Всплеск репрессий во второй половине 1947 года немедленно привел к массовому притоку новых заключенных в Гулаг: пришлось спешно открывать 27 новых лагерей, чтобы принять еще 400 тысяч вновь прибыших52. В течение одного только 1947 года население Гулага увеличилось на 470 тысяч человек; этот рост на 27 % был связан с притоком заключенных, осужденных по закону от 4 июня 1947 года33. Среди них женщины составляли значительную часть (32,7 %). Примечательно, что лишь 8 % осужденных за кражу были рецидивистами34. 12 % осужденных за кражу (около 90 тысяч человек) не достигли 18 лет (из этого числа четверти было меньше 16 лет)33. Большая часть из них помещалась исправительные колонии для несовершеннолетних. На осуждение десятков тысяч молодых людей на срок, абсолютно непропорциональный тяжести правонарушения36, очень быстро отреагировало политическое руководство. 17 сентября 1947 года H. М. Михайлов, секретарь Центрального Комитета ВЛКСМ, отправил А. Жданову записку, в которой обращал внимание последнего на осуждение детей и под
ростков (12-15 лет) на длительные сроки (свыше 5 лет!). Так, по указам от 4 июня 1947 года только в июне-июле того же года в Москве было осуждено 410 детей и подростков. В том числе, Маре-ев Б. И., 13 лет, 6 лет колонии за кражу у своей сверстницы, некой Булановой, 600 граммов хлеба; Худяков А. Ф., 14 лет, 5 лет колонии за кражу одной пары детских ботинок и 134 рублей; Баранов Б. К., 15 лет, семь лет колонии за кражу на ткацкой фабрике «Вождь пролетариата» 500 граммов крахмальной муки стоимостью 1 рубль 65 копеек. Процитировав длинный список примеров такого же порядка, секретарь ЦК комсомола предложил применять закон от 4 июня 1947 года к несовершеннолетним 12-16 лет «только в исключительных случаях»57. Вскоре два высокопоставленных сотрудника Управления кадров ЦК отправили новую записку секретарям ЦК, касающуюся «серьезных недостатков в практике применении Указов Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года в отношении несовершеннолетних», в которой воспроизводилась в основном точка зрения H. М. Михайлова38. 27 октября секретариат ЦК создал специальную комиссию, которой было поручено изучить «серьезные недостатки в практике применения Указов Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года в отношении несовершеннолетних»59. 18 ноября министр юстиции Рычков разослал судьям и прокурорам секретный циркуляр, в котором предлагалось широко использовать 51-ю статью Уголовного кодекса (разрешающую выносить наказания ниже минимального предела, установленного законом) по отношению к лицам, не достигшим 16 лет60. Напомним, что с 1935 года уголовная ответственность в СССР начиналась с 12 лет; в 1947 году 23 800 детей от 12 до 16 лет были осуждены за кражу61! Вмешательство министра юстиции было подкреплено в феврале 1948 года постановлением пленума Верховного суда, который напомнил, что указы от 4 июня 1947 года были направлены против преступных элементов, которые отказываются «честно работать», а не против несовершеннолетних, совершивших преступление «по неосторожности». В результате произошло значительное снижение количества приговоров, вынесенных несовершеннолетним62. Чуть позже, в мае 1948 года смелое выступление журналистки «Правды» А. Абрамовой также позволило ознакомить власти с «перегибами» закона по отношению к другой особенно уязвимой категории населения — вдовам фронтовиков и женщинам, воспитывающим маленьких детей. В длинном письме, направленном 18 мая 1948 года Андрею Жданову, А. Абрамова приводила результаты расследования, которое она провела в судах Московской
и Ивановской областей. Оно выявило жуткую картину условий жизни работниц и крестьянок, вынужденных воровать, чтобы выжить и приговаривавшихся к длительному заключению в лагерях судами, натасканными на бездушное применение нового закона: 7 лет лагерей за кражу 170 граммов масла в молочном магазине, 400 граммов сахара на заводе, буханки хлеба в магазине, метра ткани и т. д. Абрамова описывала образцовых работниц или колхозниц, которые почти все были вдовами фронтовиков, и на попечении которых находились малолетние дети и престарелые родители. Прежде чем пойти на кражу, многие из них безуспешно просили о материальной помощи, в которой им отказывали. Журналистка подчеркивала, что после вынесения приговора у матерей-одиночек зачастую не было другого выбора, кроме как взять своего ребенка с собой в лагерь, где его помещали в «дом малютки» при женском лагере63. А ведь минимальная стоимость содержания ребенка в Гулаге составляла по данным Абрамовой 6000 рублей в год, а заключенной — 5000 