Ты встаешь рано. Выпиваешь чашку кофе. Спешишь на давно забытые линии Петербургской подземки и досыпаешь в вагоне под мелодичное жужжание плеера. Ты, сбивая с ног прохожих, мчишься на учебу, ты стараешься никогда не опаздывать, но опаздываешь всегда. Ты никогда не обещаешь ничего конкретного, ты сам меня учил « Никогда не говори «я обещаю», если не собираешься выполнять. Говори «я постараюсь», бросай нейтральные фразы, вставляй слова в неконкретные формы или просто переводи тему. Не обещай если не сделаешь, не противоречь законам». Ты пьешь только дорогой алкоголь, куришь только сигары. Ты следишь за своими словами, ты выдрессирован и безэмоционален. Ты стягиваешь чье-то нижнее белье чаще, чем говоришь за это спасибо.

Она редко встает раньше часа дня. Продирая глаза, она потягивается и направляется в ванную комнату, где проводит не меньше двух часов. Она очень любит себя и гламурный запах свежего глянца.  Она курит только тонкие сигареты, а обедает только в ресторанах. Она всегда куда-то спешит, но никогда не торопится – подождут. Она терпеть не может искусство, а за последний год она не прочитала ни одной книги. На ее телефонном счету всегда есть деньги, она никому не звонит – все звонят ей. Она пассивна в сексе, и ненавидит когда кто-то критикует ее действия. Она живет по беспринципной политике, задерживая тысячи взглядов на своем дорогом пальто из Лондона. Она не согласна на меньшее.  Она никогда не смотрит на часы, не ест сладкого и не отвечает на смс. Она думает, что сердце человека состоит из двух симметричных половинок, и что «счастье» - это то, что дается каждому человеку при рождении, просто не всем дано научится им пользоваться.

Я встаю, когда бездомные огни уличных фонарей еще не погасли. Тихо наливая в стакан сырой воды, я проверяю свой пульс на наличие, вдруг уже нету. Я сняла в доме почти все зеркала, оставив только одно – в ванной, что бы изредка поглядывать на себя, изучая каждую из очень ранних мимических морщин, вглядываться в синеву моих мешков под глазами. Я не читаю светских журналов, и никогда не трачу деньги на парфюм. Я очень боюсь одиночества, но по иронии судьбы всегда одинока. Временами, я вздрагиваю от звука падающих капель, напоминающих мне твое сердцебиение. Я никогда не пью алкоголь и не курю сигарет – мое тело и без того хрупкое, анарексичное, вот-вот сломается. Я никогда не бываю загорелой, в моей коже нет ни грамма пигмента. Я никогда не бросаю громких слов, да и говорю не часто, но если уж говорю – то так, что бы услышали все. Я ношу маску холодного спокойствия и уверенности, запугиваю тех, кого сама боюсь. Я редко искренне улыбаюсь, я не люблю солнце и не терплю пустоты. У меня стеклянный взгляд старого человека, хотя я еще не доросла даже до совершеннолетия. Я не люблю внутреннюю пустоту, и не раздвигаю ноги своей душе, вы и так ее все уже за*бали.

В этой игре нет победителей. Ты скучал, пока она заливисто хохотала, запрокидывая голову, распухая свои высветленные волосы. А я сидела и плакала вовнутрь, заливая обиду печатными строчками. Пока вы выбирали ей выпускное платье, я доказывала отсутствие удачи,  пересчитывая цифры на трамвайном билете. Пока ты ее спаивал, я кормила бездомную кошку в подъезде. Мы подружились, я оставлю её перезимовать здесь, у нас тепло и уютно. Она вальяжно улеглась на твою кровать, уступая лидерство тебе, а ты сделать все быстро и точно – как в аптеке. Ты был удовлетворен, а она потеряла счастье в повседневности. Ей было как обычно. А я научилась с трепетом относиться к каждому просветлению: чашка чая, мурлыканье бездомной кошки и Лермонтов – набор моего буднего счастья.

