Это цитата сообщения Айолана Оригинальное сообщение
СКАЗКА ОНАСТОЯЩЕЙ ВЕРЕ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Мужчина подхватил Веньку на руки и уложил в машину на заднее сидение.
– Ксанка, нашатырь в аптечке, – скомандовал он.
– Уже, – Ксанка протянула смоченную ватку. Венька закашлялся и открыл глаза.
– Ничего не болит? – большие синие глаза с тревогой и печалью смотрели прямо на него, проникая в сердце и душу.
– Нет, – покачал головой Венька.
– Шок – определил отец.
– Ты что, совсем с ума сошёл? – девочка резко дёрнула Веньку за волосы и нахмурила брови.
– А ты, правда, та самая Ксанка – из моего сна? – вопросом на вопрос ответил Венька.
– Вот тебе и сказочница, – запоздало мелькнуло в сознании отца.
– Венька, да что случилось-то? Почему ты один? Где мама твоя?
– В больнице за углом, она у профессора, а я, я… – и Венька снова безудержно заплакал.
– Так, сидите оба. Маму-то как зовут, герой? – спросил Ксанкин отец.
– Рита…
– Вот и славно.
Отец, хлопнув дверцей, вышел из машины, подобрал кресло и, сунув его в багажник, пошёл к больнице.
– Венька, ну что произошло-то?!!
– Понимаешь, я поверил, я книгу прочитал, – Венька, всхлипывая, пытался рассказать. – Там написано, что если себе цель поставить и поверить в неё, то это сбудется, обязательно сбудется. И я… я решил, что ходить буду, и поверил в это…
– Так это ж здорово, Венька, какой ты молодец! – Ксанка восхищённо погладила Веньку по плечу.
– Ты не понимаешь, – Венька заплакал ещё горше. – А профессор сказал, что я никогда… что я безнадёжен… и я решил, что я… что мама… что не буду…
– Дурак ты, Венька, – маленькая ладошка упала с плеча, и сразу стало как-то одиноко и холодно. Венька, удивлённый, перестал плакать и посмотрел на Ксанку. – Да, дурак! Вера, Цель – и где они?! Где твоя вера и цель?! А?! Первая трудность – и всё, сломался – ни веры, ни цели!!!
– Ты не понимаешь, – Венька обиженно посмотрел на Ксанку.
– Нет, Венька, это ты не понимаешь! Человек – это не то, что говорят или думают о нём другие, нет! Человек – это он сам, это целая вселенная, это бесконечность, и никто не может познать её, кроме него самого. Каждый человек, и этот доктор тоже, видит только свою вселенную, только свою бесконечность, а не твою или ещё чью-то. И творить он может только в своей вселенной, а не в твоей. В твоей вселенной только ты – Творец! И если бы ты по-настоящему верил, то какой-то доктор тебя бы не испугал!
– Он не какой-то, он профессор!
– Ну и что? – Ксанка, отвернувшись, посмотрела в окно. – Понимаешь, Венька, побеждает тот, чья вера сильнее. Получается, доктор верит гораздо больше, что ты не будешь ходить, чем ты, который пытается верить, что будет. Но ведь он не знает тебя, он движим лишь своим опытом, своей верой в жизнь. А у тебя должен быть свой путь, свой опыт и своя вера. Ведь только ты можешь знать, будешь ты ходить или нет! И потом, ходить, – Ксанка повернулась к Веньке, и глаза её озорно блеснули, – это не цель, это всего лишь средство. А цель, цель – это, например, на Эверест подняться, чтобы восход солнца встретить и разделить эту радость с другом.
– Ксанка, – Венька дотронулся до её руки. – А ты поможешь мне по-настоящему поверить и найти цель?
– Конечно, Венька, – девочка улыбнулась. – У меня есть классное предчувствие! А пока, – она протянула ему руку, – будем дружить!
– Будем! – Венька взял маленькую ладошку в свою. На сердце сразу стало легко и радостно, и на миг показалось, что перед глазами мелькнуло что-то белоснежное, как будто крылья ангела взмахнули, защищая его от всех бед сразу.
