васильевна так заботилась о ней все эти годы, и для нее было важно, чтобы Янка, наконец, окончила школу и, может быть, выбилась в люди, а не попала снова в колонию или куда еще похуже. Те немногие, с кем Янка училась когда-то, школу закончили еще в прошлом году, разъехались, кто куда, лишь бы не оставаться здесь, а тех, кто был младше нее, девушка и вовсе не помнила. И в редкие дни, когда к Нине Васильевне приходили гости, Янка закрывалась в своей комнатушке и не выходила до тех пор, пока посторонние не уходили. Настоящую жизнь девушка начинала ночью. Когда Нина Васильевна спала, Янка выбиралась из дома через окно и подолгу бродила по поселку. Чаще всего она гуляла по побережью и навещала на кладбище могилу матери, там она могла позволить себе немного немых слез, сидя на коленях у оградки и глядя на улыбку с фотографии, цепляясь пальцами за крест, гладя землю, от которой, казалось, всегда исходило какое-то потаенное тепло… Однако, вчера какой-то шум и голоса не позволили ей гулять долго, и Янка поспешно вернулась домой, хотя и было жутко интересно посмотреть, что происходит, но жизнь научила ее не только агрессии, но и осторожности.
- Но, мама Нина!! – воскликнула девушка. – Мне почти 18, какая школа!? Давай я лучше на работу пойду, ну там… к примеру, с рыбаками в море ходить или тете Олесе помогать!
- Ну уж нет, - отрезала Нина Васильевна и поднялась. – Чтобы ты опять попала в историю? – женщина нахмурилась, и Янке стало стыдно за то, что она испортила ее приподнятое настроение.
- Ладно, ладно, - поспешно согласилась девушка. – Уже встаю, уже иду. В школу так в школу, - уныло решила Янка и, как только за Ниной Васильевной закрылась дверь, посмотрела на небо через окно, сложила руки так, будто хотела помолиться, и улыбнулась, только как-то горько и в то же время светло. – Дорогая мамочка, что же ты послала мне такое испытание! Попросила ее присмотреть за мной. И даже не сказала Нине Васильевне, что школу я терпеть не могу! – девочка тяжело вздохнула и тихо добавила. – А знаешь, мамочка, эта Нина Васильевна, она тайком курит! А еще я видела, как она…
- Яна! Сколько можно тебя ждать! Хочешь опоздать в свой первый день? – из коридора раздался недовольный голос Нины Васильевны, и Янка обернулась и показала язык двери, а потом повернулась обратно к небу. – Вообще у меня все хорошо, да. Ты там отдыхай, мамочка, - шепнула она и раскрыла шкаф в поисках мало-мальски подходящей для школы одежды. На глаза попались старые джинсы и невзрачная футболка, на этом Янка и остановилась. – Яна! Негодница!
- Да иду я, иду!
Дом Тамары был когда-то большим и красивым, наличники на окнах, резные ставни, всегда покрашенный фасад, и, конечно, цветы возле дома, много-много цветов, самых разных, и соседи всякий раз, проходя мимо, удивлялись, как цветы вообще могут расти здесь! Теперь дома не было. Только сгоревшие бревна до сих пор лежали на том месте и догнивали, удобряя хоть так неплодородную почву. Из окна здания администрации это было видно отчетливо, и Леон смотрел на пустырь долго и задумчиво.
- Да чего ты уставился?! – раздраженно спросил его Алексей, ловко орудуя ложкой. Он выгребал из тарелки последние крошки второго и ждал десерта или компота, которые торжественно обещал им Тимофей Петрович.
- Не твое дело, - отрезал Леон, пошарил в карманах телогрейки, нашел там сырую еще пачку дешевых сигарет, кажется, «Прима» и свистнул Алексею. – Леха, прикурить дай, - распорядился он. Алексей поморщился от его приказного тона, но повиновался, достал спички и небрежно бросил приятелю, Леон поймал, открыл коробок и чиркнул по его стороне спичкой, вокруг разнесся запах горящей серы и дерева, всегда казавшийся ему приятным. Мужчина закурил, но еще какое-то время не тушил спичку, глядя на то, как стремительно огонь уничтожает спичку, поглощает ее, так же, как огонь поглотил, проглотил дом Тамары, оставив только косточки-бревна. А может, и саму Тамару? Надо бы сходить на кладбище… Впрочем, это подождет, если у него вообще есть время.