рублей. Эти расходы намного превосходили ту выгоду, которую государство надеялось извлечь из принудительного труда заключенной. Помимо этого такие приговоры «очень плохо воспринимались» рабочим миром, который видел в несоразмерно суровом наказании «воровок» вопиющую несправедливость. Наконец, писала Абрамова, «столь суровые и несправедливые меры никак не могут способствовать развитию положительного отношения к социалистической собственности; они только усиливают общее чувство страха среди населения, наносят неизлечимую травму и разрушают тысячи семей». В заключение журналистка предложила создать комиссию по пересмотру приговоров такого типа, внести в закон дополнение, смягчающее наказание для женщин, имеющих малолетних детей и беременных, и ввести на предприятиях «товарищеские суды», которые будут рассматривать дела по хищению и предлагать административные взыскания и денежные штрафы без заключения64. Письмо Абрамовой, переданное председателю Президиума Верховного Совета Н. Швернику, а также генеральному прокурору СССР, министру юстиции и председателю Верховного суда, очевидно, не осталось незамеченным. 16 июня 1948 года высокопоставленный сотрудник Президиума Верховного Совета направил Н. Швернику проект, предусматривавший отмену уголовного наказания за мелкие кражи на сумму менее 50 рублей, повторное введение в силу закона от 10 августа 1940 года для мелких краж, совершенных вторично, и объявление амнистии для беременных женщин и матерей с малолетними детьми, осужденных по закону
от 4 июня 1947 года65. 29 июня председатель Президиума Верховного Совета передал Андрею Жданову свое заключение. Ссылаясь на многочисленные жалобы и ходатайства о помиловании, поступиав-шие в Верховный Совет, и некоторые особо суровые приговоры, кассированные генеральной прокуратурой СССР, Шверник признал «ошибочным» принятое 22 августа 1947 года Пленумом Верховного суда СССР решение, предписывающее судам более не прибегать к закону от 10 августа 1940 года при рассмотрении дел о мелких кражах. Тем не менее, Шверник не рискнул выступить в поддержку отмены уголовного наказания за мелкие кражи на сумму менее 50 рублей, ограничившись предложением судам переквалифицировать на «мелкое хищение», карающееся одним годом лишения свободы, кражи, совершенные беременными женщинами или женщинами с малолетними детьми, и провести в отношении последних амнистию. Наконец, он отверг предложение Абрамовой о товарищеских судах66. В Политбюро отказались дать ход этой инициативе. Примечательно, что в апреле 1951 года министр юстиции К. Горшенин, генеральный прокурор Г. Сафонов и председатель Верховного суда А. Волин в совместном письме, адресованном Сталину, выступили с той же просьбой, что и Шверник двумя с половиной годами ранее: для мелких краж, совершенных впервые, восстановить закон от 10 августа 1940 года (считавшийся, напомним, в момент его принятия исключительно суровой мерой «военного времени»)67. Безрезультатно. Единственным способом избежать тягот заключения оставалась амнистия. По инициативе прокуратуры и министерства юстиции было проведено множество амнистий, оставшихся в секрете: 22 апреля 1949 года амнистия в отношении беременных женщин и женщин, имеющих малолетних детей68; 26 сентября 1950 года — в отношении несовершеннолетних, осужденных впервые и уже отбывших как минимум год заключения69. Воспользовавшиеся амнистией — около сотни тысяч человек — в то же время представляли собой незначительное число по отношению к общему количеству жертв сверхрепрессивного законодательства, введенного указами от 4 июня 1947 года.
Указы об ответственности за хищение и кражи от 4 июня 1947 года: апогей сталинских «законных репрессий»*
5 июня 1947 года «Правда» опубликовала на первой полосе текст двух Указов, принятых накануне Президиумом Верховного Совета СССР. Первый — об «уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», второй — об «усилении охраны личной собственности граждан». Согласно первому указу кража или иное хищение колхозного или кооперативного имущества каралась 5-8 годами ИТЛ (7-10 годами, если речь шла о государственном имуществе). В случае повторного совершения преступления, группового хищения или хищения «в крупных размерах», приговор был еще более суровым — от 10 до 25 лет. Вторым указом предусматривалось наказание в виде 5-6 лет лагерей за кражу личной собственности. В случае повторного преступления или его совершения организованной группой наказание могло достигать 10 лет, 15 лет — в случае разбойного нападения, 20 лет — в случае повторного преступления или разбойного нападения организованной группы.