… – Ксанка, ну почему у меня не получается, ну скажи, почему?! Ведь я же верю, и цели у меня разные – с тобой погулять, в футбол погонять, да просто в озере искупаться, да и себя познать пытаюсь.
Венька злился – уже год, как он ставит себе разные цели, верит в них… И ничего, опять ничего, никаких изменений… Каждый вечер он, засыпая, повторяет: «Я верю, что хожу, я верю, что бегаю, я верю, верю, верю», а всё без толку.
– Венька, – Ксанка ласково коснулась его рукой, и раздражение мгновенно куда-то
пропало. – Понимаешь, как бы тебе объяснить… Вот если сейчас я скажу тебе, что ты никогда не будешь ходить, ты ведь тут же мне поверишь и снова почувствуешь себя никому не нужным инвалидом. Ведь так? – грустно улыбаясь, присев перед ним на корточки, Ксанка заглянула в Венькины глаза.
– Нет, конечно, – Венька возмутился, засопев от негодования, но тут же, глядя в эти
синие мудрые замечательные глаза, смутился, почувствовав ложь в своих словах, и сказал: – Да, Ксанка, ведь я верю тебе.
– Вот, Венька, а верить ты должен только себе. И где, получается, твоя вера? Её ведь нет! Ты и фразу эту – «я верю, что я хожу» – постоянно твердишь только потому, что веры-то и нет. Если б ты верил, верил по-настоящему, то слова подтверждения, слова убеждения были бы тебе не нужны. Это было бы внутри тебя, в самом сердце, и это бы было тихим и от того ещё более весомым. Согласен?
– Ну да, наверное, – Венька понимал, что Ксанка абсолютно права. И хоть хотелось
сказать, что вера у него истинная, настоящая, а слова он повторяет для значимости, врать ей не хотелось.
– И ещё, Венька, понимаешь, мы все иногда ставим цели, разные цели, но мы их ставим, а потом, наметив вехи в их достижении, мы просто идём и испытываем радость и восторг именно от пути, а не от неимоверно далёкой цели. Мы испытываем радость от того, что мы сделали шаг, потом ещё, мы испытываем радость, что, пусть на миллиметр, пусть на миг, но стали ближе к цели. И наша вера и внутреннее, глубинное знание того, что, пусть медленно, но мы движемся, и приводит нас к цели. А ты? Ты замечаешь свой путь, свои вехи? Ты видишь перемены? Ты вообще замечаешь жизнь? Или только думаешь о цели?
– Да какие перемены? – Венька насупился. – Как не ходил, так и не хожу.
– Да, не ходишь, но зато папа свозил тебя к лучшему специалисту-костоправу в России, и он, по сути, заново тебе собрал весь позвоночник.
– Ну и что, как сидел в этом дурацком кресле, так и сижу!
– Венька, но это же и есть тот самый маленький шаг к цели. А грязелечение летом?
А уколы, которые выписали из-за границы и которые тебе мама ставила в течение трёх месяцев? А постоянный массаж, а иглоукалывание, и, наконец, просто наша любовь к тебе?
– Но я ничего не чувствую, никаких улучшений.
– Да, сейчас может, и не чувствуешь, но ведь ты не знаешь, что будет через день, через два, через полгода, наконец! Да и вообще, ты хоть замечаешь за этим бегством за целью, что жизнь твоя изменилась и стала светлее и радостней?
Венька задумался. А ведь и правда, в его, нет, в их с мамой жизни произошло столько изменений с момента встречи с Ксанкой и её отцом. Вереница дней целого года промелькнула перед глазами: улыбающийся доктор, заново собравший ему позвоночник; санаторий, куда Ксанкин отец буквально выбил им с мамой путёвки, так как туда было не попасть из-за самого известного грязелечения. А массажисты, которые теперь буквально жили у них в доме. А мама, которую Ксанкин отец устроил на работу, хорошо оплачиваемую и к тому же позволяющую ей уделять ему, Веньке, больше внимания. А сама Ксанка, друг, который всегда рядом, друг, который стоит целого мира!
