Брэдбери
Март 2000. Налогоплательщик
![]()
Он хотел улететь с ракетой на Марс. Рано утром он пришел к космодрому и стал кричать через проволочное ограждение людям в мундирах, что хочет на Марс. Он исправно платит налоги, его фамилия Причард, и он имеет полное право лететь на Марс. Разве он родился не здесь, не в Огайо? Разве он плохой гражданин? Так в чем же дело, почему ему нельзя лететь на Марс? Потрясая кулаками, он крикнул им, что не хочет оставаться на Земле: любой здравомыслящий человек мечтает унести ноги с Земли. Не позже чем через два года на Земле разразится атомная мировая война, и он вовсе не намерен дожидаться, когда это произойдет. Он и тысячи других, у кого есть голова на плечах, хотят на Марс. Спросите их сами! Подальше от войн и цензуры, от бюрократии и воинской повинности, от правительства, которое не дает шагу шагнуть без разрешения, подмяло под себя и науку и искусство!
Можете оставаться на Земле, если хотите! Он готов отдать свою правую руку, сердце, голову, только бы улететь на Марс! Что надо сделать, где расписаться, с кем знакомство завести, чтобы попасть на ракету?
Они только смеялись в ответ из-за проволочного забора. И вовсе ему не хочется на Марс, говорили они. Разве он не знает, что Первая и Вторая экспедиции пропали, канули в небытие, что их участники, вернее всего, погибли?
Но это еще надо доказать, никто не знает этого точно, кричал он, вцепившись в проволоку. А может быть, там молочные реки и кисельные берега, может быть, капитан Йорк и капитан Уильямс просто не желают возвращаться. Ну так как – откроют ему ворота, пустят в ракету Третьей экспедиции или ему придется вламываться силой?
Они посоветовали ему заткнуться.
Он увидел, как космонавты идут к ракете.
– Подождите меня! – закричал он. – Не оставляйте меня в этом ужасном мире, я хочу улететь отсюда, скоро начнется атомная война! Не оставляйте меня на Земле!
Они силой оттащили его от ограды. Они захлопнули дверцу полицейской машины и увезли его в этот утренний час, а он прильнул к заднему окошку и за мгновение перед тем, как в облаке сиренного воя машина перемахнула через бугор, увидел багровое пламя, и услышал могучий гул, и ощутил мощное сотрясение – это серебристая ракета взмыла ввысь, оставив его на ничем не примечательной планете Земля в это ничем не примечательное утро заурядного понедельника.
-=-
Косаговский
ВОЛШЕБНЫЙ ДОМ
ЗАВТРАК СРЕДИ ЗВЕЗД
======***=======
посв. Тане Ли
![]()
- У нас просто волшебный дом! - сказал он
- ха-ха!...- она засмеялась...
корабль несся в космосе... слева была галактика без
всякого названия - но она напоминала что-то не приятное
и туда хотелось смотреть редко
зато справа галактика напоминала поле ромашек - наверно
по молодости своей там было много солнц... да как цветов
на поляне...
- справа галактика напоминает мой лифчик брошенный на
полу... - улыбаясь сказала она
- да? вот бы не подумал никогда... мило... но нет
она во мне вызывает другое чувство - ... осторожности
эта галактика как очки гангстера
- ах так?!
- ... - он промолчал
***
ракета неслась и все жили по распорядку... который
правда слегка сломался - иногда он говорил а иногда
и она:
- я всю ночь не спала - так началось сегодняшнее утро.
- а я прекрасно спал - отвечал он
- ты заметил в сырниках сегодня был привкус цукат?
- нет не заметил - так мелькнуло что-то неуловимое - но
я не сообразил что это цукаты - сказал он... а потом
неожиданно стал продолжать с азартом:
- у нас просто волшебный дом какой-то! - только хотел
идти за завтраком для кошки в холодный отсек - а ты
говоришь - завтрак для Марты здесь на кухне!
- ... она улыбалась
пищу создавали аппараты - но как они выбирали меню?