Она всегда требовала, а ты трудился только для себя. Ты по традиции вышел покурить, оставив ее наедине со своими простынями, чуть забрызганной красными каплями. Я же лежала у себя на кровати, сжавшись в калачик, и ждала, когда наступит светлое завтра.  Или послезавтра. Пусть просто наступит, ждать я научилась достаточно. Я не пользовалась мобильным – мне не от кого было ждать звонка. За то время, что мы не видились ты сменил уже четыре номера и пару телефонов, но мой номер навсегда застрял в твоей памяти. Стоя а кухне, ты уверенно набрал его. Гудки. Ты не любил ждать, а я так и не подошла. Ты оставил только сообщение «Ты мне нужна, ты будешь со мной, я обещаю».Ты нарушил свое основное правило, ты не выполнишь обещание – я никогда не встану под конвейер пустых однодневок. Она же, лежа в собственном бессилии, слышала каждое твое слово. Она почувствовала что у нее внутри пусто. Она наконец хоть что-то почувствовала. Только заполнять себя  внутреннюю она стала не мыслями, а виски. Она ненавидела тебя даже больше, чем мозоли от своих еще не разношенных туфель. Она не бывала второй, она не бывала проигравшей, она не знала, что бывают вторые роли. Она громко хлопнула дверью, и не оглядывалась назад. Ты скривился в бездушной ухмылке. Завтра у тебя будет еще одна такая же, а она обязательно отыграется на еще одном таком же. Только ты и она совсем забыли простую истину: завтра бывает только у тех, кто знает, зачем ему жить до завтра. У нее завтра билет до Сантропэ, а у тебя – еще одна пустышка на завтрак обед и ужин. Для меня приготовлено уютное ложе книг, и наивная вера в то, что завтра будет лучше чем сегодня. У тебя осталась пустота одиночества, у нее пустота духовности,  а у меня пустота опыта, обрыв, в котором погибают все самые светлые грезы молодости.

Вечерний закат розовой акварелью залил все улицы нашего мегаполиса. Темная фигура девушки направляется к аэропорту, слегка повиливая длинной тенью из стороны в сторону. Лицо скрыто, но, судя по походке, она чем-то встревожена и грустна. Ее волосы развеваются по ветру, в дорогие каблуки отстукивают ритм сердцебиения города. Он доносится до ближайших домов, где молодой человек, в полностью расстегнутой рубашке нервно курит у окна, всматриваясь  в толпу угнетенных зевак пустым, угасшим взглядом. В руке у него мобильный телефон, который вот-вот треснет от силы, с которой на него  давят. Опущенные уголки губ юноши напрягаются при сильной затяжке, а затем немного обветренные губы выпускают клубнями никотиновую сказку, растворяющаяся среди очереди горящих фар, которые рвутся домой, к дорогим и близким им людям. Эта пестрящая дорога, простирающаяся на несколько километров, приведет нас к серому дворику на окраине города. Здесь уставшая девушка, облаченная в черное пальто, гладит котенка, изредка зевая и поглядывая на часы, которые скоро упадут с ее болезненно тонкой кисти. Она тяжело опускает веки, и иногда кажется, что моргнув, она не откроет глаза никогда. Девушка кутается, поправляет берет и берёт кошку на руки, поглаживая ее с материнской нежностью. Перешагивая через три ступеньки, за пролетевшие мимо несколько минут, она добирается до квартиры, впустив туда сначала животное, а потом и сама перешагивая через порог. С треском девушка прокручивает металлический ключ, которые так бесцеремонно ворвался в замочную скважину. «Я назову тебя … а впрочем не важно. Пусть имя этого человека не ночует у меня на губах, я не хочу больше разбивать кулаки о ненавистные зеркала. Иди сюда, я налью тебе молока и включу батареи. Мы с тобой вместе переживем эту зиму человеческих отношений. Эту серую, осеннюю зиму, с серыми дождями, длинными губками и тяжелыми облаками. Мы – это не одна, мы – это не так тяжело, мы – это мой стимул проснуться завтра, хотя б живой.»