Веньке стало невыносимо стыдно. Так много было сделано для него шагов, приближающих к цели, а он, целиком замкнутый на конечном результате, на своём желании ходить, их не заметил и не оценил. И мама расцвела, посвежела, её больше не мучает усталость, и вообще глаза у неё стали такие счастливые. Как же много он упустил…
– Венька, – Ксанка снова заглянула в его глаза, – ты не чувство вины испытывай, оно не нужно в первую очередь тебе, да и нам оно ни к чему. А почувствуй благодарность к миру за все эти события, за все изменения, как видимые, так и невидимые.
И так весомо, так значимо прозвучали её слова, что что-то дрогнуло внутри, и цель, которую он лелеял – жажда ходить, – смылась светлым потоком благодарности, рвущимся откуда-то изнутри, из самого сердца.
– Здорово, – Ксанка обняла друга. – Ты сейчас такой красивый.
Венька прижался к ней. В груди – там, где всегда жило отчаяние и холод от недостижимости цели, разливалось тепло и покой. Слёзы радости довершили начатое,
смывая остатки раздражения и раздутого им до размеров бытия желания ходить, позволяя видеть и чувствовать происходящее, принимая его с благодарностью и разрешая ему быть, быть таким, какое оно есть в данное здесь и сейчас.
– Венька, а пошли на озеро?!! – Ксанка рванула в коридор.
– Пошли, – умиротворённый, улыбающийся Венька выкатился за ней следом.
Ксанка, как настоящий друг, да что там друг, как заботливая сестра, помогла одеться Веньке в зимнюю одежду, укутала ноги одеялом. И они по специальному настилу поверх ступеней, сделанному Ксанкиным отцом, спустились вниз и выбрались на улицу.
Морозец пощипывал за нос и щёки, но солнце стояло так высоко в небе и светило так ярко, что на душе стало ещё спокойнее и легче. Постояв несколько минут и полюбовавшись искрящимся снегом, дети, не спеша и улыбаясь чему-то своему, отправились к озеру. Благо Венькин дом стоял крайним на улице и до озера было рукой подать.
Озеро молчаливое и прекрасное, словно огромное хрустальное зеркало, лежало у ног ребят, и казалось, что оно отражает всю вселенную, вспыхивая искрами снежинок на своей широкой ледяной груди.
– Как будто звёзды, – указывая на искры, смущённо пробормотал Венька и добавил, ещё больше смущаясь: – Знаешь Ксанка, ты только не обижайся и не сердись, ладно? Мне обязательно это сказать надо. Мне кажется, ну в общем, когда мы к озеру добирались, я всё думал о том, что происходит и произошло за этот год. И я понял, вернее, осознал, моя мама и твой папа…
– Совершенно верно, – Ксанка рассмеялась. – Они влюбились друг в друга, и это так здорово, ведь у тебя такая замечательная мама!
– А у тебя замечательный папа! – Венька облегчённо улыбнулся, и они, одновременно глядя в глаза друг другу, произнесли: – Вот бы здорово, если бы…
И они замолчали, боясь спугнуть непроизнесённую вслух мечту.
– Ой, Венька смотри! – Ксанка удивлённо взмахнула руками. – Смотри, на озере ангел мой танцует!
– Где, где? – Венька вытянул шею, пытаясь в очередной раз увидеть белокрылого
Ксанкиного защитника. В его существовании он не сомневался ни секунды, безоговорочно веря в этом Ксанке.
– Да вон же он, смотри, метров семь от куста к центру! Ой, как красиво-то!
– Да где же? – Венька безуспешно вглядывался в ледяную гладь пруда, и вдруг… Сказать, что он точно видит ангела, он бы не решился, но он видел, как лёгкой дымкой метрах в семи от берега кружится снег, и, приглядевшись, он понял, что там действительно мелькает что-то белоснежное. Может быть это была просто позёмка, но Венька был уверен, что наконец-то видит белые крылья среди взмывающих по спирали вверх снежинок.
