Лёнька не был в деревенской бане с тех самых пор, как его родители переехали в город и перевели его из старой сельской школы в новую, городскую.
В деревню к деду он приезжал теперь только на летние каникулы, да и то не на все три месяца, а от силы месяца на полтора-два — когда у родителей уже кончались отпуска, которые они с некоторых пор предпочитали проводить не в родной деревне, а где-нибудь «на югах», как любила говорить мать.

Поэтому сегодня, когда дед встал ни свет, ни заря и отправился на огород топить баню (что, конечно же, не укрылось от Лёнькиных глаз), Лёнька предвкушал что-то необычное, волнующе-торжественное, как Новый год, и радостно-щемящее, как воспоминание детства.

Громыхнув в сенях сапогами, дед вошёл в избу вместе с запахом дыма и каких-то трав (среди деревенских Лёнькин дед слыл знающим травником и вообще «колдуном»). Он выглядел так, будто скинул десяток-другой лет, хотя родился ещё при царе Николашке (дед его не любил и говорил, что тот «про... Россию») и был из мужиков на деревне самым старым.

— Проснулся уже? — спросил дед, хотя в его голосе больше слышалась спокойная уверенность, нежели вопрос. — Ну, пойдём, что ли. Нам бы до приезда твоих родителей успеть...

Баня встретила их плотным сухим жаром. Лёньке даже показалось, что баня дышала, словно живое существо. Её низенькая дверца напоминала пасть какого-то сказочного чудовища, входить в которую было немного боязно.

— Ну, раздевайся, бери веничек и давай, не мешкая, внутрь, — сказал дед. — Мне когда-то мой собственный дед тоже в бане передал...

Что происходило в бане, Лёнька потом помнил смутно, — уж больно сильным был жар, и у него с непривычки разболелась голова. Да так, что его повело, и даже мерещились какие-то дива, вроде огромной лягушки с широко раскрытой пастью и бородатого Старика, увиденного им за дедовым плечом. Старик был совсем не страшный, и даже хитро улыбнулся Лёньке сквозь усы, но тому всё равно стало жутко, — так, что он даже на какое-то время потерял сознание...

Когда они вернулись из бани, дед надел чистую белую рубаху, пристально посмотрел на Лёньку, подошёл ближе, потрепал его по голове, а затем вернулся и лёг на лавку. Лёнька решил, что дед устал и, чтобы его не беспокоить, выбежал на улицу.
Не прошло и получаса, как дед вышел на крыльцо и окликнул его:

— Пошли-ка по лесу прогуляемся, я тебе травки какие покажу...

Гуляли они не долго, часа полтора-два. За это время дед показал Лёньке несколько целебных растений и корешков, что-то рассказывал об их свойствах.
— Деда, я не запомнил почти ничего из того, что ты мне говорил, — признался Лёнька.
— Ничего, внучек, — сказал дед. — Когда будет надо, — вспомнишь...

Выйдя на опушку леса, дед остановился.
— Дальше иди сам, — сказал он Лёньке, — чай, дорогу-то знаешь. А я ещё погуляю тут...

Когда Лёнька вернулся домой, там было полным-полно людей, соседей из деревни и даже дальних родственников, живших в городе.
Лёнька подбежал к матери.

— А ты как здесь очутился? — удивилась она. Я же просила тётю Любу присмотреть за тобой.

— А чего это все собрались? К дедушке, да? — спросил Лёнька.

В ответ мать как-то странно посмотрела на него, но ничего не сказала.

— Дедушка, наверно, скоро придёт. Он сказал, что в лесу ещё погуляет...

Мать обняла его и, сдерживая подступившие слёзы, произнесла:

— Умер твой дедушка. Уж девять дней, как умер. Поэтому мы тебя к тёте Любе и отвезли. Как ты удрал от неё — не знаю...