[300x225]
Заболеть бы как следует, в жгучем бреду
Повстречаться со всеми опять,
В полном ветра и солнца приморском саду
По широким аллеям гулять.

Даже мертвые нынче согласны прийти,
И изгнанники в доме моем.
Ты ребенка за ручку ко мне приведи,
Так давно я скучаю о нем.

Буду с милыми есть голубой виноград,
Буду пить ледяное вино
И глядеть, как струится седой водопад
На кремнистое влажное дно.

Анна Ахматова

Не получается пока веселиться, но легко выходит грустно радоваться. Особенно если к этому действу приглашает Ахматова. Грустная царскосельская муза уже в двадцать с малым лишком переполнена вселенской мудростью грусти и чисто русской, нигде более не встречаемой очистительной тоски. Я надолго притих тут, и в поэзии притих, оставив при себе только Ахматову и немножко, совсем немножко Бальмонта. Зато много прозы, и среди "серебряного" богатства снова Успенский — “Tetrum organum". Пётр Демьяныч мне уже много нашептал в часы самоуглубления, но...он новый всегда: растёшь, дорастая до очередной вершины,...а за ней уж другая маячит, мерячит. Нынче он у меня рядом с Гурджиевым и совсем не видится учеником, хотя Космос последнего необъятен. Но в этой "космической" обители из всех "серебряных" уютно только Ахматовой: она сама - Космос. Ах! Какие нам удаются беседы в вечерней тиши заросшего сада, среди беспорядочного порядка яблонь, груш, смородины, крыжовника... и неожиданно выглянувшего георгина с его строгой, холодноватой красой. Торчит себе из смородинного куста и удивляет своей неуместной уместностью: Гурджиев с Успенским, Ахматова накануне первой гражданской смерти и этот гордец, исполненный тихого величия. Рядом - целый порядок астр, пионов и гладиолусов, а этот - один! Как и Ахматова: одиночество в толпе. Странно и хорошо с ними...

[показать]