- Леон, что делать-то будем? – спросил после долгого молчания Алексей.
- Перекантуемся здесь, а дальше – в Архангельск, что не ясно? – грубо ответил ему Леон, он с удовольствием вдыхал и выдыхал горький дым, и это был для него вкус жизни, такой же горькой и дешевой. Впрочем, Леон ни о чем не жалел, он жил так, как жил, и в этом была какая-то фатальность, предвещавшая злой рок, но это его не пугало. Ни что не пугало уже очень давно.
- Но здесь глушь такая, может, еще побудем? – предложил Алексей, ухмыльнувшись. – Да и люди приятные, - добавил он, в дверь постучали прежде, чем войти.
- Филантроп, - презрительно назвал его Леон и отвернулся. – Войдите! – в кабинет, где они расположились, вошла полная женщина средних лет с подносом в руках, на нем, позвякивая ложками, дребезжали стаканы, почти до краев наполненные мутной красной жидкостью.
- Компотик, - Алексей захлопал в ладоши и, поднявшись с места, подбежал к женщине. – Спасибо тебе, красавица, я сам, сам, - он выхватил поднос из ее рук, будто бы боялся, что его отберут точно так же, как он сам отобрал, и поставил его на стол, затем обернулся и широко улыбнулся, сверкая своим зубом. – Спасибо, спасибо, - повторил Алексей, женщина улыбнулась в ответ и вышла прочь, закрыв за собой дверь. – Хороша, - шепнул он Леону вполголоса, тот пожал плечами, в отличие от Алексея, ему не приходилось тосковать по женской ласке, у него всегда были женщины, что бы с ним ни случалось и где бы он ни был. Конечно, в какой-то момент их интерес сильно поугас, но к тому времени он обзавелся несколькими постоянными подругами, впрочем, он не любил ни их, ни Тамару, он вообще не верил в эти глупые сказки, Алексей не верил тоже, у него была другая религия – в ней выгода, деньги и собственное желание были верховными богами, и им он поклонялся, им приносил жертвы, и они благословляли его на новые свершения и подвиги.
- Лех, давай только без глупостей, - примирительным тоном сказал ему Леон, Алексей кивнул и жадно осушил свой стакан.
- Вот так кормешка здесь! – восхитился он, причмокивая. Леон поморщился и снова бросил взгляд на улицу, но будто бы смотрел сквозь, тонул в своих тяжелых раздумьях. Что будет дальше? Что будет завтра? Он не знал ответов, но ведь никто не знал, так почему же его вдруг это стало беспокоить? Неужели проснулся инстинкт самосохранения? А разве он у него есть? Был когда-то, но какая теперь разница! Завтра они должны уехать отсюда, если, конечно, будет такая возможность… но может ли он уехать, даже не узнав, что стало с Тамарой и с их небольшой, но ценной тайной?.. А есть ли у него выбор? Конечно, он мог бы поговорить с кем-то из местных… Или просто сходить на ее могилу? И плевать на все? Впрочем… возможно, в доме был тайник. И сначала следовало бы проверить его.
- Ну как вы тут? – постучавшись в свой собственный кабинет, спросил из-за двери Тимофей Петрович, и Леон любезно сам открыл ему дверь и даже пожал его руку.
- Тимофей Петрович, спасибо Вам за приют, но я пойду, пожалуй, невежливо как-то у Вас в кабинете курить, - поспешно сказал мужчина, Тимофей расплылся в растерянной улыбке. - Леха, скоро буду, отдыхай пока, - усмехнулся Леон, зная, что Алексей надолго заговорит чиновника, и вышел. Мужчина знал, что времени мало, поэтому терять его не хотел, он твердо решил осмотреть сгоревшие руины, поискать там, потому что Тамара едва ли подвела бы его, а значит, то, что он искал по-прежнему где-то в месте, связанном с ней, если он не найдет в доме, пойдет искать в заброшенном здании телеграфа, вспомнить бы еще, где оно. Леон быстро спустился по лестнице и остановился на разбитых ступенях уже на крыльце, выпуская в воздух свой горький дым, свой горький вкус жизни.