«Узник и одиночество – эти понятия принято отождествлять. Но это великое заблуждение. Узник не одинок, тюрьма – это большой коллектив, и даже самая строгая изоляция не может никого изолировать, если человек не изолирует себя сам.
В тюрьме братство угнетенных становится жертвой особенного гнета, но этот гнет сплачивает и закаляет людей, обостряет их восприимчивость. Для них стены не преграда: ведь и стены живут и говорят условными стуками. Тюремное братство объединяет камеры всего этажа, связанного общими страданиями, общей стражей, общими коридорами общими получасовыми прогулками, во время которых бывает достаточно одного слова или жеста, чтобы передать важное сообщение и спасти чью-то жизнь… Это братство не многих слов, но дел. Простое рукопожатие или тайком переданная папироса раздвигают прутья клетки, выводят человека из одиночества, которым его хотели сломить. У камер есть руки: ты чувствуешь, как они тебя поддерживают, когда ты, изувеченный, возвращаешься с допроса. Из этих рук ты получаешь пищу, когда враги стараются уморить тебя голодом. У камер есть глаза: они смотрят на тебя, когда ты идешь на казнь, и ты знаешь, что должен шагать выпрямившись, ибо твои братья видят тебя и ты не смеешь неверным шагом заронить сомнение в их сердце. Это братство, истекающее кровью, но неодолимое. Если бы не его помощь, не снести бы тебе и одной десятой бремени. Ни тебе, ни кому другому…» (1943 г.).