они считывали во сне то что необходимо организму
а может и во время утренних мыслей
![]()
- знаешь мне кажется что по оттенку голоса аппарат
анализирует что надо приготовить на завтрак - сказал он
- верно... но не только - улыбалась она
и за этой улыбкой он понял что - завтрак это ее заботы и ее усилия
- я пока делала приседания и отжимания представляла прогулку на Земле по саду... и в этот раз в саду были апельсины... я думаю что надо перед завтраком что-то представлять в потоке своих мыслей и тогда это проявится в качестве приготовления...
- ты помнишь как не вкусно было когда мы поручили накрывать на стол за завтраком жене Хрусталя? ...
- да! помню! жуть! все чуть недоваренное и недосоленое
и недомасляное - не еда а полуфабрикат который надо еще
бы готовить и готовить...
- это по ее торопливости наверно...
- а может недокармливая Хрусталя она провоцировала его поцелуи!
- ага... поэтому и чай был несладким!!! - он засмеялся
ракета неслась...
он с тревогой глядя в правое окно - подумал - а вдруг она
перед завтраком там увидит как он - очки гангстера?
и тут же прогнал свои мысли...
они пошли в кинотеатр - он в левую заллу а она в правую
- он собирался смотреть сериал про полицейских ( а потом
написать эссе о пользе и вреде этих фильмов) а она
смотреть оперу...
- увидимся за обедом! - крикнула она...
-=-
Кафка
Дети на дороге
![]()
Я слышал, как за садовой решеткой тарахтели телеги, а порой и видел их в слабо колышущиеся просветы листвы. Как звонко потрескивали этим звонким летом их деревянные спицы и дышла! Работники возвращались с полей, они так гоготали, что мне неловко было слушать. Я сидел на маленьких качелях, отдыхая под деревьями в саду моих родителей.
А за решеткой не унималась жизнь. Дети пробежали мимо и вмиг исчезли; груженые доверху возы с мужчинами и женщинами -кто наверху на снопах, кто сбоку на грядках — отбрасывали тени на цветочные клумбы; а ближе к вечеру я увидел прохаживающегося мужчину с палкой; несколько девушек, гулявших под руку, поклонились ему и почтительно отступили на поросшую травой обочину.
А потом в воздух взлетела, словно брызнула, стайка птиц;
провожая их глазами, я видел, как они мгновенно взмыли в небо, и мне уже казалось, что не птицы поднимаются ввысь, а я проваливаюсь вниз. От овладевшей мной слабости я крепко ухватился за веревки и стал покачиваться. Но вот повеяло прохладой, и в небе замигали звезды вместо птиц — я уже раскачивался вовсю.
Ужинаю я при свече. От усталости кладу ложки на стол и вяло жую свой бутерброд. Теплый ветер раздувает сквозные занавеси, иногда кто-нибудь, проходя за окном, придерживает их, чтобы лучше меня увидеть и что-то сказать. А тут и свеча гаснет, и в тусклой дымке чадящего фитилька еще некоторое время кружат налетевшие мошки. Если кто-нибудь за окном обращается ко мне с вопросом, я гляжу на него, как глядят на далекие горы или в пустоту, да и мой ответ вряд ли его интересует.
Но если кто влезает в окно и говорит, что все в сборе перед домом, тут уж я со вздохом встаю из-за стола.
— Что ты вздыхаешь? Что случилось? Непоправимая беда? Безысходное горе? Неужто все пропало? Ничего не пропало. Мы выбегаем из дому.
— Слава богу! Наконец-то!
— Вечно ты опаздываешь!
— Я опаздываю?
— А то нет?
— Сидел бы дома, раз неохота с нами!
— Значит, пощады не будет?
— Какой пощады? Что ты мелешь?
Мы ныряем в вечерний сумрак. Для нас не существует ни дня, ни ночи. Мы то налетаем друг на друга, и пуговицы наших жилеток скрежещут, как зубы, то мчимся вереницей, держась на равном расстоянии, и дышим огнем, словно звери в джунглях. Будто кирасиры в былых войнах, мы, звонко цокая и высоко поднимая ноги, скачем по улице и с разбегу вырываемся на дорогу. Несколько мальчиков спустились в канаву и, едва исчезнув в тени откоса, уже выстроились, точно чужие, на верхней тропе и оттуда глядят на нас.