– Ты посидишь чуть-чуть, а я к нему, ладно?! Я ещё его никогда так чётко не видела. Венька, Венька, он мне крылом машет, он зовёт меня, – и Ксанка побежала вниз к сверкающей под солнцем глади озера.
– А у меня тоже ангел есть, – подумал Венька, – просто я его пока не вижу, но это будет, обязательно будет. Он посмотрел на лёд. Ксанка уже почти добежала до взвивающихся вверх снежинок, как вдруг лёд треснул, и словно в замедленной съёмке Венька увидел, как она молча ушла под лёд. Время замерло, замерло всё бытие, и только бешенно громко единственным звуком во вселенной стучало его сердце. А затем тишину прорезал Ксанкин крик: – Помогите! Венька, помоги!
Венька напрягся, собрал все силы, тщетно. Он сжал кулаки, и жгучие слёзы отчаяния брызнули из глаз. И вдруг он осознал, в один короткий миг осознал, что всё не важно – его желания, цели, неверие. Есть только Ксанка, его единственный реальный друг в этом мире, а всё остальное – всего лишь иллюзия его разума. И цель у него одна – чтобы Ксанка была рядом, чтобы она была жива. Понимание этого родило знание, что только он сейчас может её спасти, а знание родило веру – бесконечную и истинную. Веру в самого себя…
Что-то белое мелькнуло перед глазами. Венька сжал зубы, закрыл глаза: – Господи, поддержи! – и шагнул из кресла, покачнулся, но руки ангела уже крепко держали мальчишку за плечи, и он устоял.
– Так, доска, – лихорадочно крутилась мысль, и глаза обыскивали берег, – да вот же она, – и Венька кинулся к полынье. Тихо, осторожно он подполз к краю полыньи и протянул Ксанке руку.
– Держись, я вытащу тебя.
Но руки были слишком слабыми, а Ксанка в намокшей одежде слишком тяжёлая, и он никак не мог вытащить её на лёд. И тут Венька вспомнил про ангела: – Ну где же ты, ты сейчас так нужен! – взмолился он, обращаясь то ли к ангелу, то ли к самому себе. Белые крылья легли поверх их сплетённых в отчаянии рук – и Ксанка была спасена! Венька дотащил её, замёрзшую и промокшую, до берега, стянул с неё мокрый пуховик и укутал в свою куртку. Поддерживая и согревая друг друга, дети поспешили домой…
Был тихий вечер, на столе горела свеча, и Венька с Ксанкой уже в сотый раз рассказывали родителям о том, как Ксанка провалилась под лёд, о том, как Венька встал с кресла, о том, как спас Ксанку.
– Знаешь, – наклонившись к Ксанке, прошептал Венька, – это была не просто вера, это было чистое знание, что только я могу спасти тебя, знание, умноженное на истинную веру.
– Знаю, – Ксанка улыбнулась, – это и есть то, что я называю познанием себя. – Венька, а помнишь, я рассказывала тебе сны про Берегиню? Она мне как-то сказала, впервые показав тебя во сне: «Запомни его, вы нужны друг другу». А ведь и правда, мы даже жизнь друг другу спасли.
– Точно, Ксанка, мы нужны друг другу, – Венька заговорщически улыбнулся и подмигнул ей. На какой-то короткий миг девочке показалось, что за спиной Веньки мелькнули крылья – здорово, теперь и он под защитой!
Отец Ксанки разлил по кружкам ароматный травяной чай, оглядел всю весёлую компанию: толстого рыжего кота, двух ребятишек, сияющих, словно медное начищенное блюдо, и потрясающе красивую женщину – мать Веньки. Он взял её за руку и произнёс: – Сегодня такой замечательный день, и я надеюсь, что вы поймёте и примите, то, что я скажу. Ребята, мы решили пожениться.
– Если вы, конечно, не против, – смущённо прошептала Венькина мама.
– Уррра!!!! – раздалось двухголосое ликование, и за этим ликованием никто и не заметил, как два белых ангела, на мгновение забывшись и материализовавшись, пожали друг другу руки….