— Эй, вы, спускайтесь!
— Нет уж, давайте вы сюда!
— Это чтобы нас сбросили под откос? И не подумаем! Нашли дураков!
— Скажи уж прямо, что боишься! Смелей!
— Бояться? Вас? Много на себя берете! И не с такими справлялись!
Мы кидаемся в атаку, но, встретив сильный отпор, падаем или скатываемся в травянистую канаву. Здесь все равномерно прогрето дневным зноем, мы не чувствуем в траве ни тепла, ни холода, а только безмерную усталость.
Стоит повернуться на правый бок и подложить кулак под голову, и тебя смаривает сон. Но ты еще раз пытаешься встряхнуться, вытягиваешь шею и вздергиваешь подбородок — чтобы провалиться в еще более глубокую яму. Потом выбрасываешь руки и слабо взбрыкиваешь ногами, словно готовясь вскочить, — и проваливаешься еще глубже... И кажется, этой игре конца не будет.
Но вот ты уже в самой глубокой яме, тут бы и уснуть по-настоящему, растянуться во всю длину, а главное — выпрямить ноги в коленях, — но сна как не бывало; ты лежишь на спине, точно больной, сдерживая подступающие слезы, и только помаргиваешь, когда кто из ребят, прижав локти к бокам, прыгает с откоса на дорогу и его черные подошвы мелькают над тобой в воздухе.
Луна забралась выше; облитая ее сиянием, проехала почтовая карета. Сорвался легкий ветерок, он пробирает и в канаве; где-то невдалеке зашумел лес. Одиночество уже не доставляет удовольствия.
— Эй, где вы?
— Сюда! Сюда!
— Собирайтесь все вместе!
— Что ты прячешься, что за дурацкая фантазия?
— Разве вы не слыхали, почта проехала!
— Как, уже проехала?
— Ну ясно! Когда она проезжала, ты видел третий сон!
— Это я спал? Будет врать!
— Лучше ты помалкивай. Ведь и по лицу видно!
— Что пристал?
— Пошли!
Мы бежим гурьбой, кое-кто держится за руки, приходится закидывать голову как можно выше, так как дорога идет под уклон. Кто-то испустил боевой клич индейцев, ноги сами несут нас в бешеном галопе, ветер подхватывает на каждом прыжке. Ничто не может нас удержать. Мы так разбежались, что, обгоняя друг друга, складываем руки на груди и спокойно озираемся по сторонам.
Останавливаемся мы перед мостиком, переброшенным через бурный ручей; те, кто убежал вперед, вернулись. Вода, омывающая корни и камни, бурлит, точно днем, не верится, что уже поздний вечер. Кое-кому не терпится залезть на перила мостика.
Из-за кустарников в отдалении вынырнул поезд, все купе освещены, окна приспущены. Кто-то затянул веселую песенку — тут каждому захочется петь. Мы поем куда быстрее, чем идет поезд, и, так как голоса не хватает, помогаем себе руками. Наши голоса звучат вразнобой, и нам это нравится. Когда твой голос сливается с другими, кажется, будто тебя поймали на крючок.
Так мы поем, спиной к лесу, лицом к далеким пассажирам. Взрослые в деревне еще не ложились, матери стелят на ночь.
Пора и по домам. Я целую стоящего рядом, пожимаю две-три ближайшие руки и стремглав бегу назад, пока никто меня не окликнул. На первом же перекрестке, где меня уже никто не увидит, поворачиваю и тропками пускаюсь обратно к лесу. Меня тянет город к югу от нас, о котором в деревне не перестают судачить.
![]()
— И люди же там! Представьте, никогда не спят!
— А почему не спят?
— Они не устают!
— А почему не устают?
— Потому что дураки.
— Разве дураки не устают?
— А с чего дуракам уставать?
-=-
аудио
НАЛОГОПЛАТЕЛЬЩИК Брэбери-Косаговский-Кафка
https://www.youtube.com/embed/M9iGJfSS3TE
смотреть в журнале на малом экране
БРЭДБЕРИ Косаговский КАФКА
* Story-Film Muzeum Rondizm TV
|